Одноглазый лучник выругался площадными страшными словами, выхватил ребенка из «гроба» и, сорвав с плеч свой плащ, закутал в теплую ткань.

— Твари, вот ведь твари! Сломали и выжрали почти до дна, всю шэнь, весь дар. За что?! Такую маленькую — за что?!

Теперь-то Имэй точно знала, что чувствовал брат Люй, когда спас её саму от озверевших мародеров. Вот ровно то же, что и она сейчас: слепящую ненависть ко всем мучителям, жажду немедленной и лютой расправы над ними. Чтобы кровь так и хлестала во все стороны, чтобы от их криков лопалось небо, чтобы каждое мгновение из оставшихся им эти злобные нелюди испытывали ту же боль, что и их жертвы.

Свободной рукой братец Чу прижал к себе девушку.

— Не плачь, Ли Имэй, мы её спасем. Заберем в Школу, выходим-вылечим. Не плачь. А еще, Ли Имэй, мы им отомстим. Каждому, кто обидел нашу… Пуговку, каждому, кто сделал ей больно.

Имя ребенку даст потом Мастер, а для них с Сяо Чу она навсегда останется Пуговкой.

Девочка за все это время не издала ни звука, но её крошечное тельце, по крайней мере, перестало дрожать, а значит, она немного согрелась.

— Замотай поплотнее, чтобы никто лапку не увидел, — попросила Имэй. — А то еще, чего доброго, сожгут вместе с домом. Только бы не отобрали.

— У меня-то из рук? Ха! Пусть попробуют, — заявил лучник. — Идем!

В другое бы время они ни за что не осмелились дать такому маленькому ребенку эликсир, предназначенный для охотников на демонов. Но ГоЭр, осмотрев найденыша, ругаясь сквозь зубы, сразу полезла за пазуху за мешочком. Тщательно обсосала пилюлю, а свою слюну втолкнула к рот девочке.

— Иначе окочурится она у нас еще до рассвета. Изверги! Что с детенышем сотворили, уроды.

В хозяйстве Ли Имэй имелось всё необходимое для детей любого возраста — от пеленок и колыбелек до одежки на любой сезон. Мало ли кого ученики приведут-принесут с собой из странствий. Но то ж — в Школе. С другой стороны, все они, включая засранца Лю Ханя, умели заботиться о детях, даже самых маленьких, и получше иных матерей. Кормить, если надо то и из рожка, лечить от любой хвори, пеленки менять. Последнее умение требовалось редко, младенцам, как правило, «излом» пережить не получалось.

Имэй посмотрела в маленькое, с кулачок, личико заснувшей подобранки, дивясь стойкости такого маленького и беззащитного существа.

«Ты справишься, Пуговка. Вырастешь и станешь лучшей из нас, той, которая безошибочно найдет любого «сломанного» ребенка, — прозрела будущее стратег Ли. — У тебя не только лапка собачья, у тебя и нюх на магию такой же». И словно своими глазами увидела ту девушку, какой вырастет крошечная страдалица — сильную, отважную и бесстрашную ученицу Школы, её гордость и славу. Но это будет потом. Если, конечно, все они переживут эту ночь и все, что за ней неизбежно воспоследует.

Тем временем горожане окончательно осознали, с каким кошмаром по соседству они жили долгие годы. Сразу же вспомнились им все бесследные пропажи людей, когда взрослые и дети точно в воздухе растворялись. Сначала заголосила одна женщина, поняв, что надежды на чудо больше не осталось, и не вернётся её младший братишка в отчий дом, не постучит в дверь. Потому что кости его безбожно закопаны в саду у Первого министра. Её отчаянный вопль подхватила соседка. И загудела толпа растревоженным осиным гнездом, и двинулись разгневанные мужчины и заплаканные женщины на солдат, требуя отдать чёрного колдуна на расправу.

Начальник уголовного приказа, коротко посовещавшись с командиром столичного гарнизона, а также с поднятыми из тёплых постелей чиновниками разных рангов и, серьезно поразмыслив над последствиями своего решения, приказал упырицу немедля сжечь.

— Мало! Разорвать сян-го! — кричали люди, тесня служивых. — На костёр его! К упырице — в огонь!

Как известно, народ Поднебесной, ежели придёт в смятение, может и не захотеть вернуться в обычное уравновешенное состояние. И неровен час обрушится на Великую Лян гнев Небес за святотатство Первого министра. Мор или голод, война или какой еще разор, да мало ли? А всё почему? Из-за бесчинств сян-го!

