Аврора слушала отца, пытаясь вникнуть в пространное повествование: он поведал ей о своей внутренней жизни, известной не многим, о своих заботах и усилиях, о мыслях и волнении, о колоссальном средоточии всей воли на том, что его так беспокоило. Валерий Татий Цетег досадовал, что дела в сенате идут хуже некуда: три сотни виднейших мужчин, облаченных в тоги с широкими пурпурными полосами, не могли прийти к взаимному пониманию, швыряемые собственными мучителями в разные стороны. Валерий беззастенчиво обличал алчность и жадность, корысть и тщеславие, развращенность и изнеженность, спесь и властность, гордость и суетливость, зависть и высокомерие, предательство и обман, которыми жил сенат. Совсем немногие искренне заботились о государственном благе, которое в славные времена республики было важнейшей ценностью и достоянием, когда следование долгу перед государством считалось обязанностью каждого сознательного гражданина.
Сенат дробился от внутренних разногласий и противоречий, что мешали слышать друг друга, искать зерно правды в словах соратника. Забывалось, что общее дело-то оставалось одно – служение государству. Но личные интересы перевешивали, и под лозунгами «во имя Рима», «во имя великого народа» принимались решения и акты.
Валерий кипел гневом от того, что та картина жизни, которую он каждый день наблюдал, выходя ли из дома, пребывая ль в сенате, резко отличалась от той воображаемой, что жила в его представлении. Он клятвенно заверял дочь, при этом глаза его лихорадочно блестели, что будь он императором Римской империи, будь он властелином поднебесного мира, жизнь бы везде, в каждом уголке планеты, мигом бы преобразилась. В его голове так ясно проступал план того, как вернуть на землю золотое время, и люди снова стали бы героями повседневности и жили бы вместе с богами, общались с ними, праздновали, заключали браки.
– И всеобщее вселенское благоденствие и заря новой жизни наступили, если бы только так случилось! – заключил он восторженно.
По мере того, как он произносил свою пафосную возвышенную тираду, все большее возбуждение овладевало каждым его членом, разжигало желание своей речью зажечь небеса, чтобы они заметили его неистовое рвение и достойно вознаградили, претворив в жизнь его мечты. И правда: его речь могла воодушевить и оживить даже мрамор – искры устремленности, мальчишеский задор, верящий в сокрушение гор и опыт, накопленный за жизнь, – вкупе являли необычайную силу, способную воздействовать на ума и сердца людей.
Аврора не с начала внимала возвышенной речи отца: слишком довлели над ней ее собственные мысли, не дающие покоя, а потому усидеть и пытаться услышать слова другого человека, пусть и самого родного, понять их, для нее было крайне тяжело. Благодаря особому женскому чутью она хорошо видела эмоциональные оттенки речи, перепады настроения, расположение духа, красочную гамму человеческих чувств. Но чувства человека – это не он сам. Не он их породил, но их причина лежит в нем самом. И потому Аврора не могла понять отца, не могла услышать его слово, распознать тот свет, яркость и глубину которого он хотел открыть для любимой дочери. Он желал этого всей душой, но у него это не выходило: Аврора видела лишь огромные гребни волн; силу же, что породила их, она не могла разглядеть. Валерия было не удержать, он полыхал идеей борьбы во имя всеобщего блага, во имя торжества справедливости и старых добрых законов, данных некогда мудрыми людьми, но от того не потерявших свою истинную силу.
– Мыслить, бороться, стать свободными! Эти слова должны стать девизом каждого здравомыслящего гражданина, от которого зависит будущее всего государства, всего мира! Мыслить в правильном направлении, бороться за это и обрести свободу! Разумность или глупость – вот выбор, предоставляющийся каждому, каждый должен его сделать. Почему мы называемся людьми? В чем наше отличие от всех остальных живых существ на земле, чьи формы столь же пестры, как цветы в саду Мецената, и столь же разнообразны, как созвездия на темном небе? Но природа человека на ступень выше. Для того, чтобы в это верить, мне не нужно ничего знать, кроме того, что главное наше достоинство, самое существенное отличие – это возможность мыслить! Так почему же не пользоваться этим сполна? И пусть непонятна и туманна сама структура мысли: она эфемерна с одной стороны, как будто сотворена из иного материала, раз ее никто не видел, и реальна с другой, раз все верят в ее существование, хотя бы потому, что не раз замечали ее стремительный огненный полет у себя в глубине. Если мы мыслим, значит – живем. Если нет – просто существуем, плывем в напрасной суете, прожигаем то, что нам даровано таким необыкновенным образом. Бесценный дар!
