А как же: на дачу соседей проник? Ах, с целью добытия денежных знаков? Воспользовавшись тем, что Райхерт был один, стал требовать, возможно, угрожать! Райхерт, приняв перед этим «на грудь», отказал. И в результате завязавшейся полемики имеем, что имеем – хладный труп.
Зачем вернулся? Тут всё просто, всё по схеме: после содеянного не спалось. А поутру под видом отправления естественной нужды пришёл опять из любопытства. Так как общеизвестно – преступников на место преступления тянет, словно магнитом, всегда. Да и по какой тропинке двинет следствие – наверняка меня весьма интересовало тоже.
Вот так! Придумал это всё не я, так было «с моих слов» записано в протоколе, что любезно предложил мне подписать следователь уголовного розыска Рудольф Петрович Иванов, в который раз призвав, пока ещё не поздно, в содеянном признаться.
Наивный! Да любому мало-мальски подкованному нарушителю известно, что скидки по сроку – компетенция суда. Чистосердечное признание может облегчить лишь душу и совесть! А срок удлинить. Так что вы, Рудольф Петрович, как-то там сами… Тем более, что к смерти Райхерта я ни с какого боку! И ещё неизвестно, от чего он умер: может, сам… а мне по этапу? А отпечатки пальцев, если таковые найдутся, оставлены мной в процессе предыдущих посещений.
– Очень, очень может быть, – подозрительно легко согласился следователь. И, не заморачиваясь с подпиской о не выезде, пообещал по дружбе, что как только с осмотром закончат, захватить меня с собой. Исключительно ради моей безопасности. Так как если Райхерта всё же не я… то с целью устранения возможного свидетеля (конкретно – меня) преступник обязательно вернётся, чтобы довершить… И тут уж – кто кого… кому как повезёт, полиция за результаты подобных встреч не в ответе.
Не важно, под каким соусом, но, судя по всему, меня собирались «закрыть». А я бы не хотел, хотелось на свободе!.. Да и в глаза убивцу, если таковой посмеет и вернётся, посмотреть хотелось. Всё это, пусть несколько сумбурно, я высказал вслух! Но, не смотря на мои железно обоснованные доводы, отпускать на волю единственного подозреваемого в ближайшее время органы не предполагали. Не помогло даже робкое заступничество со стороны Элеоноры Митрофановны. Которая, после некоторого замешательства, вызванного бесцеремонностью вопроса о нашем не состоявшемся с ней интиме, знакомство со мной всё же признала. Что я Сергей – признала точно. В том, что «Васильевич», да ещё и «Кондратьев» уверена до конца уже не была. Чем и вызвала падение доверия ко мне со стороны полиции настолько. Что когда я через час попросился, извините, «до ветру», почуяв в моей просьбе что-то неладное, присутствующие не сговариваясь, принялись лапать рукоятки табельных пистолетов.
И не мудрено, для следствия я был подарок: не думать, не искать. Припрыгал сам. А как же: крался? Крался. А зачем? Добить! Умыкнуть недоукраденное. Освежить ощущения, ещё раз получить адреналин. Поразмыслив, сделав вывод, что «чем никогда… уж лучше – поздно…» – ещё раз влажной тряпкой протереть ручку входной двери. Присыпать кайенской смесью прямо-таки горящие следы своих ног. И пусть в железо до поры меня не заковали и в туалет после продолжительных сомнений сводили. Но убраться восвояси не позволили, видимо, тая надежду, что, с конца-то наконец, совесть моя возопит, и, волей-неволей в содеянном я признаюсь.
И ничего тут не смешно: идёшь за стольником! А тут тебе – с приездом… И хотя смотреть на подобное по телевизору порой любопытно, но оказаться на месте преступления в качестве подозреваемого номер один! Это, как говорится, две большие разницы, ни о каком стольнике я больше не думал, хотелось домой, тем более, повторяю: к печальной кончине соседа я отношения не имел. Оставалось убедить в этом чрезвычайно любознательного Рудольфа Петровича, в чём, к сожалению, я так и не преуспел.
