Шатенка, не долго вылеживая в уютной кровати, быстро привела себя в порядок и спустилась вниз, на кухню, здраво понимая, что вечерний ужин с ее внезапно настигнувшей своим визитом семьей требует хороших, но главное вкусных блюд. Девушка с изучающим взглядом внимательных карих глаз просканировала продукты в холодильнике и, выбрав некоторые и отнеся их на стол для приготовления, едва избежала столкновения с зашедшей на кухню Лили.

— Осторожнее, Елена… — мягко проговорила женщина, помогая ей аккуратно вызволить из рук чуть ни рухнувшие на пол ингридиенты. Девушка с еле заметной улыбкой рассмотрела Лили и забавный синий халат на ней, который делал весь ее обычный и незатейливый вид слишком домашним, странным и абсолютно незнакомым. Гилберт еще никогда не удавалось видеть эту женщину, что и без того была почти чужой, в таком простом настрое, в котором не было месту ни чересчур добродушной вежливой улыбке, ни высоко поднятым волосам, ни скромному элегантному платью, что своим идеальным состоянием и серьезностью могло отпугнуть людей. Только не сейчас, не в этот миг, когда она совсем по-иному стояла в нескольких шагах от Елены и излучала невидимое, неизведанное тепло, которое медленно и плавно рассеявалось по всей просторной кухни, заполняя ее собой, своим настроем и необыкновенностью.

— Простите, просто я Вас совсем не заметила… — растерянно глядя перед собой, виновато сказала Гилберт, извиняясь за столкновение, которое едва ли они смогли избежать. Она нервозно начала перебирать тонкие веточки укропа на столе, пока Лили с улыбкой не отложила его в сторону, получая нелепый смешок шатенки.

— Всё нормально. — убедила ее женщина и, поймав тот слабый, хиленький огонек то ли сомнения, то ли боязни в темных зрачках, быстро вернула позитивный румянец на щеках и приложила максимум усилий, чтобы их разговор не прибежал к ужасно неудобному тупику. — Ты собралась что-то готовить?

— Да. Сегодня должен быть ужин с моими родителями, но… Я вовсе не знаю, что приготовить. — пропуская в собственном голосе печальные нотки неуверенности, Елена с задумчивостью в сосредоточенном взгляде прошлась по всей кухне и с тяжелым вздохом вновь уставилась на не менее озадаченную Лили.

— Обычно в подобных случаях заказывают пиццу… — обреченно выпалила она. — Но, видимо, это особенный случай.

— Однако в любом случае, когда за одним столом собираются мои родители и Деймон, весь ужин сводится к самому ужасному скандалу, поэтому мои переживания насчет еды напрасны. Увы, но это всегда так. — девушка с осторожностью достала из шкафа кухонного гарнитура посуду и, продолжая мысленно тонуть в своих раздумьях, что со злорадствующими сомнениями не покидали ее голову, устремила заинтересованные глаза на Лили, которая в этот миг после ее слов улыбнулась уголком рта. И в этой странной полу-улыбке промелькнула знакомая Елене искорка огненного жизнелюбия и самодовольства, какая проглядывала лишь на губах Деймона, чей приторный и столь необходимый вкус она мгновенно вспомнила.

— Он еще в детстве терпеть не мог семейный ужин. Не знаю почему, ведь он рос в довольно-таки аристократичной среде, но Деймон ненавидел все красивые и богатые сборы людей за столом. Ему это было неуютно. — пояснила Лили, и ее глаза с приторной нежностью воспоминаний затерялись в пустоте, смотря лишь перед собой.

— А всё, что Деймон считает неуютным, он это ненавидит… — с полным спокойствием сказала Елена, постепенно принимаясь за кухонную суету, которая сопровождалась бесполезным метанием Лили между шкафов и ненужными движениями возле стола. Тихо включив телевизор, едва распространяя его звук, девушка наконец-то остановилась на одном месте и с осознанием полной несобранности перевела дыхание, осмотревшись вокруг. Почувствовав легкое головокружение, она старалась ненадолго успокоить безумную вереницу мыслей, и Лили, встревоженно оглядев ее чуть побледневшее лицо, протянула стакан прохладной воды.

— Ты ему уже говорила? — боясь, что ее вопрос плохо повлияет на шатенку и ответ будет весьма смущенным, спросила женщина, с опасливой аккуратностью подбирая слова.

