Бабушка и дедушка вместе начинали простыми хирургами, и ей удалось подняться по карьерной лестнице, а ему – нет, и дело тут обстояло исключительно в качествах характеров обоих.

Бабушке была свойственна твёрдость, полнейшее отсутствие склонности к панике, упорство и сила воли. В их семье она была главой, принимала абсолютно все решения и никогда не отступала, если боролась за что-то.

Эти свойства и позволили ей занять то место, на котором она смогла выразить себя полностью. Под её жестким, но справедливым руководством таланты врачей расцветали.

И я имел все основания надеяться, что когда-нибудь она воспитает и нас с семпаем.

Постучав в дверь, я раскрыл створку и с улыбкой вошёл внутрь.

– Аято! – бабушка, подняв голову, удивлённо прищурилась. – Как хорошо, что ты так часто нас навещаешь! Не чета своему отцу.

Она поднялась с места и, обойдя свой стол, крепко обняла меня. Я, не привыкший к подобным проявлениям нежности с её стороны, застыл столбом, но спустя мгновение опомнился и приобнял её в ответ.

Отстранившись через несколько секунд, бабушка внимательно осмотрела меня с ног до головы, и, видимо, оставшись довольна результатом, кивнула своим мыслям.

– Как дела в школе? – спросила она, отходя к своему столу и деловито включая небольшой электрический чайник.

– Меня назначили президентом школьного совета, – сообщил я, кладя школьную сумку на один из стульев для посетителей.

Накаяма Каэде удивлённо хмыкнула и показала мне большой палец. Она никогда никого не захваливала – это было частью её воспитательной методики. Наверное, именно поэтому отец имел привычку разражаться поздравлениями и выражениями восторга по поводу каждого моего успеха, даже самого мелкого.

Я начал помогать бабушке накрыть на стол. В тумбочке у неё хранилась не особо красивая, но практичная белая клеёнка, которую она от случая к случаю использовала вместо скатерти, а также сервиз из шести блюдец с чашками, все – идеально белого цвета без рисунка или узоров. Помню, мама как-то пошутила, сказав, что драгоценная свекровь с большим удовольствием накрыла бы для чаепития селекционный стол, ведь тот стерильный. После этого Накаяма Каэде не разговаривала с ней две недели.

– Как насчёт того, чтобы позвать дедушку? – спросил я, доставая из ящика металлическую коробку, почти доверху наполненную высушенными чайными листьями.

– Он сейчас на операции, – пояснила бабушка, выкладывая на белой тарелке хрупкое овсяное печенье. – Придвигай стул поближе и садись.

Я подчинился и, устроившись у стола, добавил в обе чашки чайных листьев, а потом залил их кипятком из чайника.

Честно говоря, я бы предпочёл сразу же переговорить насчёт нас с семпаем, а потом отправиться к Ханако, но что-то подсказывало мне, что такая тактика была бы неверной. Внимание ценили все, а особенно – родственники, так что время, уделённое бабушке могло стать для меня прекрасным козырем впоследствии.

– Как дела у вас с дедушкой? – спросил я, беря одно печенье и аккуратно разламывая его пополам.

– Без изменений, – кратко ответила Накаяма Каэде, помешивая свой чай серебряной ложечкой. – Всё как обычно. Лучше расскажи мне, когда твой отец с женой собирается возвращаться? Оставлять несовершеннолетнего сына совсем одного, да ещё и так надолго…

– Мне под силу позаботиться о себе, – улыбнувшись, заверил её я. – Кроме того, мать и отец так давно никуда не выезжали только вдвоём, и мне кажется…

– Глупости, – сурово прервала меня бабушка. – Романтическая чепуха создана для молодоженов, а когда у вас уже сложившаяся семья и ребёнок, стоит об этом забыть. Я абсолютно уверена в том, что это идея Рёбы: только ей в голову могло прийти подобное.

Я пожал плечами и откусил кусочек печенья, с наслаждением запив его крепким горячим чаем. С бабушкой было невозможно спорить, когда она находилась в полной уверенности в собственной правоте.

Хотя… В данном случае, как мне казалось, она и вправду попала в точку.

– Они вернутся ко дню рождения папы, – сообщил я, промокнув рот бумажной салфеткой из упаковки, которую Накаяма Каэде поставила на самую середину стола.

