— Я никуда не уеду. Хочешь ты этого или нет. И поверь, мой отец никак не может быть связан со всем этим. Он защитит меня, если это потребуется. — с обидой в четком голосе проворчала Елена, и Сальваторе бросил нервозную усмешку, несильно ударив по рулю.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, но это не зависит от наших желаний. Так надо. И точка. Ты, видимо, забыла, что можно полагаться на кого угодно, но не на Джона. Ему плевать на тебя. И так было всегда. — Деймон проговорил это, не сдерживая играющуюся в синих зрачках эмоциональность, но шатенка молча выдержала его грубый и настойчивый голос и сохраняла тишь, которую ослушивался лишь рев мотора мчащейся на бешенной скорости Феррари, до самого дома.
Дорога от больница до их темного, роскошного и слишком много печали знающего дома заняла немного времени, и оно было значительно меньше нежели то, за которое Елена добралась на помощь к Джузеппе на такси. Настораживающая тишина словно выливалась из опущенных стекол машины, оставаясь сумрачными и страшными пятнами на ровном асфальте, по которому без остановки пролетали шины колес. И Гилберт, стараясь не нарушать свою молчаливую забастовку, отвлекала себя от желания сказать хоть слово, смотря на переменившиеся за несколько недель деревья, на чьих длинных и корявых ветках появлялись первые изумрудные листья, что совсем скоро заслонят своей пушистой кроной голубое небо, оставляя среди себя лишь клочковатые обрывки облаков.
— Приехали. — так же жестко и решительно проговорив это, Деймон вывел девушку из мечтательных раздумий при виде оттенков неба, которое возвращало этой девушке воспоминания, больные и радостные, вынуждая нелепо и глупо, еле заметно улыбаться пустоте. Услышав хрипловатый голос Сальваторе, Елена резко обернулась к нему, оборвала оставшиеся тонкие ниточки со своими мыслями и абсолютно внезапно даже для себя чуть подалась в сторону Деймона, нежной хваткой обвив его шею своими ладонями и прильнув к его приоткрытым скорее от удивления ее неплавных движенй и затуманенного карего взгляда губам. И странное, совсем губительное чувство внутри Деймона заставило его сердце сжаться от сумасшедшей жалости к самому себе, что вновь растаял от мягкой нежности ее рук и крепко прижимающихся ее губ к его. Не выдержав и секунды такой теплой близости шатенки, Сальваторе одним рывком переместил девушку с соседнего пассажирского сидения на себя, не выпуская ее спину из скользящих по ней рук. Елена же, оставаясь где-то на тонкой границе между нежной слобостью и страстной похотью, удобно расположилась сверху на нем, не в силах отдалиться от его сильного и вмиг ставшего обжигающим тела, и Деймон, чувствуя, как от предательского возбуждения вздрагивает шатенка, отзываясь на его движения, только углубил уже совсем дикий и жадный поцелуй, заставляя Гилберт что-то неразборчиво простонать.
— Я люблю тебя, Деймон. — напоследок прикусив губу брюнета и чуть отстранившись от его лица, абсолютно серьезно и осмысленно проговорила Елена, а Сальваторе, хищно улыбнувшись ее мягкому голосу, наклонился к ее шее, плавно опускаясь к плечу и попутно обжигая ее покрывшуюся мурашками кожу своим сбивчивым и горячим дыханием. Однако Гилберт, сумев не поддаться его соблазнительности еще и разумом, безнадежно попыталась несильно оттолкнуть его от себя, чтобы снова поймать внимание его голубых глаз. — Деймон… Подожди!
— Ну что такое… — осипшим, почти пропавшим шепотом недовольно пробурчал парень, когда не выдержал трепет вырывающегося из его объятия тела и ослабил сопровождающуюся мелкими поцелуями хватку.
— Нам нужно поговорить кое о чем. Это важно. Действительно важно… Дело касается твоих родителей, и я решила, что будет лучше тебе всё узнать от матери. Но вдруг… Если ты не захочешь говорить с ней, это могу сделать я. — ощущая странное волнение, что безумно тряслось как и ее скачущее в груди сердце, постоянно запинаясь, сказала Елена. Сальваторе, которого одно упоминание о матери будто обдало ледяной водой, поспешно открыл дверь машины и, сначала опустив на землю девушку, вышел на улицу, не рассчитывая на продолжения их общей разгоряченной растерянности.
— Она еще в доме? — торопливо подходя к крыльцу, сквозь зубы прорычал Деймон и его напряженное тело, в котором властвовала подступившая озлобленность, вынудило Елену слегка приобнять его.
— Да… Но мы же не можем выставить ее на улицу… Деймон! Деймон, стой! — нежность в карих зрачках девушки быстро сменилась на нешуточную тревогу и осторожность, когда Сальваторе, собрав всю ненависть и суровость, молниеносно влетел в дом, и один только его прищуренный и леденящий кожу взгляд передал все самые жестокие и яростные намерения его пересекшего предельную линию терпения. Брюнет быстро проследовал по коридору в гостиную, завидев именно там ярко горевший свет люстры, и его догадки оправдались присутсвием скромно сидящей на краю дивана женщины, что подпрыгнула на ноги при виде взбешенно вломившегося в комнату сына. Выпученные от природы глаза Лили в этот момент были доказаны ее неподдельным страхом, который увеличивался, когда по гостиной разнеся настойчивый и жесткий тон хриплого мужского голоса.
