— Знаете, Лили, он бывает вспыльчив… Не всегда. Я извиняюсь, ведь Вы лишь хотели поговорить с ним, а он… — шумно выдохнув и сменив властный и недоволный тон на мягкий, произнесла шатенка, проходя в сопровождении женщины на кухню. — Я, наверное, лезу не в свое дело… Простите. Может, Вы хотите есть? Чай?
— Елена, ты милая и очень хорошая девочка. Нет, спасибо. Не нужно… Я действительно этого не заслуживую… — подпустив к своим часто моргающим глазам слезы, она вытерла мокрые дорожки на лице ладонью, тихо всхлипывая. И шатенка увидела в ней уже не свои представления, а ее истинное лицо. Несчастная. Она была несчастной, подавленной, ненужной, недооцененной. Но уж точно не противной, стервозной, злой, равнодушной или обнаглевшей, как ранее ее описывал Деймон, что в этот миг с ненавистью разглядывал мать.
— Лили, а Вы не поможете мне приготовить завтрак? Мы с Деймоном так и не поели сегодня. Так что? — выжидающе приподняв брови, предложила девушка, и женщина, не зная, как следует поступить, переменалась с ноги на ногу, пытаясь выбрать ответ. Однако Сальваторе, демонстративно пройдя мимо женщины и Елены к холодильнику, вытащил оттуда ярко-красное, почти кровавого цвета яблоко и с фальшивой радостью в улыбке переглянулся с шатенкой.
— Спасибо за завтрак, зайка. — явно подразумевая издевательскую колкость, достаточно громко прошептал брюнет, приблизившись к Гилберт и поцеловав ее в щеку. Он с той же наигранной ухмылкой подхватил со стола бутылку элитного виски и размеренно, не торопясь, зашагал к стеклянной лестнице, скрываясь где-то на втором этаже.
— Так… — протяжно и решительно прозвучало это от девушки, что с упреком проводила идеальный темный силуэт своим карим взглядом, и Лили, присев на край стоявшего у стола стула, поежилась, заслышав ее серьезно намеренный голос. Шатенка, полностью потеряв самообладание, поддалась раздражительности и быстро прошла в комнату Деймона, будучи уверенной найти его именно там.
— Вернись вниз. — влетев в мрачную, ничем не освещаемую комнату и с грохотом захлопнув за собой дверь, Елена требовательно прожигала сидящего на краю широкой кровати брюнета своим взглядом, но Деймон равнодушно повел изящной бровью и сделал глоток алкоголя из бутылки. — Сальваторе, вообще-то, я разговариваю с тобой. Мне плевать на твои семейные разборки, и я не хочу в них ввязываться, показывая к этой женщине свое неуважение. Потому что уважение к ней у меня как раз есть! Во-первых, она родила тебя, и без нее я бы никогда не обрела такую ненормальную любовь, которая наперекор трудностям поглощает меня. Во-вторых, она все-таки стала благоразумной и пытается наладить отношения, несмотря на прожитые в глупой обиде года. В-третьих, я хочу… Чтобы у тебя была семья, Деймон.
— Значит, всё-таки приняла вражескую сторону… — словно разговаривая исключительно сам с собой, саркастично отозвался брюнет и резко поднялся с кровати, приближаясь к Елене. Она с испугом подловила его хищный, поистине животный и неадекватно привлекательный взгляд, пропитанный таким сильным соблазном, что у девушки невольно ослабли ноги, и она медленно попятилась назад, вжимаясь в стену и разрешая парню вплотную подойти к ней, прижимая собой и своим сбивчивым горячим дыханием.
— Деймон… Ты чего… — осознавая, что сама начала тяжело дышать, и ощущая как бешено забилось внутри сердце, словно само желало вылететь из груди и наброситься на соблазнительно ухмыляющегося Сальваторе, в чьих голубых глазах вспыхнул яркий демонический огонек похоти и страсти, отражающийся на теле Елены мурашками. Она невольно закусила губу, чувствуя, как ослабевает под натиском этого крепкого мужского тела, что близко прижалось к ней, передавая свое обжигающее тепло, но попыталась оттолкнуть парня от себя, что оказалось безуспешным.
