Но эти колоссальные усилия того стоили: в четверть девятого я закончил четыре листа сочинения. Потратив ещё пять минут, чтобы расставить все тома по местам, я поблагодарил тихую библиотекаршу и отправился на урок, спрятав своё сочинение в школьную сумку.

Первый урок я провёл, как на иголках, будучи не в силах сосредоточиться на словах учителя. К счастью, меня не вызвали отвечать, но на будущее я решил держать себя в руках: репутация лучшего ученика и примерного мальчика требовала постоянного подтверждения и подпитки.

После звонка на перемен я вскочил первым и, поторопившись поклониться учителю, помчался на третий этаж. Моей целью была аудитория «3-2», но, к сожалению, не семпай, а совсем другой человек.

Войдя в класс, я громко поздоровался со всеми. В ответ мне полетел нестройный гул голосов; некоторые даже встали – вот что делал статус президента школьного совета!

Нужный мне тип тоже вскочил и вместо поклона протянул мне руку.

– Привет, Фред, – спокойно вымолвил я, пожимая его ладонь.

– Привет, Аято, – в тон мне сказал американец, чуть задерживая мои пальцы в плену своих.

Будо Масута, сидевший на первой парте, прекратил возню со своим дзюдоги и, оглянувшись на нас, с уморительно серьёзным видом кивнул. Он как бы говорил: «Не бойтесь, ваша тайна умерла во мне».

Мягко высвободив руку, я обернулся и поздоровался с Таро. Семпай улыбнулся, но ответил мне довольно сдержанно: сказывались происки Акане. Ничего, вскорости она окажется далеко-далеко отсюда, аж на другом конце континента.

– Итак, – Джонс взял меня за локоть и повлёк к выходу. – Насколько я могу судить, ты пришёл ко мне, так? Но, увы, твоё сердце по-прежнему отдано аморфной амёбе без своего мнения и убеждений – я это понял по тому, какой взгляд ты на него устремил.

– Перестань, – сквозь зубы процедил я. – Не веди себя, как ребенок, хорошо?

Фред холодно усмехнулся и неожиданно потащил меня в сторону тупика. Я не сопротивлялся, понимая, как это может выглядеть со стороны. Кроме того, мне и самому было интересно, что он задумал.

Американец завёл меня в мужской туалет (к счастью, пустовавший) и, толкнув в одну из кабинок, вошёл следом сам и закрыл дверцу на щеколду.

– Я не ребёнок, – вымолвил он, сжимая моё лицо в ладонях и гладя большими пальцами мои щеки. – Далеко не ребёнок.

И Фред приник к моим губам. Он целовал меня так жадно, словно я был оазисом, а он – путником, потерявшимся в пустыне и странствовавшим без припасов три дня.

Я не сопротивлялся и спокойно ждал, когда всё закончится, памятуя о том, что мне нужна была помощь этого человека.

Джонс оторвался от меня и жадно уставился мне прямо в глаза.

– Никаких эмоций, – прошептал он, прикладываясь своим лбом к моему. – Как я и думал.

– Тогда для чего всё это? – тихо спросил я. – Зачем ты мучаешь себя и провоцируешь меня?

– Сам не знаю, – американец отстранился и внезапно улыбнулся. – Я не могу контролировать эти порывы, понимаешь? Я просто люблю тебя.

Закусив губу, я отвёл глаза. Самое ужасное состояло в том, что теперь я и сам мог понимать, о чем говорил этот янки: я теперь знал, что такое по-настоящему любить.

Что ж, Джонс сам виноват. Конечно, он не специально полюбил именно меня, но, раз уж ему так «повезло», что я мог сделать? Моё сердце раз и навсегда отдано Таро, и это вообще не обсуждалось.

– Ладно, оставим это, – американец отстранился, тут же перейдя на деловой тон. – Ты пришёл ко мне не просто так, верно?

Я красноречиво осмотрелся, невербально давая янки понять, что кабинка мужского туалета не самое лучшее место для того, чтобы говорить о делах.

– Понимаю, – Джонс неловко отодвинул щеколду и открыл дверь, выйдя первым и освобождая путь для меня.

Я подошёл к зеркалу и, поправив узел форменного галстука, включил воду.

