Тем не менее была одна проблема…

В последние два года моей учебы классный час начинался в 8.05. После этого вместо физкультуры я выходил на улицу, где тренировался по программе JROTC.

Все шло отлично, пока я не поступил в одиннадцатый класс. Поскольку ученики одиннадцатого и двенадцатого (выпускного) класса получали право на младшее офицерское звание, их объединили в одну учебную группу, занятия в которой начинались (траурный марш!) в 7.15 утра!

Поймите меня правильно: я любил JROTC. Мне нравилось все, что я узнавал там, нравилось слушать военные истории наших инструкторов, нравилось раз в неделю надевать форму ВМФ и учиться прицельно стрелять из винтовки. Мне не нравилось только рано вставать. Хуже было только в тренировочном лагере береговой охраны на Кейп-Мэй в Нью-Джерси, где нас в пять утра будил грохот разгружаемых мусорных баков.

Можете ли вы представить, в какую жуткую рань я поднимался, чтобы успеть в школу к 7.15 утра? От моего дома до школы приходилось идти пешком почти полтора километра. Добавьте к этому необходимость отдавать честь старшим школьникам, которые мне не нравились, и то обстоятельство, что зимой я все время поскальзывался на льду.

По крайней мере, я держался на шаг впереди моего лучшего друга Тома, который часто приходил к 7.45, потому что в его доме была коммунальная ванная общего пользования.

И сейчас, если мне приходится вставать очень рано, то какое-то время я отлично себя чувствую, но где-то после полудня начинается «ломка». (Кстати, со многими «ранними пташками» происходит то же самое, хотя они ни за что не признаются в этом. Научные и медицинские причины этого вы узнаете немного позже.)

При всем том я каждый день с нетерпением ждал очередного занятия. Будучи «ботаником», изначально не испытывавшим интереса к военному делу, я все-таки полюбил JROTC, и это был не просто мой любимый урок в старших классах. Дисциплина, которую я там усвоил, стала ценным жизненным навыком и приносит мне пользу даже теперь, почти через тридцать лет после окончания школы. Моих инструкторов уже нет на свете, и я жалею, что не могу им рассказать, какой вклад они внесли в мои последующие успехи.

Ясно, что проблема заключалась не в ранних занятиях. Она появлялась потом. У меня все шло прекрасно, пока не наступало время ленча. Тогда, после еды, начинался резкий спад… и для меня, абсолютного полуночника, он так и не проходил до самого вечера.

Тут моя успеваемость покатилась вниз. Именно поэтому я не поступил ни в одну военную академию, куда обращался, и не получил права участвовать в студенческой программе ROTC (служба вневойсковой подготовки офицеров резерва). На самом деле, лишь начав работать над этой книгой, я наконец осознал, что начал хуже учиться именно после того, как мне пришлось вставать еще на час раньше!

После окончания учебного дня, когда я вяло пытался разбираться в задачах по химии и математике, которые раньше щелкал как орешки, я приходил домой и отправлялся прямо в спальню, чтобы немного вздремнуть.

Серьезно: каждый день после школы я должен был поспать. Это началось, когда время начала занятий изменилось на 7.15 утра. Даже сейчас, если мне приходится рано вставать – к примеру, я недавно посещал еженедельные заседания делового круглого стола в 7.30 утра, – я стараюсь какое-то время подремать во второй половине дня. Если я этого не делаю, то в конце дня обретаю гораздо более сильное «второе дыхание» и просто не могу заснуть. (Это «второе дыхание» представляет собой очередной всплеск уровня кортизола; когда он наступает, лучше не пытаться спать.)

Мне никогда особенно не хотелось поступать в колледж, но мои родители выросли в те дни, когда ученая степень была скорее исключением, чем правилом, и считалась большой удачей. Я попался на эту удочку, потому что не знал ничего лучше. Я умолял дать мне год отсрочки, но этому не суждено было случиться.