— Нет… Еще нет. — как можно увереннее и беззаботнее выпалила Гилберт, сама понимая, как предательски дрожит ее слабый голос и выдает всё внутреннее беспокойство, вынуждая Лили понимающе улыбаться. — Что насчет десерта? Может тирамису? Правда… Я не уверена, что идеально знаю этот рецепт, но Деймон его очень любит.

— Правда? — удивленно приподняв брови так, как не смогла бы сделать ни одна фальшивая эмоция, вопросительно произнесла Лили, с демонстрирующей легкий шок дымкой на выпученных глазах таращась на Елену. — Это весьма забавно. В детстве он тоже любил тирамису. Я иногда рассказывала ему, что постоянно хотела это есть, когда он еще не родился. Я и подумать не могла, что он до сих пор это помнит…

— Если быть честной, то я этого действительно не знала. Он ничего мне об этом не говорил. — пожав плечами, просто ответила девушка. Но внутри нее, где-то в самом укромном местечке ее души, заискрился маленький кусочек искренней радости и небывалого восторга. Она ощущала, как внутри нее медленно просыпается счастье, словно, тихо чихая, разбегается по ее коже. Елена изо всех сил пыталась сохранять невозмутимое выражение лица, однако исходившая от самого сердца довольная улыбка наперекор ее поддельному спокойствию лезла наружу и криво ложилась на ее немного сжатые губы. — А Вы останетесь на ужин?

— Извини, но нет… Я правда хотела бы, но не смогу. У меня слишком много дел на сегодняшний вечер. И к тому же… Вряд ли мне стоило бы встречаться за одним столом с твоими родителями. Это выглядело бы нелепо, согласись. Деймон не в самых замечательных отношениях с ними, и мое пресутствие, которое раздражает его самого, будет лишним. — вновь опустив глаза, отговорилась женщина.

— Мне жаль, что Вас не будет вечером. Я понимаю Деймона и пытаюсь всегда его поддерживать, потому что знаю, как ему трудно, но… Но он не испытывает к Вам ненависти. Обида. Не больше. — возразила Елена, продолжая делать сложный выбор между решением завести слишком душевный и близкий разговор и резкой сменой темы их диалога на глупое и совершенно бессмысленное обсуждение дальнейшего приготовления каких-либо блюд. И всё-таки выбрав вовсе не второе, шатенка с очередным шумным выдохом посмотрела на Лили, пытаясь вновь уловить в ее добром лице недостающую частичку Деймона, но в обоюдно устремленных на нее зрачках не было ничего, кроме ласковой мягкости и понимания. — В отличие от него у меня была мать. У меня было двое родителей, но поверьте, мне совсем не повезло. Да, я благодарна за то, что они есть у меня. Они подарили мне жизнь, обеспечили ее, воспитали меня, но… Но я никогда не чувствовала их близость. Отец постоянно занят, а мама… Мы никогда не готовили бы так на кухне, как сейчас, разговаривая и просто смеясь над всеми глупостями. Нет. Она всегда пыталась научить меня жить лишь так, как правильно. Я должна делать лишь то, как это посчитает нужным общество. И делать это так, как будет лучше другим. Она никогда не поддерживала меня, и постоянно ругала за то, что я думаю не о том. Мне совсем не с кем поговорить. В моей жизни был только один единственный человек, которому я могла доверять, и от которого я всегда могла бы получить поддержку. И это Деймон. Но сейчас… Я не хочу грузить его своими мелкими проблемами, когда у него появились свои. Серьёзные. Всю мою жизнь у меня даже не было ни одной лучшей подруги, потому что моя мама говорила, чтобы я не верила чужим людям, не подпускала их к себе. Все друзья Деймона… Они не поймут меня. И никогда не понимали. Мы слишком разные. И я чувствую себя особенно жалкой, когда вижу чьё-то понимание лишь в непутевой матери моего парня. Я не хочу Вас обидеть, но это так. И… В общем, это ужасно. Ужасно, когда рядом есть все и одновременно нет никого. Это трудно объяснить.

— Мне это объяснять и не нужно. — твердо проговорила Лили, и Елена сразу же повернулась к ней, отвлекаясь от усердной нарезки овощей, словно по воздуху уловив какую-то волну, колебание в словах женщины, голос которой прозвучал подобно печальной и пронизывающей сердце резким ударом мелодии. — Я знаю как это.