— Интересно, где этот паззл собирают окончательно? — тихонечко интересуется папесса, скорее в воздух, чем у меня, пока мы пересекаем очередной бесконечный цех.

— Если ты о скафандрах, то тут — нигде, — всё-таки снисхожу до ответа, хотя было бы грамотнее сохранять тишину. — Очевидно, что изготовленные детали переправляются на доработку и сборку в другое место. Или на другую планету. Обыкновенно последнюю наладку электроники делают там же, где выращивают эмбрионов, и это должна быть более укромная база, чем Моралла. А завод по обработке биометалла точно не совместим с обычной сталеваркой и штамповкой поликарбида. Синтез металерта требует невесомости, так что поликарбидные основы будут переправлены на орбиту, и заниматься отливкой должны не рабы, а сами далеки. Слишком много электричества и слишком резкие перепады температур для низших форм жизни. Странно, что ты этого не помнишь.

— Я старалась как можно меньше соприкасаться с памятью внедрённого далека, — отвечает Таша Лем мрачно. — Всё, что меня интересовало — это уязвимые места в его психике и как в них побольнее ударить. Кажется, в итоге он сошёл с ума. Во всяком случае, последние лет тридцать вообще молчал в тряпочку и не рыпался.

Стискиваю кулаки покрепче, чтобы не стиснуть пальцы на чьей-то шее. Как она посмела… Как она… Так, спокойно. Это непродуктивная реакция, на гнев нет времени. Я и сама ненормальная, меня тоже кто-то целенаправленно свёл с ума. И если это неправильные далеки со сфероидов, то, ребята, не прощу. Раньше я убеждала себя, что ваши технологии позволяют создать нечто подобное из самих себя, и нет потребности влезать в биографию подданного Империи и что-то сдвигать в его мозгах. Но теперь, когда я имею прямые доказательства вашему несоответствию Общей Идеологии и вообще какой-либо логике, когда я вижу, что вы чистейшая Мерзость, я могу допустить, что меня создали вы. Берегитесь, если так. Я не сдамся. Я никогда не сдамся!

Негромкое, но как всегда, трезвое замечание метрессы Хейм возвращает меня из припадка злости в реальность:

— Ну где-то ведь они загружают всё это на корабли. Значит, выход в конце конвейера. Может, подъедем на ленте или возьмём напрокат какой-нибудь транспорт?

— Ага, блядь, вагонетку с дерьмом, — ёрничает в ответ папесса.

— Мисс Лем, я уважаю ваше право на свободу употребления любых лингвистических конструкций, — всё так же негромко, но вдруг очень холодно говорит кошка, дёргая ухом, — но уважайте наконец наше право слышать цивилизованную речь, если нет серьёзных поводов для мата, — во загнула, можно было и покороче сформулировать — «заткнись и не матерись».

Таша ничего не отвечает, но её лицо однозначно выражает, по каким координатам она видала борьбу с матюгами.

— В противном случае, — заканчивает Хейм, — мне придётся мыть вам язык с мылом после каждого употребления матерных слов в качестве паразитных.

— Граммарнаци, что ли? — ворчит ненормальная папесса, но, как ни странно, дальше в подшипник не лезет. Видимо, кошка имеет в её глазах какой-то авторитет. Даже странно.

— Может, не будем выяснять отношения по пустякам? — быстро спрашивает Вастра. — Мы, кажется, в разведке, а не чай пьём…

— А, нас всё равно не видят, — беспечно машет рукой Таша Лем.

— Ошибка, автоматику обмануть невозможно, — отвечаю я. — Но компьютер не анализирует данные с камер наблюдения, иначе бы нас давно попытались задержать.

— Или нас ведут в засаду, — по-прежнему беспечно говорит папесса. Ей что, вообще всё параллельно, как две прямые на плоскости? Или… Или ей тоже необходимо куда-то стравить гнев и страх, и ничего лучше хорошего боя для этого не придумаешь.