— В огонь их всех!

— Казнить всех колдунов Чжу!

Бай-юнь Лу Синь громогласно поклялся учинить суровый допрос всем оставшимся в живых насельникам поместья, не делая исключения для хозяина и его семейства. А чтобы народ занялся делом, дозволил жечь дзянши. Горожане тут же сами натащили хвороста, лишь бы поскорее избавиться от чудовища, и костёр взметнулся едва ли не до небес.

Шаман не выдержал, отвернулся и бессильно уткнулся лбом в колени ГоЭр.

— Терпи, Чжу Юань, — тихо и серьёзно говорила охотница на демонов, поглаживая возлюбленного по сгорбленной спине. — Твоей матери тут нет, она давно умерла, её горняя душа вознеслась, и ты это знаешь лучше всех. Нам надо лишь перетерпеть и дождаться рассвета, чтобы уйти из Цзянькана.

— Да, братишка, — поддакнул лучник. — Пока никто не вспомнил о вашем родстве, надо делать ноги. Тут сейчас такой змеиный супчик вскипит, что язык ошпаришь.

— Да, цыц ты! Болтун! — рявкнула ГоЭр. — Накличешь ещё.

Но было поздно. Накликал одноглазый стрелок неприятностей. И так как сам был царского рода, то и проблему призвал того же высокого ранга.

— Тайцзы! Наследный принц!

Видимо, сторонники принца Сяо Туна снярядили гонца в монастырь ещё на том поле, где прошлым утром Юань нашёл восковых уточек. Ибо промедление в вопросе влияния на отца-императора подобно политической смерти. Тайцзы вернулся в столицу так скоро, как у него это вышло. Конь его — рослый гнедой жеребец — выглядел усталым, а сам наследник престола — измождённым, в край расстроенным и гораздо старше своих тридцати пяти. Широкое скуластое лицо осунулось, губы посерели от холода, а глаза ввалились.

— Что тут происходит? — спросил он, глядя как первого министра Чжу И вяжут цепями, собираясь отконвоировать в темницу управления.

И по мере того, как принц высушивал доклад, морщина между густых бровей становилась все глубже, а мешки под глазами — чернее. Не радовала его даже перспектива одним махом избавиться от своего главного врага при дворе — от Первого министра Чжу И.

Ли Имэй принца очень хорошо понимала. Суеверный Император, перепуганный до полусмерти этой гнусной историей с дзянши, не спустит сыну провинности с уточками. Бить своих, чтобы боялись чужие, это ж первое правило дворца.

— Надо сказать тайцзы Сяо Туну про… — Имэй куснула себя за губу. — Про то, что мы видели в погребальной зале.

Она уже мысленно прикинула, насколько эта откровенность будет выгодна им всем и, соответственно, Мастеру и Школе, и сочла её полезной.

— Иногда ты меня пугаешь, сестрёнка, — шепнул лучник. — Нельзя же быть настолько стратегом.

Девушка ответила удивлённым взглядом. Почему нельзя? Мастер дал задание разобраться, кто нацелился на Школу и откуда прилетели стрелы чёрного колдовства, а она еще и до половины не распутала этот клубок. За сян-го ведь кто-то же стоял. Кто? Зачем? На эти вопросы надо получить ответы. Так почему бы не с помощью наследного принца?

— Ученики наставника Дон Сина?

Сяо Тун подошёл к ним сам, неслышно и, как это принято во дворцах, неожиданно.

— Ваше высочество!

Должно быть, в глазах наследного принца они, коленопреклонённые, выглядели подозрительно и странно: девушки, одетые в мужскую одежду, израненный шаман в драном шеньи и одноглазый лучник с живым свёртком на руках. Имэй отлично помнила этот взгляд. Недоверие пополам с надеждой, сомнение и желание рискнуть — это самая простая смесь чувств, испытываемая нанимателями. В Школу приходили, когда все прочие возможности были исчерпаны, надеясь на чудо, а видели перед собой вместо небожителей — вполне обычных молодых мужчин и женщин. Если, конечно, не считать одноглазого Сяо Чу и пьяного в стельку Бродягу.

— А где Бай Фэн? — спросил принц.

— Что-что?

Имэй показалось, что она ослышалась.