– Даже прямо сейчас?

– Всему свое время.

– Это твоя очередная хитроумная уловка, – заявил Захар, протирая свои покрасневшие от алкоголя глаза.

– Жизнью бросаются самоубийцы, а умные люди жертвуют ею по необходимости.

– Но как ты поймешь, что время пришло? – спросила Инга.

– Пойму. Не я первый, не я последний. В душе вы тоже способны на это и в нужный момент вы сделаете свой личный выбор.

Паша тихо рассмеялся. Взглянув на него, я тоже улыбнулся.

– Я рад, что хоть кто-то из вас способен трезво мыслить.

– О чем ты?

– Всё, что я только что говорил, не имеет никакого значения.

– То есть?

– Это была всего лишь преамбула, и я продолжу, если вы еще не раздумали меня слушать.

– А о ком ты собираешься нам рассказать?

– О том, кого звали Сократ.

– Кажись это какой-то философ? Вероятно, ты решил нас усыпить.

– Не пугайтесь, друзья. Моя цель иная.

– Тогда что же совершил этот чёртов Сократ, если ты прилип к нему, как банный лист.

– Он тоже имел свое мнение. Это мнение не нравилось другим, и они попытались заткнуть ему глотку.

– Так он не сдался?

– Не все подобны слабаку Галилею.

– Сократ жил в Греции в 469–399 годах до нашей эры. По сути, он был скептиком, но не вынуждал других принимать свою точку зрения, а особым способом вопрошания заставлял каждого человека выражать свою внутреннюю философию. Он учил, что душа существует до тела и перед погружением в тело наделяется всем знанием. Когда душа входит в материальную форму, она притупляется, но последующими рассуждениями о чувственных объектах она пробуждается и восстанавливает свое исходное знание. На этих посылах была основана его попытка стимулировать мощь души через иронию и индуктивное размышление. Единственным предметом его философии был человек. Он провозглашал философию дорогой к истинному счастью, а цель философии – двойною: размышление и постижение Бога и освобождение души от материального плена.

О Боге он говорил: «Что Он есть, я не знаю; я знаю, чем Он не является».

Однако для многих Сократ был как в глазу бревно. Особенно он был неугоден для некоего Анита.

Великий скептик любил ходить на комедийные постановки, но не потому, что они удовлетворяли его интеллектуально. Просто хотелось от души посмеяться над всеми напыщенными писаками, лишенными всяческих талантов, но одаренными избыточной потребностью в признании их непомерного величия.

– А что сегодня за комедия? – спросил Сократ рядом сидящего грека.

Эллин судорожно встрепенулся, его брови стали медленно ползти вверх на полысевший череп, на лице застыл гигантский знак вопроса, а язык прошипел что-то несуразное:

– Вы что-то спросили?

– Да, нет. Ничего. Всё в порядке, – ответил Сократ, и его взгляд вновь устремился на сцену.

– Вашему вниманию предоставляется произведение Аристофана «Облака», – сообщили по ходу пьесы.

– Что ж посмотрим, чем эта бездарность решила нас потешить в этот раз.

Сократ внимательно и сосредоточенно следил за сюжетом, так что появление актера, пародирующего некоего философа, не стало для него неожиданностью, тем более шоком.

– Да, да… Ха-ха… Насколько точно подмечено…, – доносилось со всех сторон и пролетало мимо ушей истинного философа.

Сократ смотрел на жалкого актеришку, сидящего в корзине, подвешенной в воздухе, и изучающего Солнце, и понимал, что смех, пронизывающий пространство вокруг сцены, адресован лично ему.

– Какое жалкое зрелище, – подумал философ.

Его лицо отражало истинную безмятежность в тот миг, когда он поднялся с сиденья, чтобы предстать перед афинскими зрителями в своем истинном обличье.

Сократ стоял, полный неподдельного величия, и казалось, что среди зрительских рядов затерялся не самый обычный человек, а божество, только что сошедшее с величественного Олимпа. Сначала люди просто молчали, потом появились возгласы, которые были подобием беспомощных порывов ветра, которые тут же переросли в вихревые потоки урагана.

И вот уже вокруг, словно безразмерный пчелиный рой, безумствовал народ, демонический демос.

– Всё ложь! Вы лжете нам! Вот истинный Сократ, а ваши гадкие маски ни чуть не похожи на собственные черты Сократа.

Философ тихо опустился на сиденье, желая прекратить шум и гам, и люди понимающе исполнили его просьбу. Совсем незнакомые друг с другом, они были поразительно близки, так что могли чувствовать искренность мысли на расстоянии. Возможно, настоящий гений тем и отличен от пышнолобых тугодумов, что далек от народа своей близостью.

Лишь только Сократ коснулся сиденья задней частью своего тела, как от глубокой дремоты вновь очнулся его сосед.

– Уважаемый, вы случайно не знаете, кто этот Сократ, которому так ожесточенно скандируют трибуны?

Сократ промолчал, ничего не ответив, и продолжил с всё тем же неподдельным интересом просмотр несмешной комедии. Правда, комедии уже пришел конец.

А еще философ внезапно ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся и увидел того, кого всегда видел у себя за спиной. Давнишний враг смотрел на Сократа испытующим взором, но великий скептик не страшился.

– Смотри, смотри, Анит, – думал Сократ, – В твоем сыне оказалось больше порядочности, чем в тебе. И разве могу я быть тому виной?