Бороться! Знаешь, дочь моя, хотя бы: какую жизнь прожил Марк Аврелий? Какой мудрый человек стоял тогда у руля государства, как искусно он его направлял среди губительных скал в бушующем море жизни? А Сенека? Каким он стал выдающимся мыслителем и управленцем в свое время в Римской Империи, каким политиком? Не в том жалком понимании слова, что имеет хождение сейчас! Нет! Сейчас, когда упоминаешь слово «политик», то мне сразу представляется хитрый делец, сообразительный, проворный, как лисица, и хищный, как ястреб, иногда – глупый и несообразительный, попавший во власть подкупами ли из своего несметного состояния, или по умыслу другого, но многие из них рвутся к власти посредством преступлений, обманов, насилия, причем все эти способности они с течением времени и занятием все более высокого положения продолжают усердно развивать, причем – весьма успешно. И дорвавшись до власти, творят все те же беззакония, но теперь облаченные в мантии законности и вседозволенности. Немногие люди, имеющие власть, руководствуются иными соображениями, отличными от потребности удовлетворять свои низменные вожделения. Я все это знаю и вижу, потому что я вхож в эти круги, я варюсь в одном и том же соку, и знаю его цвет и вкус. А простым гражданам, видящим лишь лубочную картинку, но не саму суть, крайне непросто разобраться, на чьей же стороне находится правда, и кому вверить свою судьбу.
Бороться! В этом слове заключено все! Именно посредством этого человек перестает быть безответственным ребенком, привыкшим к исполнению своих ежеминутных желаний и потребностей, а становится кем-то большим, к которому прислушиваются люди и начинают питать уважение. И в том числе, из-за того, что он совершил много добрых дел. Как ты думаешь, Аврора, можно ли совершить добрые дела без борьбы? Можно ли помочь тем, кто остался позади, кто отстал, и уныло плетется по пыльной дороге жизни, не находя в себе силы стремиться вперед? Помочь стать им достойными людьми? Оставить после себя долгий и славный след в жизни других людей, который бы, как путеводная звезда, направлял их в дороге, помогал бы и им преодолеть инерцию, лень, беззащитность и бесхребетность, который бы помог стать им человечнее?
Свобода! Это сладкое слово, которое манит многих, кто хоть чуточку себя уважает. К ней извечно стремились все бунтари, все те, кто хотели изменить что-либо в своей жизни, либо в жизни того общества, в котором им посчастливилось родиться, вырасти, понять себя и свои устремления, обрести независимость и добиться в борьбе ее! Свобода слова, мысли, воли, движения. Свобода тела и души. Гармония во всех частях, надежда стать Человеком. Я не пойму того человека, который скажет, что ему безразлично – свободен он или нет, что ему наплевать, что будет с ним, с его судьбой, с его жизнью, с тем – кем он будет… Я не верю, что человек готов добровольно отдать свою свободу в чьи-либо руки. Но по-настоящему ужасно то, что истинно свободных людей считанные единицы! Немногие из несвободных задумываются о своем положении и состоянии. Совесть позволяет человеку не готовому к борьбе пребывать в блаженной уверенности относительно того, свободен он или нет. А может оставаться закованным в тугие цепи неволи и не замечать этого. Посмотреть на наш гордый и нечестивый сенат, в большинстве своем – собрание образованных глупцов. Разве можно оставаться спокойным и без возмущения взирать на эту самозабвенную вражду целых групп славных мужей великого Рима, сплоченных вокруг одного или нескольких славнейших. И каждая группа доказывает остальным, что их взгляды, их позиция – самые правильные, а их лидер – самый достойный и видный муж, а потому надо слушать именно его и его венчать диадемой из дюжины бриллиантов, как самого мудрого. И не могут потому прийти к согласию. А какое может быть согласие, когда они ставят свои интересы вперед всех остальных, свое слово – на самое почетное место, а других видят в роли прислужников? А те, кто сплотил эти группы – те самые страшные и опасные демагоги, потому как своими пустыми стремлениями к показному поделили сенат на части, и, если б не император над ними, то не преминули бы разделить и сам Рим, и весь его бесчисленный народ. Укрылись, как панцирем, они более слабыми сенаторами, которые, будучи не способны на великие дела, довольствуются покровительством тех неразумных, кто на них способен. Рабы их идей, рабы их заблуждений, влекомые более страшной волей, они не способны самостоятельно освободиться, не способны уклониться от цепких когтей несправедливости и гнета тирании. Они даже неспособны понять, что они, собственно, неспособны. И телом, и душой служат более сильным, ничем не отличаясь от рабов. Сенат погряз в своих мелких дрязгах, склоках и обидах. Они выясняют отношения и ищут власти, чтобы удовлетворить свое тщеславие, а тем временем наш мир очутился на пороге великих перемен. Я это чувствую, об этом говорилось и в пророчествах жрецов, и в предсказаниях пророков. Грядет новая эра, скоро мир изменится небывалым образом. Восстания захлестывают со всех сторон нашу Империю, шаткую, как поступь надменного силача, зашедшего в клетку со львами; они раздирают наше государство на зримые части, стоит послушать наших вестников, прибывающих в сенат с испуганными лицами. Вести вовсе не утешительные: волны массовых неповиновений охватили окраины. Египет, страна загадочных пирамид, находится во власти повстанцев, которые своей смертельной хваткой оттуда, подобно Веспасиану в свое время, душат Рим, перекрывая поставки зерна. А нет зерна – нет и хлеба. Все просто, только вот от осознания этого легче не становится. И пока не будет восстановлен контроль над этой жизненно важной артерией Империи, цены на хлеб будут все возрастать и возрастать, что мы сейчас и видим, а хлеб скоро начнут раздавать по крупице на человека, если в скором времени ничего не поменяется. Желанию этих перемен и посвящены всецело мои думы.