— Выметайся отсюда. Я сказал вон! Что из моих слов тебе было не понятно, сволочь?! Пошла отсюда. Быстро!
— Деймон, перестань! — с испуганным подвизгом выкрикнула зашедшая в комнату вслед за ним Елена, и теперь парень полностью перевел строгий взгляд на нее. Гилберт понимала, с каким трудом при виде нее ему удается усмирить внутренний пожар отрицательных эмоций, которые проступали лишь в его играющихся от злости желваках. — Просто поговори с ней. Прошу…
— Ладно. — едва выдавил Деймон, снова сверкнув яростью в потемневших синевой зрачках и плюхнувшись на диван, из последних сил скрывая бурный гнев в невольно сжатых кулаках. Елена, получив хоть натянутое, но всё же согласие, в последний раз глянула на перепуганную Лили и, тихо вздохнув, медленно покинула комнату, даже у стеклянной лестницы понимая, что в гостиной по-прежнему хозяйничает напряженное молчание и невидимые молнии сурового взгляда Сальваторе.
— Деймон… Сынок… — сбивчиво заговорила женщина, но внезапно замолчала, когда строгая свирепость лица брюнета обратила на нее внимание.
— Заткнись. Я уже говорил тебе, что не собираюсь слушать твою херню. Я не верю ни единому твоему слову. — четко начал он, намереваясь выговорить всё, что так долго копилось внутри его сердца, которое тревожно взрывалось от биения, выбрасывая из себя всю эмоциональную горечь. — Я знаю, что ты будешь рассказывать. Попытаешься показаться мне доброй, невиновной. Но я не поверю ни единому твоему слову. Теперь мне плевать и на тебя, и на отца. Мне обидно, грустно и очень плохо от всего, что вы сделали для меня или же не сделали. Но мне уже плевать. Никто из вас для меня не святой, не в приоритете. По-прежнему хочешь остаться? Хорошо. Просто отлично! Только скройся в самой дальней комнате и не смей высовывать оттуда свою паршивую и тупую башку, пока я нахожусь в доме. В своем доме. И скажу сразу. Не смей меня благодарить, обещать измениться или просто твердить, что я для тебя еще что-то значу. Это не так. Просто проваливай в гостевую дальнюю комнату и знай. Я делаю это не ради какого-то будущего, не ради собственной кармы и уж точно не ради тебя. Я делаю это исключительно для Елены, которая очень глупо и безнадежно верит тебе. И пойми, ее вера стоит очень дорого. Это надо ценить. Я разрешаю тебе остаться, потому что не хочу разочаровывать Елену. Она постоянно меня идеализирует, поэтому узнав, что я со зверским недовольством выгнал тебя отсюда, слишком разочаруется во мне. Она действительно странная, потому что, несмотря на все мои гребанные недостатки, до сих пор видит во мне героя и защитника. И я скажу тебе кое-что. Чтобы ты знала, что меня ничего не остановит, чтобы выпиннуть тебя и одновременно понять, что отца я уважаю не больше, чем тебя. Хотя, тебя я вообще не уважаю. В общем, я говорю о свадьбе отца. Знаешь, всякие песни, танцы, музыка, шампанское и безудержное веселье. Весь день и всю ночь. Но знаешь, где в это время был я? Нет, я не был в числе гостей. Я бухал весь день, уничтожая виски, а потом, отчаявшись до конца, взял гитару и поплелся в тот чертов парк. Ни одного человека. Я сидел там один, без всех, и совсем тупо думал об отце. Я его ненавидел в тот день. В какой-то дебильный миг я подумал, что он поступил нечестно, снова найдя себе жену. Была странная ревность к тому, что он был не рядом с тобой. И я пил. Опять. Пока не встретил девушку в том же парке, которая рыдала как сумасшедшая и слова сказать не могла! И знаешь, что было с ней? Та же хрень, что и со мной. Любимые родители… Елену хотел продать собственный отец, поэтому я до сих пор не выношу эту мразь. Он ради какой-то выгодной сделки решил за бабло заключить брак между Еленой и мерзким избалованным ублюком, который был сыном того союзника. Брак по расчету и всё такое. Он - последняя сука, и взбесил меня. Мы сразу же с Еленой поехали к ней домой, и я проломил голову тому уроду, который решил найти жену в виде малышки Гилберт. Именно тогда мы собрали ее вещи и перевезли в этот дом. Она думала, что я ее спаситель и безопасная стена. А я считал ее самым прекрасным, что было со мной за весь тот жуткий день. И самое забавное, что все первые полгода мы были просто друзьями и я даже не спал с ней. И все эти полгода я вышвыривал отсюда ее родителей, которые пытались вернуть ее. И я справился. Мы живем так уже пять лет. Я для нее герой, она для меня — радость. И вместе мы пытаемся откинуть от себя всех этих тварей, лезущих в нашу жизнь. И ты тоже такая. Поэтому знай, что в любой момент по моему желанию ты окажешься за порогом. И вовсе не гостевой комнаты, а всего дома. Ясно?