– Английский ведь для тебя родной? – спросил я, выдавливая себе на ладони немного жидкого мыла из диспенсера.

– Разумеется, – хмыкнул американец, пристально глядя на меня, – я видел его отражение в зеркале. – Несмотря на Бостонское чаепитие, наш язык называется именно так. А что, ты тоже хочешь поехать учиться в Лондон?

– Нет, – помотал головой я, закончив мыть руки и выключив воду. – Но хочу помочь кое-кому отправиться туда, и мне нужно, чтобы ты проверил сочинение, которое я написал.

Янки хлопнул в ладоши и расхохотался.

– Какой ты самодостаточный, Аято, – произнёс он, уперев руки в бока. – Я думал, ты попросишь создать сочинение с нуля.

– Я привык сам решать свои проблемы, а не переваливать их полностью на других, – отчеканил я, стряхивая с рук капельки воды. – Ну так что, согласен?

– Конечно, – с теплотой проговорил Фред, мечтательно глядя на меня. – Вот это я понимаю: делать противницам добро, чтобы убрать их со своего пути! По-моему, прекрасная идея!

Улыбнувшись и склонив голову, я деловито произнёс:

– Тогда как насчёт подождать здесь, пока я схожу за сочинением?

Американец сделала большие глаза и замахал руками, комично хмурясь.

– О, нет, – вымолвил он. – Как можно отрывать господина президента от его безумно загруженного графика? Я прогуляюсь с тобой до твоего класса, Аято; мне не трудно.

Я кивнул и пошёл к выходу, сделав янки знак следовать за собой. Судя по звуку шагов, он тотчас же подчинился.

***

Каждая школа в Японии выбирала свой собственный курс: следуя каким-то общим правилам, отдельные учебные заведения решали менее глобальные вопросы в частном порядке.

К примеру, тасовать учеников каждый год, меняя коллектив, или нет, использовать стобалльную или буквенную систему оценок, назначать время первого урока и так далее.

В нашей альма-матер единые коллективы учились все три года в одном составе; их не перемешивали каждый год, потому что классов на каждой параллели имелось всего два, и в этой мере не было смысла. Система оценок принималась буквенная, как в международных школах, а первый урок начинался в половину девятого утра.

Полномочия школьного совета у нас считались довольно широкими: в некоторых учебных заведениях этот орган являлся лишь номинальным. Президент избирался на два семестра после летних каникул, но мог досрочно покинуть должность (как сделала Мегами). Но и в этом случае выборы в сентябре мне предстояли.

Именно для того, чтобы победить в них, я, вручив Фреду сочинение и взяв с него обещание проверить и кое-где усложнить речевые обороты, решил на следующей перемене отправиться на разговор с главами клубов.

Вообще-то следить за кружками должна была Ториясу, но в связи с последними событиями я не особо доверял ей, поэтому не стал ничего поручать. Она же вела себя так, будто ничего особенного не случилось, и нарочито вежливо поздоровалась со мной с утра, сверкнув своей всегдашней улыбочкой. Я отреагировал в соответствии с правилами приличия и, объявив девочкам, куда отправляюсь и где меня можно будет найти, отправился в свой непростой вояж.

Начать я решил с человека, который считал меня другом. Научный клуб располагался на третьем этаже, с краю одного из коридоров, и Кага Куша был более чем рад видеть меня. Отставив в сторону робота, над которым работал, старшеклассник вскочил с места и бросился ко мне с расставленными руками.

– Давненько ты не заходил, – вымолвил Кага, приобнимая меня. – Дела совета замучили? Ты обращайся, если что; я тебе всегда помогу.

– Спасибо, – я улыбнулся, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно более сердечно. – Я в тебе и не сомневался. И, честно говоря, пришёл обсудить с тобой выборы в сентябре.

Куша широко улыбнулся и, вытащив из кармана белого халата миниатюрный пульт управления, нажал на нём какую-то кнопку. С одной из полок стеллажа тут же спрыгнул паукообразный робот. Бешено блестя красной лампочкой, словно единственным глазом, он подлетел к нам и опустился передо мной на колени.

– Я как раз собираю особый отряд, – промолвил учёный, с нежностью глядя на чудовищного робота. – Мы с удовольствием поможем тебе во всех начинаниях. И, естественно, мой голос у тебя уже есть.