Возвращая дань всем своевременно ушедшим

Под распахнутым окном, галдя, пронеслась стая школьников, на секунду взбодрив ещё сонную узкую улицу.

По стене поднимались, борясь друг с другом, ароматы свежесваренного кофе и горячего хлеба.

Утреннее солнце зло било в крышу и окна дома напротив, заставляя меня щуриться.

Моря видно не было, да и не могло, но сам факт того, что от него отделяет всего несколько часов, успокаивал. Может, поэтому на море и не хотелось.

Город этот был всё ещё слишком живым и ярким, ленивым и тёплым, чтобы искать причину его покинуть.

Дворник под окном беззлобно материл ветер, засыпавший за ночь улицу листвой.

Прошлое – нелепое, страдающее, злое, одинокое и жалкое, полное бессмысленных вещей, скукожившихся лиц и беззубых дней – затёрлось и исчезло.

Не спал всю ночь. Морозило.

Допивая оставшееся с вечера вино, ждал, когда дверь комнаты за спиной откроется и проснувшееся будущее обнимет и шёпотом скажет, что ужасно не высыпается, когда меня нет рядом.

Даже несмотря на мой храп.

С трудом приоткрыл левый глаз, проверил зону обзора и уставился на луч света, просочившийся сквозь грязное окно. Он остановился в сантиметрах десяти от головы, но даже на этом расстоянии казался ужасно едким.

Я лежал на животе на полу. Щека приклеилась к крашеной половице. Попытался поднять голову, открыл рот – спёртый воздух с пылью залетел в глотку. Голова рухнула на пол, сухой язык щупальцем прилип к нёбу.

Медленно перевернулся на спину, вытащил из-под себя онемевшую руку. Повыл от боли, размял. Поднял корпус и прижался спиной к потрёпанному дивану.

Одет, а вернее, раздет был наполовину. Левая сторона тела была оголена полностью, за исключением почти сползшего носка. Правая же была максимально прилична – на ноге болтались джинсы с трусами, верх тела последовательно облегали рубаха, кофта и куртка.

– Как так-то? – спросил я у пустой комнаты.

Эхо в черепной коробке заметалось злым жуком и осело где-то у основания черепа.

Не помнил ничего о вчерашнем дне. Медленный и тяжёлый, как питон, ужас забирался в душу. Не помнил не только вчерашний день – не мог вспомнить совершенно ничего. И даже своего имени.

Затошнило. Попробовал встать, но лишь заполз на диван и лёг на бок. И тут меня поджидало ещё одно откровение – я понятия не имел, где нахожусь.

Стены, окна, грязная клеёнчатая скатерть с оторванным углом, покосившийся шкаф – всё это было просто чужим.

Единственное, что я помнил, – это и есть мой дом.

Менты привезли меня в дурку к обеду. Завели в кабинет главврача. Доктор молча посмотрел документы, достал из стола бланк, расписался и отправил служивых ставить печать. Они тут же расслабились, обмякли фуражками и с радостью ушли.

Мы остались вдвоём.

– Ну, здравствуйте, Егор.

– Здравствуйте. Я хотел сразу объяснить кое-что.

– Если вы про своё поведение и стрельбу – не утруждайтесь. Я об этом почти всё знаю. Давайте лучше начнём с другого начала.

– Давайте.

– Хотите коньяку?

Я посмотрел на него с восхищением.

– Честно?

– Конечно. У меня всегда есть запас.

– Очень. В камере было холодно.

– Вас били?

– Само собой. Но сначала я пьяный был, потом что-то вроде шока, так что можно сказать всё прошло безболезненно. А потом вытащили с допроса и привезли сюда.

– Скажите спасибо своему седому товарищу. Ну да бог с ним.

Он достал из сейфа бутылку и разлил по полрюмки. Выпили.

Доктор спрятал тару и продолжил.

