Алан не в силах справиться с хохотом, поэтому продолжаю уже я:
– Он подумал, если посмотреть, ну в общем… порно для… гетеросексуалов… – Зовите меня ханжой, но меня смущает последнее слово, хоть я сам как раз из них. – Короче, ты, наверное, в курсе, что ваши родители подписаны на «Синемакс»[13].
– «Синемакс»? Да ты шутишь, – говорит Вэл. – Про Интернет слыхал когда-нибудь?
– А ты слыхала про родительский контроль? – вступает Алан. – Про историю поисков, веб-фильтры и все такое?
– Не говоря уже про вирусы, – добавляю я.
Вэл качает головой:
– Вы прямо как младенцы, аж слеза наворачивается от умиления. Погодите, а при чем здесь радостные девственники?
Я снова утыкаюсь взглядом в ботинки:
– Так назывался фильм в тот вечер.
Вэл и Алан корчатся от смеха, и мне ничего не остается, как присоединиться к ним.
– Значит, какие-то идиоты начали обзываться, – говорит Вэл, переводя дух, – и ты решил, что пора заняться конверсионной терапией?
– Во-первых, мне было всего четырнадцать, – оправдывается Алан. – А во-вторых, они не просто обзывались. Помнишь, как я раньше фанател от «Железного человека»?
– Раньше?
– Тони Старк круче всех, Вэл. Всегда с новой подругой, и… ну не знаю, вряд ли мне подвернется в качестве ролевой модели крутой супергерой-гей.
Тут подходит Джексон из нашей команды, парень под два метра ростом, и спрашивает, как поживает моя спина.
– Вроде получше, – отвечаю я и добавляю для равновесия: – Посмотрим, как пойдет.
Джексон по-приятельски тычет кулаком в плечо сначала Алана, потом меня.
– Будь здоров, чувак, – говорит он, после чего испаряется вместе с нашим беззаботно-веселым настроением.
Иногда я подозреваю, что Вэл и Алан догадываются: со спиной у меня все в порядке. Мы так давно дружим, что с тем же успехом можно притворяться перед зеркалом, рассчитывая обмануть самого себя. Впрочем, если они и знают правду, то не подают виду.
По трансляции звучит песня – через две минуты нужно быть на местах. Мы собираем вещи и молча отправляемся по кабинетам. Я пытаюсь представить, как все было раньше, пока начальство не разделило расписание на две смены и все начали пользоваться шкафчиками, потому что на каждый день приходилось больше четырех уроков. (Если слишком углубиться в тему, становится грустно. Пустые бесполезные железные шкафчики. Почему-то они наводят тоску.)
Алан наклоняется, чтобы завязать шнурок, оглядывается через плечо на собственный зад, потом на меня:
– Любуешься, а?
– Мечтать не вредно, – отвечаю я.
– Господи, – говорит Вэл, – ну точно как дети малые.
– Нет уж, извини, – возражает Алан. Он выпрямляется, и мы идем дальше. – Мы с Но гиганты среди карликов. Верно, Ной?
– Ты и правда высокий.
– Несгибаемые реликты более совершенной эпохи.
– Алан, у тебя между зубами зеленый перец застрял. – Вэл тычет пальцем ему в рот.
Он выковыривает перец ногтем и скрывается в кабинете.
Прежде чем последовать за ним, Вэл говорит мне:
– Твой лучший друг – идиот, ты в курсе?
– Дык.
– Клево.
22. dinge beginnen für Norbert weirden zu bekommen [14]
Некоторые вещи доходят не сразу, но с течением дня я все больше приближался к их пониманию. Первая пара, за ней вторая, третья, и чем дальше, тем меньше я понимал.
«Помнишь, как я раньше фанател от „Железного человека“?» – «Раньше?» Будто утром мне в мозг посадили эти две фразы, как семена, и теперь, к уроку продвинутого немецкого, из них выросло целое дерево.
– Шлагбаум, полтергейст, претцель, блицкриг…
Герр Вайнгартен упивается своей ежегодной речью в первый учебный день, в которой перечисляет неизбежные преимущества немецкого языка над английским. Поскольку факультатив длится четвертый год, остались только самые крепкие орешки: не считая одного новичка, все мы здесь с самого начала.
– Бутерброд, бухгалтер, гауптвахта, шаденфройде – вот лишь немногие примеры заимствований из немецкого языка.
