– Интересно! – оживился Витька. – Бумага А – 4, духами не пахнет. Отпечатано на принтере, так что ни пола, ни характера писавшего не определить. И на вкус – покусав уголок послания, сделал заключение Витька – не отличается от остальной, коей в любом офисе тонны.
– Ещё бы не интересно, – в тон ему продолжил я. – Особенно, когда послание не тебе.
Но Витьку было не смутить:
– А с чего ты решил, что письмо тебе? – проигнорировав моё справедливое возмущение, начал говорить он по делу. – Сознавайся, соблазнял чужих жён? А, может, Райхерта, всё же, ты?.. Признайся, сразу станет легче: раньше сядешь, раньше выйдешь.
И это Витька мне!.. Едва не задохнувшись от гнева, я стал искать глазами, чем бы поувесистей ударить. Но Витька замахал руками и сказал, что «верит, верит!.. Что не я!..» Не хватало ему ещё получить травму в нерабочее время. И, как ни в чём ни бывало, продолжил рассуждать:
– Так, значит: старость уважал, места старушкам уступал. Конфликты на работе?
– Были! Но я оставил любимый завод настолько давно, что участники тех ссор давно наверняка забыли как меня зовут…
– Деньги… Занял у кого-то денег?..
Пришлось признаться, что да, Николаю Ивановичу я был должен. Сто рублей. Но вряд ли он, чтобы вернуть столь огромную сумму стал так рисковать. Да и, если Витька подзабыл, по причине смерти Райхерт написать не мог.
– А раньше? – прицепился Витька, – а если он опустил в почтовый ящик послание раньше? Ведь я, по моим же словам, каждодневным вниманием ящик не баловал. И где конверт? Если письмо было написано и запечатано в одном из офисов, то какие-то отметины на конверте должны сохраниться.
Конверт остался там, где был разорван. Я бросился к калитке! Но и конверт нам тоже ничего не дал.
– А если!..– повесил паузу, невыносимый Витька. – А если письмо не тебе? Ты жив? Ты жив. И это значит!..
– Значит что?..
– А то, что кто-то уже умер. А умер у нас кто? Сосед. Письмо в твой ящик было брошено по ошибке, а то, что перед тобой до сих пор не извинились, так это нужно будет как-то пережить.
– А если всё же не ошибка?..
– Значит, будем ждать, жизнь план покажет. Дождёмся следующего письма, и уж тогда!..
– А если?..
– А вот тогда и поговорим! – уворачиваясь от диванной подушки, выкрикнул задушевный друг, и, подхватив кружку с чаем, сбежал на крыльцо.
Что самое тягостное в жизни? Правильно, ждать и догонять: посадят – не посадят… Обратиться к гадалке? Не дожидаясь окончания разбирательства, удариться в бега? Обычно все у нас бегут в Америку, а там? Там за убийство срок пожизненно, у нас же – от шести и до пятнадцати… И то, на «пятнашку» ещё нужно расстараться. Так что Америка подождёт. Вопрос, как быть с запиской. Посадят – одно, а прибьют – это другое. И пусть Витька утверждает, что, кого надо, уже убили – пассивно дожидаться развязки я не могу.
Или Витька всё же прав, и для того, чтобы меня действительно убили, я плаваю слишком мелко? Нет, я не боюсь, меня подобной ерундой не запугать! Хотя и неприятно. Не дождутся!.. Конечно, хотелось бы, чтобы Витька оказался прав, и письмо с угрозой попало ко мне по ошибке, так как наши почтовые ящики рядом. Но что конкретно, помимо того, что на чужую нужду был отзывчив, я знаю о Райхерте, как о человеке? Являлся супругом Элеоноры Митрофановны, а это было по разным причинам не просто. Щедрый кредитор (об этом я упоминал). Оргий на участке не устраивал, в связях, порочащих его, замечен мною не был. Обладал хорошим вкусом, дачу, что мы сейчас можем видеть, силами прилежных зарубежных мастеров возвёл всего лишь за сезон. Дабы не тесниться, дабы было где разбить и клумбу, грядку с луком, купил сразу два участка. С удовлетворением отметив, что после строительства в кошельке что-то осталось, силами тех же гастарбайтеров засеял газон. И помимо легкомысленных кустов посадил даже ель.
