Только войдя в комнату, он тут же увидел закутанную в одеяла Мари, которая лежала на полу и потирала локоть, а рядом растекалась лужей вода, которую он оставил для нее в стакане… Вид у нее был то ли растерянный, то ли виноватый, то ли сонный. Тео улыбнулся, ему хотелось захватить эту секунду в памяти, пока все не полетит к чертям, пока она такая рыжая и неуклюжая, сидит в этих десяти пледах и виновато бормочет.
— Я хотела попить воды, и… и уронила. Тео… Прости, я исправлю, сейчас!
Тео чуть было не вскрикнул, не делай этого, не надо, не теперь! Но понимал, что этим он только напугает ее, лишь отсрочив неизбежное. Так что он просто сглотнул, наблюдая как Мари, таким привычным и естественным движением схватила с тумбочки свою палочку и, не задумываясь ни на секунду шепнула «Репаро», едва взмахнув палочкой, даже не целясь и не направляя искры на осколки. Но целиться и не надо было… Ведь искр не было. Не было и тонкого полета стеклышек, которые едва касаясь друг друга собирались воедино. Были только слегка сдвинувшиеся брови Мари. Она перевела взгляд на Нотта, проверяя заметил ли он ее промах, какой позор… И тут же увереннее, как на первом курсе у Флитвика, произнесла заклинание, четко указав немного гнувшимся концом своей палочки на растрескавшуюся посудину. Но и это не помогло. «Витрум репаро», «Спекуло репаро» шептала она хрестоматийные заклинания, а в глазах начинал появляться испуг… Тео хотел бы закрыть лицо руками и не видеть этого, вместо этого он аккуратно направил свою палочку на осколки, пока это были осколки стакана, но он знал, что через пару секунд не только стакан будет разбит вдребезги и невербально сделал то, что больше никогда уже не сможет сделать Сарвон. Мари во все глаза смотрела то на палочку, то на стакан, пытаясь найти подвох в чем-то, но подвох все никак не хотел находиться. Потом она перевела взгляд на слизеринца, но тот только и мог, что выдавить.
— Мне очень жаль…
И Мари прикрыла лицо ладошками, стараясь сдержать крик. Ей не нужно было, чтобы он сказал это. Она ощутила, она тут же поняла это, исчезла та невесомая легкость, которая появлялась на кончиках пальцев в ту секунду, когда ты еще не сказал заклинание, но уже задумался о результате. Исчезло то неуловимое и никогда не замечаемое Мари чувство плотности, когда берешь в руки волшебную палочку, как будто она была в сотни раз более телесной и в тысячу раз более настоящей, чем все предметы вокруг. Пропала расползающаяся волна теплоты и силы, которая всегда окружает любого мага, едва колебля воздух. Она все подбирала и подбирала слова, но могла бы делать это до бесконечности, потому что описать такое, увы, невозможно — как если бы ослепший человек начал пытаться дать определение слову зрение…
Магия — это касание. Это дружеское похлопывание по плечу или тонкие девичьи пальцы, ободряюще сжимающие твоё предплечье. Это древко метлы, стиснутое в чуть-чуть вспотевших ладошках, и последующее за этим снятие баллов, сопровождаемое возмущенным «но, профессор, на метле по замку реально быстрее! Вы же не хотели, чтобы я опоздал к вам на занятие?» Это обжигающий огонёк свечи, на которой даётся клятва при посвящении в первокурсники. Это искусанные губы и съедающее изнутри волнение от того, что твой друг после очередной вашей авантюры всё-таки оказался в Больничном крыле. Это пальцы, сжимающие шершавое древко палочки, пока губы бормочут какое-нибудь заклинание из курса ЗОТИ под улыбающимся взглядом декана.
Магия — это зрительный образ. Это прожженное экспериментальным зельем тёмное пятно на некогда гладкой поверхности стола. Это постоянные взрывы и чуть-чуть подпалённые ресницы у твоего приятеля, потому что «искусство — это взрыв, разве вы не знаете?» Это восхитительные виды, открывающиеся с вершины самой высокой башни Хогвартса. Это потолок гостиной, украшенный светящимися в ночи звёздами не хуже, чем в Большом зале. Это исписанные быстрым корявым почерком обрывки лекций и лабораторный журнал, заполняемый с каллиграфической аккуратностью. Это конспекты, где каждый заголовок выделен как-то по-своему: особым шрифтом, специальным скотчем или волшебным текстовыделителем. Наконец, это изумительные иллюзии, создаваемые профессором Заклинаний — и научить им она готова любого, кто доберется до седьмого курса.