Итак, я поступил в колледж. После нескольких лет любительской работы радиооператором – я начал заниматься этим в тринадцатилетнем возрасте и продолжал вплоть до зрелого возраста, особенно на общественных радиостанциях, – я знал, что хочу стать инженером-электриком. Я любил возиться с электроникой и даже открыл свой первый прибыльный бизнес в 14 лет. Я покупал на местных барахолках старинные радиоприемники (не дороже пяти долларов), чинил их и продавал через платные рекламные объявления в газетах по сто долларов и больше за штуку. Это большие деньги для подростка. Кроме того, летом я часто приходил на работу к моему отцу в AT&T Technologies и был зачарован тем, что там видел; мне даже удалось наблюдать за роботизированной сборкой первого прототипа напыляемой монтажной платы. (Подозреваю, что только мои коллеги-«ботаники» способны это понять без поисковой системы и позавидовать мне.)

Первый курс учебы в колледже ошеломил меня. Все казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Мы собирались в лектории в 8.00 утра; потом приходил профессор, который объявлял, что еще слишком рано для начала занятий, и переносил лекцию на один час. «Ого! – думал я. – Это место как будто создано для меня!» Но я ошибался. Это означало, что занятия будут начинаться в 8.00 четыре раза в неделю из пяти. Хуже того – тот самый «добрый профессор» оказался настоящим садистом.

Заключительные два года в старших классах, когда мне приходилось являться в школу к 7.15 и чувствовать себя измученным вскоре после полудня, плохо подготовили меня к обучению в одной из самых сложных инженерных школ в мире.

Профессор, любивший попозже начинать занятия, был моим преподавателем по математическому анализу. Увы, я провалил интегральное и дифференциальное вычисление в старших классах, потому что эти занятия проводились во второй половине дня, когда я уже плохо соображал. Теперь мой провал повторился в колледже. Крайняя усталость, которую я испытывал из-за раннего пробуждения, заводила мой мозг в тупик, как только он включался. Когда я устаю, то ничего не могу вспомнить правильно.

После паршивого первого семестра я отправился на великолепные рождественские каникулы, двухнедельный вариант летних школьных каникул, который полагается всем, независимо от успеваемости. Примерно тогда до меня дошло, что многие частные университеты – это коммерческие организации, а не просто замечательные учреждения для высшего образования. Позже я узнал, что всех отправляют на каникулы независимо от успеваемости, чтобы деньги за обучение продолжали поступать в колледж.

Мой второй семестр стал полной катастрофой. Друзья даже приходили в мою спальню в студенческом общежитии и пытались разбудить меня перед занятиями. Они знали, что я достаточно умен и способен осилить ученую премудрость, но не понимали, что я просто не могу нормально функционировать рано утром.

Все это происходило на фоне экономического спада 1991–1992 года. Я подал заявление в студенческое товарищество, где обнаружил, что мужчины в возрасте 30 лет и старше с учеными степенями инженеров-электриков продолжают жить в общежитии из-за безработицы. Это был первый намек на то, что, возможно, овчинка не стоит выделки. Мои подозрения подтвердились, когда один из этих «дипломированных инженеров» не смог собрать электрическую розетку и мне пришлось сделать это за него. Я надеялся, что через четыре года сумею собирать и проектировать радиотехнику и электронные приборы, а этот идиот не мог сделать то, что электрик должен усвоить в первый день обучения. Поэтому я начал подозревать, что такое высшее образование бесполезно.

Вскоре я настолько отстал из-за пропущенных занятий, что лишился надежды наверстать упущенное. Поэтому остаток учебного года я посвятил вечеринкам и другим развлечениям. (Может быть, тогда я стал превращаться из интроверта в экстраверта?) В итоге меня выперли из общежития за фейерверки, устроенные на территории студенческого городка, чтобы я «жил дома». Последнее так и осталось мне непонятным, поскольку жить в доме родителей означает жить с родителями, а не жить у себя дома.