— Вы не первая подзащитная, которая не хочет со мной сотрудничать, поверьте. Но отказаться от моих услуг вы не можете. Вам должны были оставить брошюру, освещающую подробности роли защитника и цели его работы. Вы ознакомились с ней?

— Была тут какая-то книжонка, я ей задницу, кажется, подтерла.

— Вот как? В таком случае, я вынуждена буду самостоятельно спасти вас от тьмы невежества…

*

Когда Мари входит в камеру, ее подзащитная как раз приканчивает суп и переходит ко второму. Хотя «приканчивает» не совсем то слово, учитывая степенную церемонность, с которой она поглощает пищу — никаких кулинарных изысков, все просто и при этом так сбалансированно и полезно, будто бы для иных здесь эта еда и не станет последней. Впрочем, осознаваемая Мари бесполезность изменения рациона заключенных не отменяет того факта, что в свое время она боролась за четкую регламентацию блюд — и победила. Так что теперь женщина напротив имеет возможность наслаждаться вареными овощами и приготовленной на пару рыбой, но ни здоровое питание, ни безупречные манеры не в состоянии придать пристойный вид той развалине, в которую она превратилась.

Когда ее худая рука наклоняет стакан и струйки компота стекают между опущенными уголками губ, уродливыми брылями свисающими до подбородка, Мари отворачивается.

Лишь услышав звон отставляемой посуды, она вновь смотрит на свою подзащитную:

— Итак, вы ознакомились с материалами, которые я вам оставила? Миссис…

Мари надеется, что она представится. Действительно надеется, ведь это означало бы, что их общение сдвинулось с мертвой точки и она начинает ей доверять. В деле значатся ее данные, но она их не подтвердила, как и не опровергла, и установлены они были с чужих слов — не слишком-то заслуживающих доверия. Но Министерство не терпит анонимных граждан и пытается учесть их любой ценой, принимая самые дикие гипотезы.

Но что заставляет ее скрывать свою личность, и как ей вообще это удается?

— Понятно. Что ж, я буду называть вас миссис Смит, это уже принятая версия, которая тем не менее вызывает у меня большие сомнения … Вообще, вопрос, кто же вы такая, волнует многих. Ваша палочка была определена как принадлежавшая Лаванде Браун, чье тело сильно пострадало в ходе Битвы за Хогвартс и было опознано по косвенным признакам. Однако, несмотря на состояние вашего тела, колдомедики с уверенностью заявляют, что вы не можете быть выжившей мисс Браун. Вас не опознал никто из преподавателей Хогвартса, хотя миссис Смит там училась…

— Я рада, что подкинула нашим великим умам достойную загадку. А теперь оставьте меня в покое, послеобеденный сон — залог красоты и здоровья.

— Вы хотите умереть? — неожиданно для самой себя спрашивает Мари. — Хотите, чтобы дементор выпил вашу душу?

— Что, много встречали в вашей практике тех, кто хотел? — уже легшая и отвернувшаяся было к стене Смит выворачивает шею, глядя на нее с интересом.

— Нет, но…

— Почему вы решили стать защитником?

— Вам не кажется, что это слишком личный вопрос, не имеющий отношения к делу?

— Не более чем ваш. Ничто не мешает вам не отвечать, но тогда наше сотрудничество можно считать оконченным.

Реплику о том, что их сотрудничество так толком и не началось, Мари легко проглатывает. И задумывается над ответом, который должен выглядеть правдоподобно, но при этом не нести в себе достаточно личной информации, чтобы сделать ее объектом манипуляций собственной подзащитной.

— Личные мотивы, никакого общечеловеческого желания справедливости, разумеется — Мари молчит, и Смит не торопит ее, хотя явно ждет продолжения, не удовольствовавшись столь кратким ответом. — И должна признать, идея борьбы с Министерством на законных основаниях, за которую оно еще и платит, также меня привлекает.

— Эгоистка, получающая удовольствие от бодания с министерскими чинушами… Возможно, мы и сработаемся.

