Ее имя отозвалось у Керринджера в ушах далеким звоном колокольчиков, и лязгом стали о сталь, и грохотом весенней грозы, и тихим шепотом ручьев, текущих с холмов в долину. Уилл повторил едва слышно:

— Ниалвет.

Она поцеловала его еще раз, потом неожиданно отстранилась, улыбнулась торжествующе:

— Не бери жены за себя.

— А? — Керринджер даже моргнул, сбитый с толку неожиданной сменой темы.

— Не бери жены, — Ниалвет глянула на него уже безо всякой улыбки. — Это мой запрет и твоя плата.

До него дошло:

— Это гейс?

— Да.

Ниалвет снова обняла его, сияющая, более желанная, чем все женщины скопом, с которыми у Керринджера что-то было раньше. И не ответить на ее поцелуи, не ласкать ее поддающееся под руками тело оказалось невозможно.

Потом она прошептала, почти касаясь губами его уха:

— У тебя все равно бы не вышло, Лиам. Ни с ней, ни с кем еще.

Задумываться на ее словами у Керринджера уже не было никаких сил. Потому что кожа сиды пахла яблоками и ландышами, потому что ее прикосновения, ее горячий шепот снова разбудили в нем такой огонь, унять который могло только ее тело, ее руки, и отголосок которого все еще звучал где-то в нем, когда Керриджер медленно брел сквозь туман обратно к месту их ночевки.

Его шатало, словно после хорошей попойки, с глазами творилось странное. Он словно стал видеть отчетливее, глубже, замечать какие-то вещи, на которые никогда не обратил бы внимания. В ушах до сих пор звенели эльфийские колокольчики и смех Ниалвет, Королевы Холмов.

Когда Керринджер вышел к кострищу, Дженифер только выбиралась из спальника, заспанная и растрепанная. Хорошенькая, очень человеческая, и Уилла прямо злость взяла. На себя, на Королеву, на ее безжалостную правоту.

Он сдержался. Улыбнулся Дженифер, сел возле кострища, начал разводить огонь.

— Так странно, — проговорила она. — Мне словно пыталось что-то присниться, но не смогло.

— Это хорошо или плохо? — спросил Керринджер.

— Я не хотела бы видеть тот сон снова, — Дженифер поежилась и набросила спальник на плечи. Над углями промелькнул первый рыжий язык огня. Уилл подбросил мелкого хвороста, дождался, пока разгорится как следует. Ему хотелось кофе и есть, и лучше бы не консервов, а свежего домашнего хлеба, чтобы разом выгнать из головы остатки колдовского дурмана.

Потому что сейчас на Дженифер Уиллу смотреть было больно. Он отчетливо видел всю ее тоску по несбывшемуся, ожидание неслучившегося чуда, и от этого брала такая злость, хоть возвращайся назад и ищи того урода, который испортил ей жизнь. Керринджер выругался про себя и полез в рюкзак за кофе.

Пока они пили, пока грелись консервы, пока Дженифер приводила себя в порядок, Уилл думал. Например о том, насколько будет подло все равно пригласить ее в ресторан, когда они вернуться домой. И что он может дать этой женщине и ее сыну, связанный этим новым гейсом. Получалось довольно ублюдочно.

Впрочем, иначе оно и не могло получиться, даже если бы он не ушел в туман утром Белтайна. Как бы ему ни хотелось. Воля Королевы Холмов словно лишила Керринджера возможности утешаться самообманом, оставив его безжалостно нагим, еще более нагим, чем когда они любили друг друга на траве под яблонями. Уилл сжал зубы.

— Что-то случилось? — с некоторой опаской в голосе спросила Дженифер.

— Ничего, имеющего отношения к делу, — Керринджер медленно провел рукой по лицу.

— А не к делу? — Дженифер придвинулась ближе. Теперь она смотрела с тревогой.

— Фейри шутят жестоко, — Уилл попытался улыбнуться. Получилось криво. — И еще более жестоко, если не шутят.

Позже, когда они уже сели в машину, и стрелка компаса в руке Дженифер, подрагивая, указала куда-то вправо, женщина неожиданно сказала:

— Мне страшно.

— Есть способы одолеть даже сидов, — сказал Керринджер. Он чувствовал себе ужасно, просто смертельно усталым. И в этом не было ничего удивительного. Как будто бы Ниалвет вытряхнула их него жизнь, а потом вдохнула обратно вместе с поцелуем.

— А если она что-то сделала с моим сыном? — брови Дженифер мучительно сошлись у переносицы.

