– Доктора к капитану! Доктора к капитану!… Разнеслось по кораблю.

Антонов запыхавшийся, мокрый, весь в крови и копоти прибежал в капитанскую рубку, но Руднев уже был на ногах.

– Не надо, доктора! Все в порядке, Роман Иванович, помогайте раненым, – отказался он от помощи. – У меня царапина, и легкая контузия.

– Дальнейшее управление кораблем перевести в кормовое рулевое отделение, – приказал капитан.

– Есть! Перевести управление в кормовое рулевое отделение, – повторил офицер с посеченным осколком лицом, и спешно удалился.

Атака русских кораблей все еще продолжалась. Внезапно раздался скрежет, и корабль, вздрогнув, остановился.

В боевой рубке, мгновенно оценив положение, офицер закричал:

– Стоп, машина! Полный назад!

Матросы выполнили приказ, но было уже поздно.

Теперь «Варяг», развернувшийся к противнику левым бортом, представлял собой неподвижную мишень. Японский командующий, заметив это поднял сигнал «Всем повернуть на сближение с противником». Корабли всех групп легли на новый курс, одновременно ведя огонь из носовых орудий.

Положение «Варяга» казалось безнадежным. И Руднев, мысленно прощаясь с кораблем, просил Пресвятую Богородицу и Андрея Первозванного о помощи.

Японские корабли быстро приближались к сидевшему на камнях крейсеру, который ничего не мог предпринять. Одновременно раздались несколько выстрелов, и «Варяг» получил тяжелые повреждения. Снаряды большого калибра, пробив борт под водой, взорвались в угольных ямах. Вода начала подступать к топкам.

– Вода!

– Вода! – разносились людские голоса.

– Приступить к откачке воды! – раздался приказ офицера. – Всем, кто стоит на ногах, заделать пробоину!

И экипаж немедленно приступил к откачиванию воды всеми наличными средствами. Матросы под огнем врага, презирая смерть стали подводить пластыри под эти пробоины. И вдруг, когда надежды на спасение совсем не осталось, произошло чудо: крейсер «Варяг» сам, как бы нехотя, сполз с мели и задним ходом отошел от опасного места. Не искушая более судьбу, и глядя на потери среди команды и страдания раненных, Руднев приказал лечь на обратный курс.

Но ситуация все еще оставалась очень тяжелой. Хотя воду откачивали всеми средствами, «Варяг» продолжал крениться на левый борт, а его осыпал град вражеских снарядов. Но, к удивлению японцев, «Варяг», увеличив ход, уверенно уходил в сторону рейда. Из-за узости фарватера преследовать русских могли лишь крейсера «Асама» и «Чиода». Но вскоре японцам пришлось прекратить огонь, так как их снаряды начали падать вблизи кораблей международной эскадры. Итальянскому крейсеру «Эльба» даже пришлось из-за этого перейти в глубь рейда.

В 12 часов 45 минут Руднев приказал огонь прекратить. Бой закончился.

***

– Офицеров в кают-компанию! – Приказал капитан, и взглянул на часы. Стрелки показывали без четвери час пополудни.

Через несколько минут кают-компания наполнилась офицерами.

– Я собрал вас, господа офицеры, – начал капитан, – чтобы обсудить с вами сложившиеся обстоятельства. Я принял решение перевести весь экипаж на суда наших союзников, а крейсер «Варяг» затопить. Полчаса тому назад, я обсудил это с капитанами международной эскадры, возразил лишь капитан английского крейсера «Тэлбот», мотивируя свое мнение большой скученностью кораблей на рейде. Но его мнение мне не интересно. Я хочу услышать ваше, господа?

Руднев встал против света, так чтобы хорошо видеть лица своих подчиненных. Их лица были в копоти, некоторые были ранены, двоих офицеров не хватало. Удовлетворившись, тем, что их лица были полны решимости, Руднев повторил вопрос:

– Как вы считаете, господа, я принял правильное решение? Или есть другие мнения? Прошу высказаться прямо, ибо у нас мало времени.

– Вы правы!

– Мы тоже так считаем!

– Да! – посыпались одобрительные возгласы офицеров.

– Тогда за дело, господа! – распорядился капитан, – я думаю каждый знает, чем ему следует заняться. Не будем терять времени.

