На выставку, само собой, были приглашены меценаты и ценители, которые могли заметить юное дарование, взять его (или её) под крыло и помочь бутону таланта расцвести во всей красе. Значит, длиться это мероприятие должно как минимум несколько часов. А если учесть то, что подготовка началась лишь недавно, ведь члены художественного клуба отсидели на всех уроках до самого конца… Это открывало передо мной неплохую возможность проникнуться музами Аполлона.

Мои мысли прервал самый преданный жрец этого греческого бога. Отшвырнув карандаш в сторону, Гейджу, вырвав лист из альбома, скомкал его одной рукой и бросил на пол.

– Нет, нет, нет, нет, – зашептал он, кружа вокруг нас, как стервятник. – Не то. Нет того ощущения инь и ян, которое… Подождите-ка…

Он подошёл ко мне вплотную и привстал на цыпочки, но всё равно оставался чуть ниже. Однако это не мешало художнику пристально изучать моё лицо. Вздохнув, Гейджу проделал то же самое с Фредом.

– Какие-то проблемы? – спросил янки, весело подмигнув. – Если что, я могу принять позу Супермена.

Тсука усмехнулся и направился к двери.

– Всё отлично, – вымолвил он. – Теперь я понял, в чём дело.

Положив альбом на коробку с холстами, художник запер обе двери клуба на задвижку и, скрестив руки на груди, повернулся к нам.

– Вы как истинные половинки символа идеальной гармонии, – с плохо скрываемым ликованием вымолвил он. – Тонкость востока и напор запада, красота азиата и жизнелюбие европеоида, рациональность и импульсивность, разум и сердце… Лучше я бы ни за что не мог найти!

Джонс хмыкнул и, покосившись на меня, проговорил:

– Спасибо, конечно, дружище Тсука, но я что-то не догоняю, чего именно ты от нас хочешь.

– Может, нам встать спинами друг к другу? – предложил я. – Так контраст, о котором ты говоришь…

– О, нет, нет, нет, – замотал головой Гейджу. – Представляешь себе символ инь и ян, Аято? Так вот, вы с Фредом должны лечь на пол так, чтобы отдалённо походить на эмблему даосизма. Где ноги одного – там голова другого… Ясно?

Американец улыбнулся и развёл руками.

– Раз это надо для искусства, то я готов, – произнёс он, опускаясь на пол. – Давай приляжем, мой друг Аято: нам предстоит долгое безделье.

– Не спеши, – Тсука деловито отодвинул мольберт подальше от нас. – Для того, чтобы контраст стал ещё более явным, вам надо позировать в первозданном виде.

Я застонал, уже предвидя, что именно нам предстояло.

– Иными словами, – безжалостно продолжил художник, поправляя очки покрытой въевшимися пятнами краски рукой, – вы оба должны раздеться.

========== Глава 165. В стиле ню. ==========

Услышав слова Гейджу, американец закашлялся и, вскочив с пола, обескураженно уставился на меня, а затем перевёл шокированный взгляд на художника.

– Серьёзно? – выдохнул он. – Парень, ты не рехнулся случаем?

Тсука нахмурился и отступил на шаг.

– Идеальная гармония, – пробормотал он, мотая головой. – Только так, только так… Но вы, конечно, можете отказаться…

Джонс снова воззрился на меня и вопросительно поднял брови.

– Ну как? – спросил он. – Остаёмся или уходим?

Я задумался. С одной стороны, мне совершенно не хотелось позировать художнику голышом, да ещё и с влюблённым янки за компанию. Готовые картины или даже наброски мог кто-то увидеть, и тогда позора не оберёшься.

С другой стороны, клуб искусств являлся самым многочисленным в школе, следовательно, представлял собой весомую часть моего будущего электората. Если этот кружок будет на моей стороне, то я с лёгкостью одержу победу на выборах президента школьного совета в сентябре. Кроме того, я дал слово, а для любого японца обещание священно.

Да и вообще, подумаешь: просто потерпеть чуть-чуть, чтобы потом заручиться полной поддержкой Гейджу и его творческих адептов… Оно того стоило.

– Картины никто не увидит, надеюсь? – уточнил я, оттягивая ворот рубашки.

– Никто, – художник подался вперёд и потянул к нам руки, но потом вдруг замер и отступил. – Я клянусь.

