Стакан отправляется в обычную алюминиевую мойку.

В этом маленьком новом мире Мари Сарвон магии нет места, поэтому стакан присоединяется к уже ожидающей мытья тарелке и паре вилок. Он помоет их «Агуаменти» ночью, когда она уснет. Или… Тео щурится на слабый свет люстры. Потом берет ядовито-желтого цвета губку и чистящее средство, откручивает краны, регулируя нужную температуру воды. Придется повозиться — на тарелке запекшийся слой жира.

Он слышит ее теплое дыхание за спиной и продолжает неторопливо вытирать отчищенную тарелку влажным полотенцем.

Проходит около двух минут, когда Тео, наконец, удовлетворенно прячет посуду в ветхий навесной шкафчик над стоящей рядом с мойкой тумбой.

- Я хочу еще.

Тихо говорит она. И его сердце делает лишний удар, он без слов заваривает ей чай, а себе кофе и потом так же, без слов ставит перед ней еще и печенье и подходит к окну, смотря на дрожащие на холоде, проезжающие под их квартирой машины.

Мари тем временем куталась в слизеринский джемпер Тео, грела продрогшие пальцы о кружку с горячим чаем и судорожно закусывала губу, пытаясь собраться с силами и заглянуть ему в глаза.

Ей было стыдно перед ним.

За последнюю неделю.

За то, что из-за нее ему приходилось чем-то жертвовать.

Внимательные глаза следили за ней как только она взяла в руки печенье, теперь они изучали. Впервые Мари узнала такого Тео только сейчас, когда слизеринский педант, ни с кем не общающийся и молчаливый, вдруг оказался тем, кто заботится о ней и не просит ничего взамен. Никаких ответных чувств. Вообще никаких чувств.

После окончания войны мир гриффиндорки не вернулся в привычную колею, не нашел в себе сил начать заново, по кирпичикам себя собирать. Вместо этого он продолжил рушиться, осыпаться песком при каждой новой попытке вытащить его из вязкой трясины отчаяния.

- Тео, если ко мне никогда не вернется магия… Это важно? — спросила вдруг она, изо всех сил стараясь не опустить вновь взгляд на собственную чашку.

Тео замирает статуей, прислушиваясь к воющему ветру за пределами квартиры, к потрескивающим лампочкам над головой, к ставшему размеренным дыханию и к своим собственным ощущениям. Сердце стучит молотом. Он медленно, но уверенно качает головой и спрашивает, по деловому спрашивает, отпивая кофе:

- А почему это должно быть важно?

Мари улыбнулась. А собственно, действительно, почему?

Мари улыбается.

После того разговора она начинает оглушительно много улыбаться.

Улыбается, сидя за столом в его гостиной, со всех сторон окруженная блюдами, которые сама и вызвалась готовить.

Улыбается, когда читает какие-то неясно где найденные в квартире Тео книги.

Улыбается она и с газетных страниц, фотогорафий, восславляющих участников битвы, орден и все, что с ним связана. Правда, эти фотографии достаточно старые. Тео морщится и сминает пророк, Мари просила его не приносить в дом ничего, что было бы связано с ее прошлым. И Тео усердно соблюдал правило трех П – не приносить, не пускать, не показывать. Только изредка она выводила корявые письма на остатках его пергамента для работы, где рассказывалось в основном о том, что все в порядке и беспокоиться не о чем, а еще они пестрили разными отговорками и рассказами то о спортивных успехах в квиддиче, то о путешествиях по разным континентам в поисках магических зверей, то о внезапных делах в родовых поместьях.

Улыбается-улыбается-улыбается.

И у нее все хорошо.

Все, конечно же, хорошо.

Вот только у Нотта от этой улыбки скулы ноют и першит в горле.

Но он ничего не спрашивает, не пытается залезть в душу и расковырять там все.

Может, ему просто кажется.

Может, за он просто успел отвыкнуть от Мари и теперь видит в ней то, чего там нет.

Она бы сказала, если бы он как-то мог помочь.

все

хо-

ро

-шо

Главное, повторять себе это почаще – тогда, может, удастся поверить.