Что я могу о Райхерте ещё? Из фактов больше ничего. Гадать же, выдумывать в детективном деле не профессионально, всё должно основываться на фактах. Желательно, неоспоримых. Факты же были у Витьки. Понимая, в каком я после той злополучной записки раздрае, по дороге к дому весьма предусмотрительно вновь купил к ужину два килограмма пельменей. К ним у нас нашёлся и уксус. С такой полустёршейся от древности наклейкой, что, разглядывая надпись, Витька даже умилился. И сопротивлялся лишь для вида, когда, покончив со своим килограммом, с целью получения информации я попытался взять его за грудки.
И Витька от вопросов не ушёл. Не требуя подписки, просто в случае разглашения на сторону твёрдо обещав меня прибить, прихлёбывая чай, начал повествовать о том, что ему и группе удалось «нарыть» за день.
Как я с полным основанием и предполагал, несмотря на внешнее добродушие, Николай Иванович Райхерт оказался человеком не простым. Пятьдесят один год. Среднего роста, среднего телосложения. Без особых примет. В далёкой молодости, как и большинство себе подобных, вступил в брак. По разным обстоятельствам детей не случилось. С формулировкой «любили-разлюбили…» развёлся. Проявив близорукость, не разглядев исподволь надвигавшегося финансового благополучия, жена отпустила супруга без боя, и тот. Дабы как-то заполнить освободившуюся нишу, потянулся в сторону бизнеса. Потянулся, погряз. Помните схему: «Сорок, сорок…– рубль сорок. Спички брали? Нет? Тогда с вас два с полтиной…»
Не поняли… Так в бизнесе и я. Но незабвенный Николай Иванович чего-то эдакое знал, на новой ниве как-то стало получаться. И он, с неким даже мазохистским удовольствием, с головой окунулся в мутные воды нарождавшегося в нашей стране капитализма.
Завидовать не будем, каждому своё: одним звериный оскал, в то время, как другим… Конечно, всё было не просто, а кому было легко? Желающих полно, а закрома одни. И Николай Иванович. Однажды. Всё взвесив, оценив. Пришёл к разумному выводу, что всех денег не заработать, а головы лишиться – в раз. Зубами на большой сцене размахивать прекратил и пошёл в наймиты. К таким же, как и сам, но более зубастым туда, где его знали. Знали – что? Что может и украсть, но кто тут без греха? И в одночасье оказался Николай Иванович, ни больше и не меньше, а в кресле директора фабрики по производству обувки.
В детективе я сюда приплету рэкетиров. И пусть тема заезжена, но публика требует деталей, и детали ей будут! Что-нибудь немалого калибра. Из чего, к примеру, одному из начинающих бандитов отстрелю в процессе голову. Опишу, как покатилась, опишу её последние слова.
В реальной жизни всё скучней, в реальной детективу нужно просто думать. А думать – говорю вам – это не лопатой: сколько можно – больше, сколько можно – дальше… Тут необходимо!.. Опять-таки думать.
По предварительным данным Райхерта убили. Кто? Подсуетились работодатели? Не сошлись с директором в выборе фасона выпускаемой фабрикой обуви: он им предлагал одно, они хотели что-то интересней? Голова у Николая Ивановича слыла светлой, в разных там делишках-штучках понимал, недаром он ещё ни разу не сидел. Иначе на какие средства при немалой, но фиксированной, зарплате, повторяю, в невиданно сжатые сроки, да посреди сосен Зелёной зоны, где и на строительство будки отхожего места в архитектуре разрешения не получить, Райхерт смог поставить похожий на терем замечательный дом?
И если дело не в фасонах, то тогда его за что ещё… Поиздержался на строительстве (ну, надо – привязалось…), случайно влез хозяевам в карман? И суровые держатели акций, пересчитав наличку и обнаружив недостачу в виде пары детских пинеток. Не надеясь на то, что в сознании директора можно что-то исправить, даже не слушая, что «это в первый и последний… и он больше не будет!..»
За такое могли. И легко. В определённых (не будем показывать пальцем) кругах решать проблемы принято именно так, у них такие привычки.
А если не они?..
– Думай, пожалуйста, чуточку тише, не слышно телевизора, – оглаживая кружку с чаем, обратился ко мне так называемый оперуполномоченный Мордвинов.
Тут набекрень мозги, а он: «пожалуйста, потише…» А затем и вовсе, ошарашил: нахлебавшись чаю, вспомнил и, на ночь глядя, поведал, что завтра я обязан явиться к следователю Иванову по известному делу. Возмущаться и размахивать руками не надо, Витька интересовался, ничего мне не сделают, внесут некоторые уточнения, сопоставят. Чисто из интереса постараются определить, много ли я им наврал. И, оставив меня в полном раздрае, Витька ушёл себе спать.
