И кстати, версия Романы с успехом объясняет мою темпоральную чувствительность, которая так озадачивает Императора и Контролёра Времени.

А Повелительница Времени взахлёб продолжает:

— Надо просто соединить темпоральный сканер, счётчик артронного истечения и микроскоп. И повысить чувствительность до максимума. Должно получиться. Попробуем?

— Немедленно, — отзываюсь я и выпрямляю спину. Ох, слишком резко. Меня ведёт, причём заметно для галлифрейки, чей вид тут же делается встревоженно-виноватым.

— М-м-м… Давай я соединю приборы и потом тебе скажу, — дипломатично предлагает она. Спасибо, что впрямую не попыталась уложить на койку. Пожалуй, я соглашусь:

— Хорошо.

— Я могу идти, капитан? — надо же, в кои веки спросила.

— Разрешаю.

Романа быстро покидает каюту, а я ложусь обратно на коечку. Мать моя радиация… Почему-то мне кажется, что блондинкина гипотеза слишком правдоподобна. А если всё так, то Доктор тоже в курсе, что со мной сотворила его обожаемая ТАРДИС. И мне не сказал. Зараза рыжая! Урою! В кораллит закатаю! И сверху военный форт или батарею класса «земля-космос» поставлю, чтобы обиднее было!

Мычу от ненависти в изголовье и разжимаю руку с мокрым, начавшим протекать пакетом. Короткий шлепок показывает, что содержимое расплескалось по полу. Потом вызываю роботов, чтобы навели порядок и убрали воду с мусором. Давно мне не было так паршиво и так… одиноко. Опять сражаюсь с проблемами, и опереться не на кого. Любой нормальный далек уже рехнулся бы от тоски, от постоянной тишины там, где должен быть патвеб, от постоянного отравления агрессином. Мне проще, я уже ненормальная. Но проще — не значит «просто». Всё равно исключительно трудно.

Я не боюсь трудностей. Но мне так нужен кто-нибудь свой, кто-нибудь… в поликарбиде. Ну хоть кто-нибудь. Хоть на рэл. Просто рядом. Дерьмово настолько, что выть хочется. Узнаю это состояние — оно часто накрывало меня во время королёвской ссылки, и причины тоже известны — далек является существом социальным и испытывает потребность в постоянном общении с представителями своего вида. И раз меня накрыло этой проклятой тоской, значит, её приступы будут повторяться. А там недалеко до срыва всех гаек, как было на Сол-3. Нет, только не это! Надо как можно быстрее закончить задание Императора и вернуться домой. Найти рыжего, надо найти рыжего. Поиск, как ремонт, нельзя закончить — только прекратить.

Шелест откинувшейся двери.

— Капитан?

У меня когда-нибудь будет тишина в каюте? Смотрю сквозь упавшие на лицо волосы на застывшую у входа метрессу. Сейчас она кажется смутным силуэтом с непропорционально огромной головой, и это режет мне восприятие архитектора, поэтому я отвожу непокорные пряди. Надо же, прошло несколько скарэлов и операция закончена, а я за своим мысленным нытьём и не заметила.

— Не сплю. Заходи…те.

Она подходит вплотную и ставит на полку в изножии койки свой тёмный чемоданчик, в котором наверняка какие-нибудь инструменты и лекарства, спешно собранные по больнице перед отбытием.

— Как вы себя чувствуете? — деловито урчит животное, поднимая его крышку. Так и есть, медицинские запахи и металлическое звяканье подтверждают моё предположение.

— Хуже. Ушиб не рассасывается. Тошнота и головокружение, — врачам лучше докладывать о своём самочувствии всё как есть, без купюр. Во-первых, быстрее вылечат, а во-вторых, всё равно вычислят по симптомам то, что недоскажешь.

— Полежите смирно, мне надо вас как следует осмотреть.

— Таша Лем?

— Сидит в медотсеке с наркозом, фиксирующей повязкой и компрессом. Кость я срастила, но ушиб мягких тканей всё равно сильный, и первые сутки ей надо поберечь место перелома, — докладывает она неторопливо и размеренно. Слышу писк портативного сканера над макушкой. — М-м-м… Внутричерепных кровоизлияний нет, шишку полечим. Повернитесь, пожалуйста, так, чтобы я могла посмотреть вам глазное дно.

— Я сяду.