Ещё через шесть скарэлов врач начинает сдавать — сказывается возраст, — и я, сжав нервы в комок, всё-таки подсаживаю её на ленту крайнего конвейера. Правда, приходится раздвинуть ящики, и кошка сидит, зажатая между ними и подтянувшая к подбородку колени, но зато она нас больше не задерживает. Как Хейм выдержит дальнейшую дорогу? Не переоценила ли она свои силы? Возвращаться-то уже поздно. Ладно, начнёт совсем с ног валиться, придётся её пристрелить. Оставлять нельзя — рано или поздно засекут, схватят и всё вытряхнут из её мозгов, а задерживаться и отдыхать чаще, чем я запланировала, крайне нежелательно. И она не так много значит для своей эпохи, как, например, Романа. Можно рискнуть ей пожертвовать, хотя свою полезность она уже доказала.

Ещё через шесть скарэлов едем на конвейере все. Я не устала, но остальные-то низшие, им нужно время для отдыха. Меньше всех из них выложилась Вастра, а Таше не пошло на пользу просиживание юбок в кабинете, несмотря на регулярные тренировки. Хейм уже успела шутливо пожалеть, что мы не заготовки, которые перемещают между цехами по пневмодоставке — для нас эти трубы слишком узки, чтобы ими воспользоваться. Вот честно, складывается впечатление, что отсюда вообще нет выхода, хотя он должен быть. И даже если это пневмолифт, ящики достаточно крупные, чтобы мы пролезли в шахту для подъёма грузов. Но вообще, должен быть какой-то аварийный выход. Хотя бы трансмат на сфероид. А действительно, почему бы не угнать сфероид?

Бред какой-то в мозги лезет, это от волнения. Фильтр совсем не работает, а воображать себя в скафандре некогда. Остаётся лишь диктовать себе правильные пункты Общей Идеологии и выполнять приказ с кружечки Браксиателя — «сохраняй спокойствие и уничтожай». До уничтожения дело пока не дошло, но первая половина фразы очень нужна. Надеюсь, я хотя бы внешне выгляжу хладнокровно, потому что внутри у меня какой-то проклятущий бардак, разброд и эмоциональное шатание на почве Мерзости и собственных отчаливающих мозгов. Легко ничего не чувствовать под контролем аппаратуры внешней оболочки — поди успокой себя другими методами… Больше всего боюсь стать такой же, как Мерзость или вот эти три существа, сидящие на полотне конвейера рядом со мной. Боюсь даже больше, чем Тени. Хотя нет, не больше.

Где же выход с этого проклятого завода?..

Внезапно впереди по ходу ленты возникает какое-то смятение. Рабочий шум механизмов разбивается отчаянным женским криком:

— Я больше не могу!

Одновременно вытягиваем шеи, ища источник звука.

— Я так больше не хочу! — одна из работниц, вскочив со своего места и отшвырнув микросхему, трясёт кулаками в потолок. — Я не буду больше ничего делать!

Не сговариваясь, спрыгиваем с конвейера. Это глупо, я умом понимаю, что это абсолютно иррационально — сейчас набежит охрана, одиночный бунт будет подавлен быстро и эффективно, а нас под это дело могут обнаружить. Но истерящая самка, похоже, не под наркотиком, и это слишком любопытно, чтобы молча проехать мимо.

— О, Лифи, — тихо стонет мужчина рядом с бунтаркой, не поднимая головы от деталей. — Лифи, перестань! Сядь скорее и продолжай работать, или тебя убьют! — ага, этот тоже трезвый. Как это они ухитрились? По виду, не первый день работают.

— Пусть! — со злостью кричит она соседу. — Мне всё равно! Карра была права! Они убили наших родителей, наших детей, всю нашу семью, а мы, как последние подонки, гнём на них спины и дрожим от каждой их тени! Можешь дальше горбатиться на этих мразей, но я больше пальцем не шевельну! Пусть убивают!

Тревожный звонок и лиловая лампа, замерцавшая на стене напротив взбунтовавшейся рабыни. Издалека, от входов в цех, грохот ботинок. Как это знакомо во всех отношениях…

— Ты ничего не добьёшься своими воплями! — почти стонет мужчина. — Лифи, они только догадаются, что ты не ела ту дрянь из пайка, и оттащат тебя в могильник! Ну пожалуйста, Ли-ифи!

Местная. Не под контролем наркотика. Знавшая, где в пайке спрятана контролирующая сознание отрава. Да и одежда у неё, хоть ободранная и грязная, но добротная. И трусливый абориген, явно с ней близко знакомый — судя по её горячей речи, брат или муж, — так же хорошо одетый и не слишком заморенный. Всё это крайне любопытные признаки, и я уже вижу способы использования этой парочки.

Решение приходит в один миг.