Нотту удается уговорить ее встретиться с Фредом и Джорджем, но она почему-то просит, чтобы пошел и он, Тео. Они пьют дорогое вино в магловском кафетерии, который находится прямо под их квартирой, в которой они вдвоем живут уже месяц, о чем близнецам, конечно, знать ни к чему… Тем временем Мари с таким невероятным воодушевлением рассказывает о планах – от желания начать спортивную магическую карьеру до нелегальных путешествий через порт-шлюсы, а Тео с вежливой улыбкой медленно прожаривается под испепеляющим взглядом молчащего Фреда. Нотт немного ежится, пусть рыжий думает, что это он его напугал, на самом же деле нет ничего в этом помещении, чем Мари, строящая планы и расстилающая полотном свою жизнь, которой никогда, никогда уже не будет. И если Нотт точно про это знает и сделает все, чтобы она была счастлива в другой, то Фред пусть продолжает бояться глупой любовной конкуренции. Но и он не так прост, видимо замечает что-то, тоже замечает что-то в этой наклеенной улыбке. Однажды Фред все же, уже давно хмуро и со смутной догадкой поглядывавший на нее, открывает рот, чтобы задать явно давно назревавший вопрос:

– Мари, ты в по…

– Не доставай ее вопросами, – перебивает его Нотт на полуслове, готовясь получить как минимум удар в глаз, но оказывается вознагражден только мрачным и разочарованным взглядом.

Тем взглядом, который достался бы Мари, когда она ответила бы на вопрос Фреда совсем не так, как он рассчитывал. И Фред это понимает.

Тео же не против принять удар на себя. Совсем не против.

Вот только улыбка Мари начинает набивать оскомину. Нотт терпит, стиснув зубы.

Он слегка отворачивается, попросить подать еще напитки, когда от этой улыбки становится слишком горько внутри.

Нотт молчит.

Молчит.

Молчит…

Нотт срывается, возвращаясь с работы, скидывая пальто и в два шага подходя к ней, стоящей у окна.

– Хватит! Поговори со мной хотя бы, хватит делать вид, что ничего не произошло! Поговори!– берет ее за плечи он, и улыбка медленно сползает с лица девушки.

Маггловская высотка, в которой они живут, все еще нависает и давит, ввинчивается в глотку ржавым сверлом.

Здесь, в этом доме, под ребрами начинает ныть куда ощутимее.

Здесь, в этом доме, когда они только вдвоем, когда Мари в очередной раз улыбается, что-то рассказывая – и от этой насквозь фальшивой улыбки внутренности скручивает в узел, Тео срывается.

Мари поднимает на него взгляд, смотрит немного рассеянно, расфокусировано, и опять пытается нацепить на лицо эту дурацкую улыбку, спрашивая:

– О чем…

– Ни о чем. Просто… Ни о чем, – выдыхает Нотт, прикрывая глаза, чтобы не видеть. Не видеть. Не видеть.

Пока душит злость в зародыше и пытается спрятать ее обратно вглубь себя.

– Если тебе есть, что сказать, Тео, – голос Мари вдруг начинает звучать неожиданно резко, колко. – То говори.

Тео открывает глаза.

Мари улыбается.

Напряженно, ломано, убивающе неправильно.

Но опять улыбается.

Злость разгорается с новой силой, несется по венам сметающим все на своем пути пожарищем.

Тео не говорит.

Он просто берет Мари за плечо и трясет, не до боли, главное, не до боли…

Но тут ее кулак просто впечатывается в скулу Нотта.

Пошатываясь от неожиданности, тот отступает на шаг, другой.

Проводит рукой по разбитой губе и удивленно смотрит на свои перепачканные пальцы.

Тут же ему прилетает кулаком под дых.

Спустя несколько минут они стоят друг напротив друга, тяжелые дышащие, злые, потрепанные.

Они смотрят друг на друга.

Смотрят.

Смотрят.

– Эм… – неуклюже тянет Мари, когда злость начинает отступать, оставляя после себя только вину и неловкость. – Ты знаешь хотя бы одно лечащее заклинание?

Гнев на лице Тео сменяется удивлением.

Он хлопает глазами раз.

Второй.

Третий.

И начинает хохотать.

Проходит секунда-другая – Мари начинает смеяться вслед за ним.

Еще спустя пару минут, когда их истеричный смех сходит на нет, Тео сгребают в крепкие, болезненные после пары злобных девчачьих ударов объятия.