Принимаю полувертикальное положение, хотя это не проще, чем было при визите Романы. Бархатная рука-лапа аккуратно приподнимает мне голову. Прикосновение неприятно, но сейчас необходимо. Мини-сканер проходится у самого лица, фиксируясь то на одном зрачке, то на другом, а я стараюсь не щуриться из-за яркого огонька подсветки. Потом сканер на несколько рэлов касается висков — сперва одного, потом второго.

— Так… Глаза в порядке, энцефалограмма тоже не показывает ничего страшного. Вечером я ещё раз вас осмотрю, у некоторых видов последствия могут проступать отсроченно. Встать сможете?

Ну я же ещё не мертва, думаю, но не говорю. Поднимаюсь.

Следует стандартная проверка на координацию движений, которую я с треском проваливаю — даже с открытыми глазами не могу точно отпозиционировать мизинец на лице, а с закрытыми только что не в ухо им засаживаю.

— Лёгкое сотрясение мозга, — наконец заключает Хейм. — Тошнота до вечера, головокружение пару суток, головные боли с неделю, потом пройдёт. Сейчас поставим компресс на гематому. Ложитесь, пожалуйста.

А у самой в полуулыбке читается: «Вот ведь крепкий череп!»

Снова утыкаюсь физиономией в изголовье койки, пока кошка возится с лекарствами, булькая чем-то противным на запах. Потом на макушку, уже ноющую от вернувшейся боли, опускается мокрая прохлада, моментально просачивающаяся сквозь волосы. Приподнимаюсь на локтях, пока Хейм фиксирует сооружение повязкой.

— Вот так. Съешьте леденец, это уймёт неприятные ощущения, — в ладонь опускается кругляш в бумажке. — И теперь лежите до вечера, это предписание врача. Никакого напряжения зрения, никакого мелкого шрифта и мелких изображений на мониторах, никаких ярких цветов и контрастов. Если вы будете нарушать предписания, я уложу вас в медотсек, где вам, честно говоря, сейчас и положено находиться. Но лучше я пока там подержу юную Лем.

— Юную? — переспрашиваю я, едва не фыркнув. — Ей почти тысяча лет.

— О, — в голосе кошки, складывающей свои причиндалы обратно в чемодан, слышится улыбка. — Barba crescit, caput nescit.

Переводчик не справился — значит, животное подразумевало какой-то другой язык, и мне он навскидку совершенно непонятен, хотя послышалось что-то смутно знакомое, общее с… французским?

— Объяснить? — требовательно запрашиваю перевод.

— «Борода растёт, а ума не прибавило», — кошка захлопывает наконец свой чемодан. — Латынь.

— У Таши Лем нет бороды, — не хочется выглядеть тупицей, но так уж получилось. Ассоциативный ряд низших рас по-прежнему часто остаётся загадкой.

— Это просто древняя пословица. Вы же знаете, что такое пословицы?

— Подтверждаю.

— Тогда… осмотр окончен, отдыхайте. Я прислежу за вашей взбалмошной канониршей, — и она выходит из каюты.

Ну вот, придётся валяться и страдать от безделья до самого вечера. Или хотя бы до того момента, как Романа навертит из корабельной электроники нужный сканер.

Засовываю леденец за щёку, закрываю глаза и проваливаюсь в расслабленное оцепенение. Сейчас должны активироваться и приняться за починку повреждений внутренние ресурсы организма, лучше им не мешать. А значит, опять буду вариться в собственных невесёлых воспоминаниях.

Во рту так же кисло, как и в мыслях. И совсем я не похожа на то ужасное создание, которое описывал Каан: «Пришла она, пришла не одна, не такая, как мы, хуже чумы. Все планы она обращает в прах, танцевавшая на костях. Весы мирозданья в её руках. Создатель, ты чуешь страх?» — по-моему, это всё же было преувеличение с целью попугать Давроса. Я ещё ничьи планы не порушила, кроме как Хищниковы, да и те — с переменным успехом.

Что там было дальше, в части стиха, адресованном непосредственно мне? «Я знаю, как пешку сделать ферзём, — это понятно, это плевок в сторону Донны Ноубл, — как совершить хитрый ход конём, — ну это наверняка про Доктора, Каан лихо им крутил, — но упаси меня Боже и Время хоть раз связаться лично с ферзём!»

Рифма, конечно, далека от Шекспира или Пушкина, но смысл передаёт. Ферзь — интересная фигура. Этакий серый кардинал шахматной доски. Идёт куда хочет и бьёт, кого считает нужным, доставая из любого угла. Чтобы уйти из-под удара, надо редкостными зигзагами по доске бегать. Интересно, случайное ли это сравнение, особенно учитывая разлетающиеся по моей линии Времени хрононные пробои?