И дело было, видно, не во мне, а в том. Что до конца месяца оставались считанные дни, предполагалась премия, а без раскрытия сегодняшнего дела рассчитывать на неё не приходилось. Надежды на то, что я в убийстве признаюсь, с каждым часом иссякали. Возможно, у отдельных членов группы уже чесались руки слегка меня к признанию и подтолкнуть. Но подталкивать меня в нужном направлении в присутствии Элеоноры Митрофановны было как-то не комильфо. Внешне оставаясь равнодушным к моим стенаниям и заверениям, следователь уже выписывал постановление на задержание. И тут! Следуя жанру, до поры стоявший у окна ко всем спиной товарищ повернулся. И с уст моих чуть не слетело матерное слово. Это уже было несколько через край, так как на меня смотрел и не смеялся Витька! Да, майор, да, старший оперативной группы – так легло!.. Но – Витька, Виталий Игнатьевич Мордвинов. Белобрысый тип. С которым мы!..
Короче с этим Витькой. Мало того, что учились в школе в параллельных классах. Мало, что нам нравилась одна и та же девочка. Так мы ещё и умудрились! Из разных позже городов. Когда пришла пора отдать отечеству долги, не сговариваясь, оказались на сборном пункте в городе номер три. Откуда «покупатели» со всех концов нашей Родины, а так же и из наших групп присутствия в странах тогдашнего еще крепенького Варшавского договора, привередливо набирали команды.
На сборном пункте Витька «парился» уже неделю, ну, а я. Я только-только. Влача набитый провизией чемодан, брёл по двору сборного пункта, и вдруг…
«Вы не бывали на Гаити?..» – говаривал известный попугай, и это он про Витьку. Сидя в центре круга из подобных себе оборванцев, Витька вдохновенно заливал. Возможно, делился свежими анекдотами, возможно, рассказывал о бурной жизни на «гражданке», которая осталась за забором.
Что привлекло его в моей согбенной фигуре? Скорее всего, чемодан. По логике: ведь если кто-то его тащит, значит, в чемодане что-то есть. А что там может быть у призывника? Продукты: сало, хлеб, возможно, колбаса. Про чемодан Витька в дальнейшем так и не признался, но, не смотря на занятость, всеобщую любовь и внимание окружающих, из нас двоих первым узнал меня он, оставив тёплую компанию, бросился на мою шею! И мы двинулись искать свободную лавочку, где бы я мог без помех открыть свой чрезвычайно интересный чемодан и ознакомить с его содержимым сего проглота.
Затем мы ехали, затем буквально бок о бок, затылок в затылок пол года служили в «учебке», мёрзли под одной шинелью. А сегодня, едва скрывая ухмылку, сей тип стоял и, видимо, с удовольствием слушал, как старый его кореш, путаясь в подробностях, извивается перед следствием.
Усмехался, на протяжении всего печального действа я это видел по его затылку! Фыркнул, чуть не рассмеявшись, когда мы с Рудольфом Петровичем попытались уточнить, а «по-большому…» я минувшим утром вышел «до ветру», или слегка … Да и теперь, когда я смог увидеть его нахальную личность воочию, улыбка ехидны продолжала кривить его губы.
Ну, не скотина! Я сделал гневное движение навстречу, вместе со мной, почуяв угрозу начальству, вскочили остальные, Витька их остановил. Но о том, что мы знакомы, группе не сказал. В дальнейшем, спустя время, я правоту его действий признал, а тогда! Тогда во мне всё кипело, но, как говорится «во избежание…» не стал навязываться в его знакомцы и я.
Такое вот кино. Уже не детектив, а мелодрама. Для законченности оставалось лишь облобызаться, уронить слезу!
А тут и «скорая», которую, наряду с полицией вызвала Элеонора Митрофановна, сказала, что на их взгляд ничего, кроме банального инфаркта в данном печальном случае не видят, врач оперативной группы с ними тоже осторожно согласился. И Рудольф Петрович Иванов, взглянув на всё чуть под другим углом, погрозив передо мной ответственностью за уже содеянное, и за то, что я лишь только собираюсь. Взяв честное слово, что до окончания дела я воспитанно буду находиться в пределах видимости закона, меня отпустил.
Я горячо пообещал! Тем более что никого не убивал. И не душил, и не топил, не лишал жизни чем-то иным. В детстве искренне сочувствовал даже тараканам! И сколько же я Николаю Ивановичу на сей день уже должен?..
