– Неплохой кандидат в языки, – сказал Паша и, выйдя из машины, направился к этому динозавру эпохи коллективизации.
Не долго думая, я метнулся за ним.
Завидев наше приближение, мужик насторожился и, нацелив на нас свои серенькие глазки, послал в нашем направлении фонетический запрос:
– Вы что-то хотите, ребята?
– Да, – нежно заявил Паша, – Вы случайно не знаете, где живут Кочергины?
– Как же… знаю, – лукаво ответил мужик, – А зачем они вам нужны?
– Их двоюродный племянник пригласил нас на свой день рождения. Он должен был приехать раньше нас. У него машина «Ауди» черного цвета…
На лице мужика медленно вырисовывалась прострация, переходящая в негодование с тенденцией к нарастанию агрессивности.
Книга VII: Критика геноцида
…Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобой…
– Да, у меня действительно есть двоюродный племянник Михаил, живущий в Краснодарском крае, только вот не думаю, что парень, которому еще год до окончания школы станет разъезжать на «Ауди».
В моей душе разразился злобный смех, когда я увидел медленно отвисающую челюсть Паши Морфиуса. Казалось, его вот-вот хватит удар.
– О чем вы? Миша вместе с нами закончил стоматфакультет четыре года назад. Как он может учиться в школе?
Малиновая краска залила ранее пепельное лицо мужика. Он молча отшвырнул окурок и, подойдя к Паше вплотную, с диким шипением стал цедить раскаленные фразы:
– Я всё понимаю, ребята… Вы решили немного отдохнуть, расслабиться… Ширнулись чем-то не тем и вспомнили что-то не то… Я не хочу с вами ссориться, поэтому убирайтесь отсюда по добру, по здорову, иначе я за себя не ручаюсь!
Чувствовалось, Паша совершенно опешил и, не врубаясь в происходящее, открыл рот, чтобы хоть как-то прореагировать на подобные заявления, но я успел его одернуть, схватив за руку:
– Не нужно. Пойдем отсюда.
Паша обернулся ко мне, с загадочным выражением лица взглянул сначала на меня, потом на свою руку, захваченную мной в клещи, немного помолчал, опустив глаза, а затем, не проронив ни слова, пошел к машине. В полном безмолвии мы уселись в «Ниву».
Далее была тишина.
– Ребята, в чем дело? – в конце концов, прошептала Инга, и в ее голосе чувствовался страх ответа.
– Нам тоже хотелось бы знать, – сказал я.
– Только не говори, что в магазине было то же самое, – отрешенно промычал Паша и повернул ключ в замке зажигания.
…Адаму же сказал: за то, что послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедовал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей, терни и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься. И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих…
– Паш, останови машину.
Наш водитель угрюмо промолчал и цинично прибавил газу.
– Ты слышишь, что я тебе говорю? – мне снова пришлось обхватить своей кистью его плечо в целях восстановления слуха, – Останови машину!
По-видимому, со второго раза до него стало доходить и он медленно свернул с шоссе. Всегда безумно безобидный Захар изумленно взирал на своих друзей и пытался сообразить, в рамках какого сюжета будут развиваться дальнейшие события.
– Народ, кто-нибудь объяснит мне, что всё-таки происходит, или я должен сам догадаться?
Я смотрел на Пашу, Паша смотрел на меня. Мы оба задавали друг другу немой вопрос, но ответ безнадежно затерялся в паутине действительности. И всё же каждый из нас понимал, что он лежит на поверхности, что нужно только признать его присутствие и всё разрешится само собой.
– Не знаю как, но мы попали в прошлое, – сказал я после длительной выдержки.
Инга и Захар ожидали чего-то неординарного, но не до такой степени.
– Доктор Малкин, у вас все дома? – заботливо осведомилась Инга.
…И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их…
– Ты можешь не верить мне, можешь считать, что у меня поехала крыша, но, пообщавшись с первым же встречным, поймешь, кто из нас прав.
Я видел в ее по-женски блестевших глазах типичную растерянность, которая врывается в сознание каждой девушки, когда всё начинает идти не так, как она задумала.
Положение спас Паша:
– Что случилось в магазине?
– Почти то же самое.
– Почему ты сразу не сказал?
– А ты как думаешь?
– Тебе известно, где мы сейчас находимся?
– Правильнее бы было сказать «когда». Продавщица говорила, что сейчас 1999 год. Мы поступали в 2000 году, значит в 1999 Мише оставался год до окончания школы. Всё сходится. Мы в 1999.
– Выходит, нас откинуло на 10 лет.
Я ничего не ответил. Вместо меня диалог продолжил Захар:
– И что мы теперь будем делать?
– Не знаю, как вы, а я еду домой. У меня ребенок дома, – сказал Паша.
Я был готов ко всему, но только не к такому заявлению.
– Паш, очнись. В этом мире у тебя нет ни дома, ни жены, ни ребенка, а сам ты, как и все мы, школьник, поэтому тебе некуда ехать.
– Тогда что ты предлагаешь?
– У нас целый багажник еды. Поедемте на природу, ведь Мишин день рождения никто не отменял.
Часы показывали десятый час, когда мы вчетвером сидели на опушке леса вокруг небольшого костерка и поедали только что приготовленный шашлык. В этот вечер мы снова смеялись, снова радовались, шутили и подкалывали друг друга.
И вдруг кто-то сказал:
– Фокс, расскажи что-нибудь… о жизни…
– Без проблем.
Книга VIII: Критика возрождения
…И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни…
Я окинул своих товарищей пылким взглядом, глубоко вдохнул приятную вонь костра, гулко откашлялся и, несмотря на то, что после двух бутылок коньяка моих друзей несколько развезло, начал свой рассказ:
– Каждый хоть чуточку уважающий себя человек непременно стремится придерживаться своего собственного мнения. О можно назвать натуральным бредом, ахинеей, продолжительным сумасшествием, продуктом белой горячки, шизофренией… Но оно свое, родное… И в итоге за это маленькое безумие придется заплатить. Причем те, кто однажды постучат в вашу дверь, затребуют самую высокую цену из возможных.
Я еще раз осмотрел всех тех, кто собрался вокруг костра, и спросил:
– Кто из вас готов умереть за свое мнение?
Они осторожно переглянулись, однако ни звука, ни ползвука не вылетело из их уст.
– Неужели ваше мнение так ничтожно, что вы не в состоянии встать на его защиту?
– Я готов защищать свое мнение, – Паша всегда отличался тем, что никогда не воспринимал чужие слова как должное, всегда спорил, – Но только не ценой жизни. Смерть не есть выход.
Между тем я строил на своем лице монументы невозмутимого спокойствия.
– Помнишь нашего преподавателя по офтальмологии? Он говорил, что все учат нас, как лечить, но никто не учит тому, как вылечить. С тобой примерно такая же ситуация: ты готов защищать, но не защитить.
…Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа. И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец…
– А ты готов? – воскликнула Инга.
– Готов!