– Да неужели? – подначил Михаил, но оба уловили здесь скорее дружеский юморок, чем злой сарказм.
– Я понимаю, что тебе удивительно вот так просто сидеть и разговаривать, даже шутить после того, что произошло накануне, но, уверяю тебя, поразмыслив немного, ты не найдёшь в нашем поведении, так сказать, состава преступления или сумасшествия. Другой, наверное, набросился бы на меня с утра, но ты достаточно рассудителен и к тому же сам болеешь идеей, а потому осознаёшь, что для достижения цели подчас уместны и такие средства. Вообще удивительно, насколько человек может привыкнуть к чему угодно: любым злодеяниям и даже совершенно фантастическим; самая человеконенавистническая религия или идеология всегда найдёт свою точку опоры в его подсознании и позволит ему жить или хотя бы существовать: под постоянным страхом обвинения, ареста, расстрела или костра, но он сможет работать, мечтать о будущем, любить и рожать детей. В этой уникальной приспособляемости и есть залог его гегемонии в природе, но она же, на мой взгляд, и ведёт его к гибели: нельзя жить лишь для того, чтобы выжить.
– Послушай, не обижайся, но ты не мог бы выбрать тему попроще или вообще помолчать, у нас ведь, кажется, запланировано наслаждение пейзажем? – то ли попросил, то ли потребовал Михаил, и его собеседник, секунду подумав, понимающе кивнул в ответ. Пейзаж был, объективно говоря, так себе, и его единственным достоинством было отсутствие следов человеческой деятельности до самого горизонта, но сейчас безжизненная пустыня перед домом смотрелась величественно, и звенящая в ушах тишина добавляла этой картине что-то совсем уж мистическое. Михаил подумал, что этим утром он мог бы уже быть частью этого космоса, навсегда потерять свою плотскую оболочку, чтобы слиться с вселенной, вернуться к началу всех начал, чистому, не загаженному антропогенной действительностью сознанию.
Он с наслаждением поддался этой мысли и потерял ненадолго ощущение реальности, как будто вышел из своего тела и наблюдал теперь всю картину сверху, всё больше удаляясь, покуда стало невозможно различать лица и мимику собеседников: он видел лишь двух человек, но зато отчетливо слышал разговор, который они вели.
– Знаешь, – и он вздрогнул, еле узнав свой голос, – я почему-то вспомнил сейчас один совершенно незначительный разговор, который врезался мне в память. Было это лет семь-восемь назад, в самом начале моей, так сказать, карьеры. Я ещё был молод, и всё мне было интересно, в том числе собеседники в корпоративной столовке. Есть там такой тип людей, как правило, старожилов-неудачников, они все ищут какого-то новичка, чтобы с виду как бы подбодрить его, рассказать о компании и всё такое, но на самом деле им нужен просто слушатель для их вечного нытья, а так как окружающие их сторонятся, они готовы вести беседу с кем угодно, у кого не хватит духу оборвать их в самом начале. Так вот ко мне подсел один водитель – профессия уже говорит сама за себя, но, повторюсь, я был ещё зелен, и после непродолжительного обмена именами и любезностями он основательно присел мне на уши. Нёс он всё больше ахинею про трудную свою работу и как его недооценивают, точно уже не помню, но вот вспоминая свое героическое прошлое, он рассказал, в том числе, как когда-то торговал чебуреками в палатке, и однажды хозяин привёз очередную порцию фарша, но сказал ему что-то, вроде – Вась, мясо подгуляло, ты добавь уж туда побольше перцу, чтобы не так заметно было. И он с наслаждением мне поведал, как распродал тогда всю эту тухлятину, и как вообще это чуть не через раз делалось.
Так вот я это к чему: он не был хозяином палатки, и потому по умолчанию не получал лишнего дохода от того, что сбагривал по дешёвке протухшее мясо, наоборот, он регулярно подвергался весьма реальному – а дело было в девяностых – риску быть порядочно избитым разочарованным длительным поносом покупателем, потому как Роспотребнадзора и в помине не было, а большинство проблем решалось простым и доходчивым мордобоем. И тем не менее, он чуть не слюну пускал от удовольствия, рассказывая, как втюхивал эту дрянь, то есть получал громадное наслаждение просто от того, что обманывает, считай – ворует, продавая такой товар, хотя сам лично ни копейки не получил. Тут не какой-то извращённый фрейдизм, когда он собственный эякулят в фарш добавит и симпатичной девушке подсунет, которая ему никогда даже и в собственном кошмаре не даст – это была бы как раз понятная, очевидная даже месть убогого человечишки в сочетании с неким эротическим, почти сексуальным, хотя бы и исключительно эмоциональным наслаждением. Это воровство только лишь ради самого воровства, когда получаешь немыслимое наслаждение от процесса одурачивания людей вокруг, потому что раз смог обмануть, значит умнее и лучше, достоин большего, но судьба-злодейка загнала вот, понимаешь, в эту дыру.