Бабушка поджала губы и ничего не сказала, но всем своим видом она выражала крайнее неодобрение.

Что ж, ничего не попишешь: мне всё равно придётся начать разговор, который я планировал. Прочистив горло, я произнёс:

– Я подумываю о будущем, и мне пришло в голову, что я мог бы последовать по вашему с дедушкой пути и стать доктором.

Накаяма Каэде внимательно посмотрела на меня.

– Думаю, ты справишься, – изрекла она после минутной паузы. – У тебя нервы куда крепче, чем были у Дайске. Если что, по учёбе я могу помочь, да и в ординатуру и интернатуру тебя сюда устрою.

– Мой близкий друг тоже мечтает об этом, – продолжил я, отпив ещё чаю и бесшумно поставив чашку на блюдце.

– Я приму и его, – кивнула бабушка. – Ты уже думал о специализации?

– Честно говоря, нет, – признался я. – Меня привлекает сама профессия.

– Понятно, – Накаяма Каэде медленно склонила голову набок, изучая меня с каким-то новым выражением в глазах. – В принципе, тебе подойдёт любая: ты смышлёный и терпеливый. Но лучше поразмышляй о кардиохирургии: в этой области я смогу как следует натаскать тебя.

Я улыбнулся и слегка склонил корпус в её сторону в знак вежливости, и она просияла: бабушка явно гордилась мной и моими успехами, к счастью, не перенеся на меня своё отношение к моей матери.

– Сегодня в школе произошёл один случай, – я взял ещё одно печенье. – Ученица получила анафилактический шок от арахисового масла.

– Ужас, – безэмоционально выдала бабушка, допивая свой чай. – Но ей же оказали помощь?

– Да, – кивнул я. – Мне удалось быстро донести её до кабинета медсестры, а последняя уже вызвала службу спасения. Кстати, пострадавшая девочка сейчас находится в этой больнице, и я хотел бы навестить её, если не возражаешь.

Накаяма Каэде внимательно посмотрела на меня. У неё, я уверен, тут же родилась сотня вопросов, но привычка не вмешиваться в чужие личные дела, даже если это касалось родственников, сыграла свою роль, и бабушка ограничилась лишь коротким кивком.

Я помог убрать ей со стола, тщательно протерев гладкую поверхность от невидимых крошек и грязи, и потом хозяйка кабинета позвонила по внутреннему телефону, чтобы узнать, куда именно определили Ханако.

Выяснив номер палаты, она сообщила его мне, деловито присовокупив:

– Приемные часы уже закончились, так что, если тебя там обнаружат, сошлись на меня.

Я склонил голову, попрощался с бабушкой и спешно направился на нужный мне этаж: я надеялся, что мне повезёт, и семпай тоже окажется там.

========== Глава 94. Карболка. ==========

Все больницы были похожи одна на другую: атмосфера чистоты, деловитости и довольно-таки утилитарного отношения к жизни царили здесь, и это меня привлекало: чистота, порядок и дисциплина казались мне идеальным сочетанием.

Ханако положили в палату, где, кроме неё, было ещё две девочки. У постелей обеих сидели матери, а к младшей Ямада пожаловала вся семья.

Отец Таро – психолог, приписанный к полицейскому участку, – стоял чуть поодаль и беспокойно мял полу своего серого, как и он сам, пиджака. Мать семпая в медицинском халате, накинутом на плечи, сидела на краешке кровати и вымученно улыбалась. Сам же мой любимый человек примостился на стуле и ласково сжимал ладонь сестрёнки.

Сама же Ханако выглядела совсем юной в больничной светло-зелёной пижаме. Она лежала под капельницей и слабо улыбалась, слушая то, что говорили ей родные.

Прочистив горло, я деликатно подошёл ближе. Семпай первым заметил меня и, вскочив со стула, метнулся навстречу с не свойственной ему эмоциональностью.

– Папа, мама, это Аято! – выпалил Таро, хватая меня за руку. – Тот самый, который отнёс Ханако к медсестре на руках!

– Ах! – мать семпая быстро встала с кровати и, повернувшись ко мне, низко поклонилась. – Аято… Ты ведь позволишь мне называть тебя так? Прими заверения в глубочайшей благодарности от всей нашей семьи.