Офицеры покинули кают-компанию и направились каждый к своим подопечным. А Руднев пошел в лазарет, чтобы распорядится насчет раненных. Он специально не вызывал Северского и Антонова, зная, что у них полно других забот. И что возможно в эти минуты они спасают чьи-то жизни.

Сразу же приступили к перевозке раненых, а затем и всего экипажа на иностранные корабли. Руководил перевозкой Северский, а Антонов вынимал осколки, обрабатывал и перевязывал раны пострадавшим. Среди тяжелораненых оказался и Василий Буров, матрос первой статьи броненосца «Цесаревич».

– Вот, братка, оно как, помираю я, – шептал он Антонову, пересохшими губами.

– Не помрешь! Все будет хорошо! Я тебя вылечу, – горько улыбнулся Роман.

– Эй, матросик, ты ранен? – обратился он к молоденькому пареньку трясущемуся в углу каюты.

– Нет… – затряс он головой.

– А где здесь самое грязное помещение? – спросил у него Антонов.

– Не знаю… – затрясся тот еще больше.

– В трюме… – ответил за него Буров.

– А паутина там есть? – разглядывал рваную рану в животе раненого матроса Антонов.

– Полно… На кой ляд тебе эта паутина? – недоумевал умирающий Буров.

– Пойди голубчик в трюм, по дороге найди какую-нибудь, палку, шест, не важно что, намотай на него эту тряпку, – протянул он кусок простыни пареньку. – А в трюме на нее собери как можно больше паутины, и пулей обратно. Будешь пробегать мимо камбуза, захвати сахар. Понял?

Тот молча кивнул.

– Тогда выполняй! – приказал Антонов, а сам склонился над «распаханным» животом Бурова.

– Сейчас я выну осколки, а ты немножко потерпишь, договорились? – обратился он к пациенту.

– Не мучься, паря. Я все едино не жилец. Помру вот-вот… – стонал Буров и подкатывал глаза.

– Ты не помрешь, я тебе обещаю, – подбодрил его Антонов.

– Ты это, паря, если я все же помру, – облизал сухие губы Буров, – не в службу, а в дружбу, в мою деревню съезди, да моим домашним скажи, что мол Василий Буров, ваш муж и отец помер не трусом, а за отчизну свою голову сложил…

– Помолчи, береги силы, – остановил его тот.

– Нет, ты пообещай мне, – не отставал раненный.

– Обязательно, побываю у тебя в гостях. Обещаю! – заверил его Антонов.

Затем он обработал руки спиртом, вынул пинцетом из квадратной кастрюли, как показалось Бурову, страшные ножницы и еще какие-то кривые инструменты, выложил все на белую тряпицу, завязал себе какой-то марлевкой рот и нос и как коршун склонился над телом Бурова.

– Возьми в рот, зажми зубами, – всунул он кусок палки в рот своему пациенту.

Пока шли приготовления к операции, вернулся молодой матросик с несколькими кусками сахара и паутиной.

– Как тебя зовут? – спросил его Антонов.

– Тимофей Рябинин, ваше благородие! – громко отрапортовал он вытянувшись по струнке и чуть не оглушив Антонова.

Даже теряющий сознание Буров вздрогнул и пришел в себя.

– Юнга, не ори так, а то я в рай из-за тебя не попаду, – простонал Буров, сквозь палку во рту.

– Рябинин значит? – Удивился Антонов. – Это хороший знак! Тогда я спокоен, – подмигнул он юнге.

– Вот тебе веревка,– протянул он кусок шнура тому, свяжи ему ноги и примотай их к столу, чтобы не шевелился. А потом крепко держи за плечи. Понял?

Тимофей кивнул, но глаза его были наполнены ужасом.

– Не бойся, – все будет хорошо, – подбодрил его Антонов, и взял в руки инструмент.

Буров зажмурился, юнга тоже последовал его примеру.

Когда в небольшое корытце один за одним, зазвенели падая по очереди несколько осколков, вынутые из тела матроса, очередной родственник Егора Рябинина приоткрыл один глаз, чтобы взглянуть на происходящее. Увидев в разрезе внутренности Бурова, он отшатнулся от того и рухнул навзничь.

– Слабонервные эти Рябинины, – констатировал Антонов, вспомнив Митьку Рябину, который тоже упал в обморок, когда он делал кесарево сечение жене Пелгуя.