– Ты это вообще к чему? – спросил весьма озадаченный Андрей.
– К тому, что русскому человеку приятнее украсть, чем честно заработать, даже если есть риск быть пойманным. В массе наш народ подсознательно считает труд уделом низшей касты, убогих и не предприимчивых, не умеющих по-настоящему жить.
– И тем не менее я позволю себе повторить свой вопрос, – проговорил недоумевавший слушатель.
– В смысле – вообще к чему это? Да не знаю, так, вспомнилось. Вообще хорошо тут у тебя, только скучновато как-то, как у тебя только крыша не поехала ещё от этого перманентного созерцания?
– Трудно сказать, ты не первый, кто меня об этом спрашивает. Сергей вот тоже всё переживает за моё психическое состояние. Привык, наверное, да и вообще я давно начал сторониться людей, если иметь в виду всю людскую массу, а здесь я могу ограничить круг своего общения, во-первых, действительно приятными мне собеседниками, а во-вторых, которым настолько интересен я, что им не лень отмахать сотню-другую километров, чтобы лицезреть мою скромную персону. Хотя, если тебе действительно интересно и это не просто ни к чему не обязывающий, подобающий случаю разговор, – Михаилу было плохо видно сверху, но ему показалось, что он еле заметно поощрительно кивнул головой собеседнику, – так вот, изначально мой побег от цивилизации произошёл по одной простой причине. Ты и на себе, уверен, замечал, что у нас любой сколько-нибудь дельный человек тут же становится нужен всем и каждому. Кому-то выговориться, потому что ты порядочный и можно быть уверенным, что не растреплешь чью-то сокровенную тайну, другому спросить совета, третьему как-нибудь бочком, может, не очень удобно, но всё-таки пристроиться к твоему материальному благополучию, и так далее. В итоге ты имеешь полный телефон номеров и, соответственно, людей, которым от тебя всё время что-то надо, то есть каждому из них, может, раз в месяц, но в итоге это перманентный поток информации – как рабочей, так и личной, которая совершенно тебе не нужна и отвлекает от главного, при условии, конечно, что это главное у тебя есть.
У нормального человека найдётся в жизни максимум десять небезразличных ему людей (включая родителей, братьев-сестёр и прочих близких родственников), тех, кого он допускает в свой внутренний мир и делает это с удовольствием. Всё остальные для него – незваные гости, которые, как хорошо известно, хуже татарина, но в современном мире их докучливость вооружилась целым набором инструментов: мобильные телефоны, социальные сети, электронная почта и прочее. В итоге лично меня прямо-таки осаждали все эти жаждущие чего-то, так сказать, знакомые. Я начал с того, что попрощался с социальными сетями, и это дало, не считая переезда сюда, максимальный эффект, потому что я пропал из поля зрения наиболее ленивых, которым недосуг написать смс или набрать номер мобильного телефона. К слову сказать, эти-то и есть самые страшные нарушители лично, например, моего равновесия, потому что их модель общения вообще не предполагает собеседника, а лишь слушателя, хотя бы и глухого, как каменная стена. Начинается с «Привет» и обязательно «Как дела», будто им есть до этого хоть какое-то дело, и, если ты предсказуемо их игнорируешь, то дальше: «Что молчишь», потом они обидятся, о чём не преминут тебе сообщить, потом простят тебе эту чрезмерную в их понимании гордость, затем ещё что-нибудь, и так далее, и вся эта невинная, на первый взгляд, болтовня занимает изрядное количество твоего времени. А как убеждённый агностик, могу тебе заверить, что эмоции, информация и в целом энергия окружающих людей – не просто материальная, а сверхматериальная субстанция, и сила её воздействия на тебя весьма существенна. На мой взгляд, миф то, что можно жить в монастыре собственного духа, отгородившись от назойливых окружающих, – да будь твой панцирь хотя бы и прочен как танк, но если пятнадцать миллионов жителей мегаполиса бросят в тебя каждый хотя бы по зубочистке, ожидаемо не причинив прямого вреда, ты в результате не сможешь вылезти из своей брони и банально задохнёшься, заживо погребённый под грудой мусора. Впрочем, я отвлёкся, всё по порядку.