На безобразном лице презрение смешивается с одобрением и какой-то прямо-таки родительской гордостью. Смит часто и мелко кивает, от чего пряди ее роскошных, так диссонирующих с остальным обликом волос колышутся золотистыми колосьями на ветру.

— Так вы скажете, кто вы?

— Нет. Да. Может быть, но не сейчас, — наконец определяется Смит и устраивается поудобнее, подобрав под себя ноги. — Сейчас я хочу рассказать об убийствах, в которых меня обвиняют.

— А были и другие?

— Конечно. Но слушайте.

*

Кровавые подробности, рассказанные Смит, не произвели на Мари особого впечатления. Многое она знала из материалов дела, с которыми ее версия совпадала в точности, и даже рассказ очевидца — виновника — произошедшего не мог превзойти по тошнотворности колдографии, сделанные на месте событий.

Обычная семья волшебников, не ожидавших, что именно их изберет своими очередными жертвами проводящий черномагические ритуалы маньяк. Человеку вообще свойственно думать, что беда может произойти со всеми, кроме него.

Так было и в этот раз.

Паника, пестуемая непонятно откуда вылезшими после первого убийства продавцами «лучших средств защиты и оберегов», затронула многих, но не всех. А Смит было все равно, чьи потроха раскладывать на алтаре, лишь бы в жилах их обладателей текла магическая кровь. И жертвы находились, раз за разом.

За те пять лет, что она работала защитником, это было самое серьезное и резонансное дело в Магической Британии. И то, что теперь Мари должна над ним работать, было одновременно хорошо — и плохо. Отношение к защитникам не сильно изменилось за прошедшее время и варьировалось от равнодушия до откровенного порицания. Слишком инородным был подобный институт для волшебного мира, где суд вершил Визенгамот, бывший в глазах большей части магов преемником Суда Волшебников — органа, выражавшего интересы их и самой магии.

Мысль, что кто-то может на законных основаниях бороться с Визенгамотом — со всем магическим сообществом, в их представлении, — казалась им кощунственной. То, что кто-то на полном серьезе, находясь на службе у Министерства Магии, защищает убийцу, в виновности которой невозможны сомнения, воспринималось как дикость. И такое отношение, разумеется, не могло не перенестись на личность самой Мари.

После отгремевших вслед за Победой судов с обвинением ее отца, после свадьбы с Ноттом и смены фамилии она стала невидимкой, фамильной безделушкой, аристократкой и женой. После назначения защитником — клоуном Отдела Обеспечения Магического Правопорядка, по крайней мере, до первых выигранных ей дел.

Теперь о ней заговорили все. И не только о ней.

*

— Держу пари, Теодор Нотт не останется просто исполняющим обязанности министра, — вещал в очередную субботу Захария Смит. Пари, разумеется, никто не принял, но поставленная на стол пинта с успехом заменяла выигрыш.

— Учитывая, что Кингсли ушел с поста не внезапно, это очевидно, — пробормотал пожилой волшебник, один из немногих, дерзающих иронизировать над небожителем.

— Последние несколько дней в министерской столовой мистера Нотта постоянно видят в обществе миссис Уизли, — чуть понизив голос, будто сообщая страшную тайну, добавил Захария. — Хотя раньше они едва ли были знакомы. Любому ясно, куда ветер дует. Конечно, министерство еще не сделало официальное заявление, но через два дня пресс-конференция… Политический журналист — тоже в каком-то смысле политик, — доверительно сообщил Захария Смит очередной разукрашенной как вышедший на тропу войны индеец ведьмочке.

— Надеюсь, что нет, — рассмеялась та. — Ведь вы сами всегда так красноречиво доказываете, что политики не позволяют себе никаких эмоций. Жить без чувств — что может быть ужаснее?

— Для меня все не так строго. Но вы правы, дорогая леди: это тяжкий груз. Как бы там ни было, — Смит приосанился и обвел взглядом свою аудиторию, — думаю, я действительно понимаю этих людей. Именно это и позволило мне стать неплохим политическим экспертом.