– Итак. Меня зовут Иосиф Леонидович Шефалович, я главврач этой обители добра.

– Очень приятно, Егор.

– Я вижу, насколько позволяет мой опыт, что вы не из «наших» и ваше появление здесь связано скорее с общей, чем с общественной необходимостью.

– Хорошо сформулировали.

– Сформулировал. Давай отсюда перейдём на «ты».

– Как это: «Иосиф Леонидович» – и на «ты»?

– Доктор. Это нейтрально.

Шефалович достал сигареты, открыл окно, предложил мне.

– Но твоё попадание сюда также неслучайно, помимо обстоятельств, так что, раз уж такое счастье привалило, мы тебя подлечим. Не волнуйся, всё очень просто. Нервишки успокоим, восстановим сон, а проблемы с ним, я вижу, есть. Никаких тяжёлых препаратов и прочего, при условии, что ты сможешь не поймать общую атмосферу и не наделаешь глупостей.

– Я постараюсь.

– Постарайся. Поселю тебя на первом в самой спокойной палате. Чтоб ты понимал: на втором – шумные, на третьем – буйные и «овощи».

– Спасибо большое.

– Да не знаю пока, за что. Люблю, когда появляются здоровые – относительно – люди. Это помогает легче выносить больных.

Доктор снова налил по чуть-чуть.

– Будешь лежать в самой козырной, тихой и спокойной. А теперь о соседях.

– Станислав Семёнович. Неходячий старик, который разговаривает сам с собой, но чаще всего тихо. Цыган Ило, или просто Цыган. Клептоман, лжец и проныра, который попробует тебя втянуть в какую-нибудь аферу. Просто жёстко скажи «нет». Ну и наш Иван-великан – добродушный гигант с задержкой в развитии. Его сюда ежегодно сдаёт его брат-близнец, между нами, не далеко ушедший от Ивана в умственных способностях, который работает в полиции. Тут главное, не давать Великану возбуждаться – он быстро успокаивается, но если что, зови санитаров. Сразу двух.

– О лучшем и мечтать не приходилось.

Доктор налил ещё по одной.

– Персонал у нас обычный, непритязательный, но с учётом обстановки – хороший. Единственно, кто выделяется – это Нина, медсестра. Она из наших бывших подопечных. Там история мрачная: у неё отец на глазах мать зарубил, когда она девятый класс заканчивала. Отец в тюрьму попал и уже не вышел. А она сюда. Три года в порядок приводили, потом она в деревню поехала к родне, а через пару лет вернулась, выучилась на медсестру и пришла к нам. Хорошая очень девочка, но ранимая. Острых тем с ней никаких не обсуждай и не обижай, в общем. Всё понятно?

– Честно? Запутался.

– Распутаешься. Я тебе тетрадь дам и карандаш. Пиши из памяти, что в голову придёт. В шахматы, кстати, играешь?

– Да.

– Ну, тогда и играть будем. Опять же: как я в ночь – заходи на процедуры.

Шефалович щёлкнул пальцем по шее.

– А разве с таблетками можно?

– Верь мне, я же доктор. А теперь вперёд – к здоровью, счастью, свободе, к дежурной сестре.

Коридор пах затопленной кипятком конторой. Ко мне подошёл санитар и повёл в палату.

Дорогой Б.!

Ты помнишь, да и как забыть: когда чахотка добила мать и та отошла, отец превратился из человека в тень.

С нами он почти перестал разговаривать, но стал проводить больше времени. Не ругался, когда мы заходили в его кабинет, все вечера проводил дома, читал, курил и, если мне не изменяет память, тихо плакал.

Тогда же он начал строить часовню недалеко от родовой деревни матери. Брал нас с собой, и мы часами изнывали от безделья, пока он принимал работы и отчитывал мастеровых.

Строительство заняло три года. В конце апреля, как раз на Пасху, отец отстоял с нами в часовне всенощную и больше никогда в неё не возвращался.