– Тогда я согласен, – пожал плечами я, начав расстёгивать пуговицы форменной рубашки. – Обещание есть обещание.

Фред несколько секунд завороженно наблюдал за мной, а затем, словно опомнившись, тоже принялся разоблачаться.

– О’кей, парень, – хрипло бросил он, медленно вытаскивая кончик ремня из пряжки. – Давай сделаем это.

Самого же Гейджу словно подменили. Обычно спокойный и немногословный, теперь он метался по помещению, как безумный, хватая то альбом, то карандаш, и бормоча как мантру слова: «Идеальная гармония». Как только мы с Фредом разделись, он не терпящим возражения тоном приказал нам лечь на пол и очень долго располагал нас, тянул за руки и за ноги, придавая нашим телам нужное для него положение.

В итоге я лежал с поднятыми руками, чуть выгнувшись влево и образуя собой что-то вроде полуэллипса. Фред был в такой же позе, но словно зеркально отраженной и перевёрнутой. Кончики его пальцев едва не касались моих ступней.

Кожа янки была белой, непривычно, снежно, по-европейски белой. Несмотря на то, что он не походил на блондинов арийского типа, белёсых и словно вымоченных в кислоте, раса, отличная от той, которую привык видеть я, всё же ярко проступала в нём, являя собой контраст с моей кожей. Его волосы цвета мёда оттенялись моими чёрными, а голубые глаза, вероятно, смотрелись совсем небесными так близко к моим угольным.

Надо же, этот Гейджу оказался абсолютно прав: мы вдвоём – это торжество гармонии и контраста.

Американец старательно избегал моего взгляда и силился пялиться в потолок, но чувствовалось, что его тянуло ко мне, словно магнитом. И, когда наши глаза ненароком встретились, на высоком лбу Джонса выступили мелкие капельки пота, а щеки заалели. Он пытался отпустить шутку в стиле своих соотечественников, но Тсука, уже рисовавший нас, прикрикнул, чтобы мы оба соблюдали тишину.

И я послушно замер, про себя думая о том, что планировал сделать. Воскресенье обещало стать насыщенным днём: с утра я был приглашен к семпаю для подготовки к экзаменам, а вечером шёл на свадьбу к Тегивара Соджиро и Мида Рана. Мне бы хотелось привести на торжество и Таро, ведь говорили же, что совместное посещение влюблёнными бракосочетаний работало как магия. Конечно, нас пока ещё нельзя было назвать «влюблёнными», но всё же…

Да и вообще, теперь, когда путь к сердцу семпая расчищен, мне оставалось лишь признаться ему и тем самым закрепить наш священный союз. Но делать это я рассчитывал потихоньку, а не резко: если бы я внезапно обрушил на Таро все свои чувства, он, взращенный в консервативной семье, убежал бы прочь и перестал со мной общаться.

Поэтому стоило подводить его к мысли о наших отношениях постепенно, так, чтобы он привык ко мне настолько, что не мыслил бы без меня своего существования. Стоило почаще говорить с ним о практиках сюдо, о том, что в благословенные времена благородных воинов гомосексуализм был вполне в порядке вещей.

Интересно, сколько времени у меня займёт завоевание Таро?

Впрочем, неважно: я готов провести подле него всю жизнь и, если понадобится, много лет ожидать его благосклонности. Терпение – это наивысшая из добродетелей, кроме того, наша национальная черта, и тут оно мне точно понадобится.

Кстати, насчёт терпения… Сколько я уже позирую? Может, пора предложить перерыв?..

Осторожно повернув голову, я посмотрел на Гейджу. Художник, ни слова не говоря, с остервенением рисовал что-то на широкоформатном листе бумаги, стоявшем на мольберте. Его челюсти были сурово сжаты, а глаза безумно сверкали, и даже очки не могли это скрыть.

М-да. Вряд ли сейчас этот человек способен воспринимать человеческую речь: он вошёл в творческий раж, и лишь бог спасёт того, кто осмелится ему сейчас мешать.

Что же до ещё одного участника нашей милой мизансцены…

Я слегка скосил глаза и посмотрел на Фреда. Американец отчаянно краснел, кусал губы, а его физиологическое состояние явно свидетельствовало о том, что он рад меня видеть. Интересно, Тсука заметил это, или же художественный экстаз сделал его слепым ко всему, кроме собственно божественной идеи?