— Любую ворожбу можно развеять. Почти любую.

Зеленые холмы, кое-где поросшие редкими рощами, без спешки плыли мимо. Чутье, обострившееся после сегодняшнего утра, говорило Керринджеру — осталось совсем немного. Впрочем, много у них и не было, но сейчас охотник на фей знал точно. Наверное, уже после полудня, но определенно до обеда.

Они перевалили через холмистую гряду и снова оказались в речной долине, каменистой и неширокой. Стрелка компаса начала недвусмысленно указывать на противоположный берег, но Керринджеру удалось отыскать брод, отмеченный стоячим камнем.

Никто не пытался ни ворожить, ни чинить им препятствия как-то иначе. Уилл был уверен — чары сейчас он бы шкурой почуял. Но стрелка компаса дрожала, и дрожали пальцы Дженифер.

За бродом охотник на фей разглядел какое-то подобие тропы. Он подумал еще немного и остановил внедорожник. Сказал Дженифер:

— Думаю, дальше пешком.

— Зачем?

— Мы пришли с миром. Пусть видят это.

Неохотно она выбралась наружу. Керринджер проверил револьвер, нож, соль и веточку рябины во внутреннем кармане и тоже вышел.

Над холмами носился весенний ветер. Пахло свежей травой и сыростью от близкой реки. И еще, едва ощутимо — кровью. Уилл взял Дженифер за руку и они двинулись по плохо различимой в траве тропе.

Тропа петляла между старых вязов и стоячих камней-менгиров. Потом вскарабкалась на склон холма, такой крутой, что даже внедорожник Керринджера не смог бы одолеть его. А за холмом, в его тени прятался еще один, поменьше, округлый, со входом, отмеченным дольменом из каменных плит. Перед холмом-сидом женщина в белом вешала выстиранное белье на веревку, растянутую от дольмена до ближайшего дерева. Ей помогал мальчишка, подросток лет одиннадцати-двенадцати на вид.

- Дэвид, — выдохнула Дженифер, и Керринджеру показалось, что у нее сейчас подкосятся ноги.

Сам он прищурился, пытаясь разобрать, что именно развешивает баньши. Опознал какие-то ношеные джинсы, мужской пиджак, свитер крупкой вязки, длинное платье с широкими рукавами. И ничего знакомого.

Дженифер вцепилась в руку охотника на фей и начала торопливо спускаться по тропе. Споткнулась и упала бы, если бы Керринджер не успел ее подхватить.

Баньши их заметила. Остановилась, бросила обратно в корзину что-то серое, поймала за руку мальчишку, обняла его за худенькие плечи, как будто пыталась заслонить от чего-то.

Керринджер остановился, когда до сида прорицательницы оставалось шагов тридцать. И вполовину меньше — до нее самой и похищенного паренька. Тот смотрел на мать, прикусив губу. Взгляд его при этом оставался ясным и твердым, не затуманенным никакой тенью ворожбы.

— Дэвид, — хрипло прошептала Дженифер.

— Привет, мам, — сказал ей сын. Баньши крепче прижала его к себе. Мальчишка дернулся, пытаясь сбросить ее руку, сида сказала ему с упреком:

— Ты же помнишь, о чем мы говорили.

— О чем вы говорили? — испуганно спросила Дженифер. Дэвид отвел взгляд.

— Тебе никто не может удержать здесь против твоей воли, парень, — сказал ему Керринджер. Потом перевел взгляд на баньши: — Отдай этой женщине ее сына.

Та печально показала головой:

— Ему не стоит возвращаться в мир людей.

— Это решать не тебе, — сказал охотник твердо. Положил руку на рукоять ножа и показал баньши ладонь свободной руки, пересеченную линиями старых шрамов.

Сида качнулась, словно хотела отступить назад, но Дэвида не отпустила.

— Мам, — неуверенно начал тот и осекся. Дженифер молчала. Уилл видел — она неотрывно смотрела на руки сына. Баньши печально улыбнулась:

— Ты же видела тоже.

— Достаточно, — зло сказал охотник на фей. — У тебя нет права на этого мальчишку. Никто не обещал отдать тебе свое дитя, никто не задолжал тебе.

— Пусть говорит его мать! — баньши повысила голос, в нем различимо звякнул металл. Глаза пророчицы были страшными. Светлые, почти прозрачные, они словно светились, пугающе и нездешне. — Или она не может говорить, потому что помнит кровь на руках сына?