Магия — это запах. Это тонкий аромат парфюма, подчеркивающий галантные манеры. Это запах вина, льющегося в гостиной Слизерина прямо в очередной («господин декан, кажется, это десятый подряд, нам уже некуда их ставить!») выигранный кубок школы. Это резкий запах полироли для мётел, смешивающийся в гостиной с ароматным дымком, поднимающимся от тонких японских благовоний. Это запах хорошего чая и книг. Это запахи лекарств в Больничном крыле, когда студенты помогают школьному колдомедику наводить порядок. И конечно, это тонкий запах зелий, вздымающийся дымком над котлом и плавно перетекающий в хрустальные флаконы под бдительным надзором профессора Зельеварения.
Магия — это звук. Это гитарные переборы и ритмичное постукивание по маленьким африканским барабанам. Это пение хором и в соло. Это тихое потрескивание поленьев в камине и скрип пера, вырисовывающего на пергаменте смешную карикатуру. Это хаффлпафские (сколько бы гриффиндорцы не пытались убедить весь мир в обратном) самые шумные и дерзкие вечеринки в Хогвартсе. Это восхищенное перешептывание эльфов, приветствующих заглянувших к ним на кухню, и звон монеток, отсчитываемых за очередную подработку в Хогсмиде. А ещё это свист волшебной палочки, рассекающей воздух, чтобы превратить носовой платок в большой, мягкий и очень тёплый плед, которым можно укутать ножки всем собравшимся в тесный кружок на ковре в гостиной.
Магия — это вкус. Вкус первой победы и первого разочарования. Вкус дружбы и вкус вражды. Это ветер, танцующий на языке, пока ты летишь к кольцу с мячом. Это сотни немыслимых лакомств, подаваемых эльфами в Большом зале — и покидать эти пиршества так не хочется! Это вкус кофе или зеленого жасминового чая, помогающих бессонными ночами справляться с бесчисленными домашками.
Магия — это ты. Но теперь у магии другое определение, понимает Мари. Ей больше негде взять боггарта, но она и так знает, как выглядит самый страшный ее кошмар.
— Что произошло?
Гриффиндорка смотрела на свои руки, будто впервые их увидела и была очень удивлена… Это что за 5 отростков? Зачем они? Они что — называются пальцы? Так всегда было?
— Темный Лорд проиграл.
— Я знаю, но что произошло со мной? Это было проклятье, сглаз, что? Ведь это временно, Тео, да?
Она лихорадочно бегала глазами по комнате.
— Мари… Я… Не я должен тебе это говорить, то Темный Лорд умер, погиб окончательно, это конец…
— Да ну и что, Тео? Ну и что? Ты хочешь, чтобы я пустила слезу? Чтобы порадовалась? Так вот я рада, но что, ради Мерлина, произошло со мной?!
Она почти кричала.
Нотт опустился к Мари на пол и она тут же подползла к нему, обхватывая его руку и закрывая глаза, он мог посчитать каждую слезинку, которая плыла сквозь ее веснушки и находила покой на его черной футболке. А она… Это было слишком, это снова было слишком и она просто глотала слезы, готовясь услышать свой окончательный приговор. Хвойный лес, фиалка и мускатный орех, ещё немного приятного и запретного аромата дыма, не тот задорный порох, которым пахло от близнецов, а волнующая сигаретная горечь… Хотелось задохнуться этим запахом, как тогда, у озера. И утонуть. В темных как два лесных озера глазах Теодора Нотта.
— Хорошо. Давай я начну сначала? Уверен, часть этой истории ты сама расскажешь получше меня. Ваша семья, ваш род, род Сарвон — очень древний и берет начало от благороднейшего волшебника Маркуса Сарвона, который писал первые магические законы и собственноручно закладывал фундамент, а точнее собственноручно накладывал защитные и маскирующие чары, на первое в Англии министерство магии, за что и получил аристократический и чистокровный титул, по сути сам себе его вручив. Это тебе рассказывали, наверное, с пеленок. А еще даже я помню, что когда нам читали сказку о трех братьях, ты любила доказывать, что это все чистая правда и твой какой-то там прадед какое-то время владел воскрешающим камнем… И знаешь, я ведь тогда тебе не верил и наверное стоит извиниться за это, Мари, но как бы я сейчас хотел оказаться прав и обозвать тебя снова последней врушкой…