Деймон скользнул взглядом по ее оторопевшему лицу и уставился голодным, льдистым взглядом на приоткрытые губы Елены, всем своим видом предупреждая о намерении жарко впиться в них своими. Быстро сократив ничтожное, оставшееся между их лицами расстояние, брюнет наконец-то коснулся губ шатенки, игриво прикусывая их, напрочь лишая себя контроля над собственными действиями. Гилберт же, не имея сил противиться страстному и совсем сумасшедшему поцелую, заметно напряглась и уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть от себя, не в силах выкинуть из мыслей осознание того, что где-то там, на кухне, их всё ещё ждет Лили, которая никак не должна была стать свидетелем их страстного и внезапного порыва. Приняв то, что ее попытки убрать от себя парня бесполезны, Елена крепко сжала губы, намереваясь не давать нахально налетевшему на нее Сальваторе возможность углубить поцелуй. Но Деймон, лишь хрипло усмехнувшись, продолжал безостановочно и пылко касаться своими губами воспаленной по его вине кожи девушки, добавляя к этому до конца сводящие с ума движения своих рук, которые настойчиво задирали вверх одежду Гилберт и боролись с непокорной застежкой того самого красного цвета кружевного бюстгальтера, что он сам подарил ей. И эти вызывающие волны дрожи и колючего тепла прикасновения, требовательные и сильные, заставили Елену окончательно попрощаться с реальностью окружающего ее мира, наплевав на посторонних людей. Ведь в этот миг, в эту минуту для нее и ее непреодолимого возбуждения существовал лишь он — Деймон Сальваторе, чьи голубые глаза сжигали до тла своим желанием. Брюнет, крепче сжав девушку в своих обездвиживающих объятиях, глухо зарычал, ощущая, как ее хрупкие, но цепкие ладошки обвились вокруг его шеи. И Елена, наотрез отказавшись подавлять свое влечение, прижалась к Деймону всем телом, ощущая собой каждой его мускул. Чуть ли не задыхаясь от поцелуя, они старались властно заключить друг друга в плен своих рук, будто ведя непремиримую борьбу, а Сальваторе опустил руки на бедра девушки, сжимая их в своих ладонях, и шатенка приглушенно застонала, не отрываясь от его губ, прижимаясь к нему еще плотнее.
И в этот миг, когда их чувства и ощущения нагрелись до невыносимой температуры их общей страсти, Деймон резко выпустил ее из своих рук, выпутавшись из ее объятий, и, пристально глядя в ее растерянные, молящие о продолжении глаза, чуть наклонил голову и самодовольно, ликующе ухмыльнулся уголком рта, словно радуясь той наивности и разочарованию Елены, что так внезапно потеряла его тепло. И она, осознавая вновь вернувшимся к ней разумом, что парень уже не накроет ее своей волной разгоряченной похоти, недовольно сверкая карими и сузившимися глазами, отдернула вниз платье и откинула назад пряди налипших на чуть вспотевшее лицо каштановых волос.
— Чувствуешь? Сначала я подарил тебе тепло, внушил надежду, полностью завладел тобой и заставил верить в большее. Но неожиданное прекратил всё это. Чувствуешь? Ощущаешь, как внутри зарождается злость, ненависть ко мне, раздражение и, что самое главное, безответный вопрос. Почему? Почему я остановил это… И на смену всем твоим эмоциям приходит разочарование. Я обманул тебя сейчас. И так бывает только тогда, когда бросают. Оставляют в абсолютном одиночестве. — не отрывая от нее своих пристально изучающих ее выражающее негодование лицо ярко-голубых глаз, едва отдышавшись, хрипло произнес он своим окончательно севшим от весьма влиятельного возбуждения голосом. И Елена мысленно удивилась тому, сколько сил ему пришлось вложить в собственное самообладание, чтобы отстраниться от нее.
— И зачем ты это сделал? — до сих пор не понимая чересчур коварной шутки брюнета, недовольным и обиженным голосом спросила она.
— Ты не понимаешь моих слов, тогда пойми хотя бы так. Именно так бросают, Елена. — слишком просто ответил Деймон и вернулся на свою кровать, вновь пристрастившись к бутылке виски и с равнодушием льдистого взгляда посмотрел на тяжело вздохнувшую Елену, ожидая, когда она сдастся и покинет комнату, оставляя его одного наедине с ненавистью к той женщине и неистовой болью внутри, которую приносили так невовремя подкравшиеся к его мыслям воспоминания. Но девушка, что непоколебимо стояла у стены, не собиралась даже сдвигаться с места. — Елена, это не твоя война. Успокойся. Тебя не должно это касаться. И ты, мой храбрый боец за мир во всем мире, не должна просить меня быть добрым к ней. Потому что бороться за мир то же самое, что трахаться за девственность, поэтому твои попытки воззвать меня к совести бесполезны. Мне плевать на эту стерву. Это она сделала меня таким, какой я есть сейчас. Не ты, не мои друзья, не бандитские приключения, не чья-то смерть. Только она. После того, как она свалила, я перестал презирать своего отца и даже полюбил то, чем он занимается. Из-за нее я стал ненавидеть этот мир, зная, что каждый человек рядом может предать и обмануть. Я перестал верить людям. Из-за нее я стал эгоистом. Мне уже было наплевать на всё и я ничем не дорожил. Сначала был грустным, маленьким… Даже плакал. Да, черт возьми, я плакал! Потому что был ребенком, у которого резко отняли мать по ее же вине. И знаешь, мне реально не похер сейчас. Мне обидно. Обидно за то, что с такой легкостью она заявилась сюда спустя восемнадцать лет и еще что-то требует!