Дэнни Динглдайн тянет руку. Весь класс хихикает, как делает в ответ на любую выходку Дэнни Динглдайна. Дэнни вызывает смех даже без всяких усилий со своей стороны, что за долгие годы, подозреваю, не раз спасало его от взбучки.
– Слушаю, Динглдайн, – говорит герр Вайнгартен.
Мы хихикаем.
– Ага, здрасьте всем, – начинает Дэнни Динглдайн. Снова хихиканье. – А я вот не знаю, что такое шаденфройде.
Новенький тоже поднимает руку, но не собирается ждать, пока его вызовут:
– Это когда получают удовольствие от неприятностей другого. Буквально переводится как «злорадство».
Тревога, тревога, среди нас всезнайка! Мы переглядываемся, понимая, что́ стоит на кону. Три года мы целенаправленно создавали среду, где можно работать по минимуму, совместными усилиями занижая стандарты, пока самый начальный уровень не превратился в норму.
А теперь новичок может одним махом свести на нет все наши труды.
Герр Вайнгартен шокирован, как любой учитель, впервые за последний десяток лет встречающий ученика, добровольно вызвавшегося ответить на вопрос. Он хвалит новенького за правильный ответ и в награду предлагает выбрать немецкое имя на текущий учебный год.
– Я буду Норбертом, – говорит парень.
Весь класс, наряду с герром Вайнгартеном, устремляет взгляды на меня. Дело в том, что предыдущие три года Норбертом был я. Нет никого норбертовее меня.
Я и есть Норберт.
Герр Вайнгартен мнется:
– Кхм… надо сказать, раз уж такое дело… – И пускается в длинные объяснения, почему нельзя выбрать имя Норберт, которые вкратце сводятся к тому, что «у Ноя пальма первенства».
– Герр Вайнгартен, – говорю я, – ничего страшного. Я могу побыть, ну, например… Клаусом.
Судя по реакции класса, можно подумать, что я разделся догола, положил ноги на стол и закурил косяк.
– Но ты же Норберт, – тихо возражает герр Вайнгартен.
Да, думаю я. Я Норберт.
Новенький, осознав свою оплошность, встревает:
– Все в порядке, герр Вайнгартен. Я стану Клаусом.
По классу проносится вздох облегчения.
Я улыбаюсь новичку:
– Danke, meine neue Freundin[15].
Герр Вайнгартен прокашливается, но не успевает меня поправить, поскольку новоиспеченный Клаус снова подскакивает:
– Ты назвал меня своей новой подругой. Видимо, ты имел в виду Danke, mein neuer Bekannter, то есть «спасибо, мой новый знакомый», это больше подходит к ситуации.
(На самом деле, Клаус, я имел в виду, что твои неприятности принесли бы мне большое удовольствие.)
– Спасибо, Клаус, – говорю я сквозь зубы.
– Bitte[16], Норберт.
Специфический учебный метод, который герр Вайнгартен применяет на своих уроках, зиждется на витиеватых речах, не предполагающих участия или даже присутствия публики, то есть нас; к концу года какая-то учеба, может быть, и начнется, а пока я мысленно переношусь в прошлое, в тот день, когда впервые вошел в комнату Алана.
Прежде мне не случалось видеть столько комиксов. Целые полки томов, кипы выпусков на полу, постеры на стенах, постельное белье с изображениями супергероев – всего не перечесть. Я не большой фанат комиксов, но сразу заметил знакомые имена: Бэтмен, Женщина-кошка, Чудо-женщина, Супермен, Аквамен, Зеленый Фонарь, – а со временем усвоил и название направления, которое предпочитал Алан: DC Comics. Я усвоил и многое другое, поскольку Алан говорил без умолку, и хотя обычно я впадал в кому во время его монологов, кое-какая информация все равно просачивалась в мозг. Как, например, тот факт, что большинство супергероев (хоть и не все) поделены между Marvel и DC Comics, что существуют отдельные фракции поклонников той или иной вселенной и что в глубинах этих фракций можно найти индивидуумов, которые от стадии невинного хобби уверенно двигаются к религиозному фанатизму. Алан не то чтобы фанател от DC, но был близок к тому, то есть Алан, которого я помню, не стал бы петь дифирамбы Тони Старку, потому что Алан, которого я знаю, вообще не фанател бы от Железного Человека, который не принадлежит вселенным DC Comics.
