Вместо ответа просто пожимаю плечами.

– Главное не задавай вопросов. Ты знаешь, к чему они приведут.

Вконец запуганная Алиша открывает передо мной дверь, и я делаю шаг в пропахший алкоголем, сигаретами и грязным бельем дом. Надеюсь, я не задержусь здесь надолго и верну свою прежнюю жизнь.

ДЖОРЕЛ

Помещение, в котором мы записываемся, это одна из старых звукозаписывающих студий моего отца. На самом деле я был удивлен, когда он предложил ее, узнав, что я с друзьями записываюсь.

Мы с парнями не мечтаем о славе, выступать перед толпами людей, иметь звезду на Голливудской аллее или о подобной чуши. Мы просто занимаемся тем, что нравится. Арчи заливает треки на сайты, их используют где-то в клубах, на самом деле я даже не интересовался особо. Мне нравится создавать, и я это делаю.

– Так все парни, я погнал. – Холл поднимается с крутящегося кресла и стряхивает с себя крошки ход-дога.

Я сижу за микшерным пультом и не обращаю внимания на возникшую вокруг суматоху.

– Мы собирались поесть где-нибудь, – подает голос Сэд. – Ты разве не с нами?

– Не. – Холл чешет белобрысую макушку. – Нужно решить кое-что.

– Кое-что это что? – не унимается Сэд.

– Кое-что это кое-что, отвали, – огрызается Холл.

Бекс, Арчи и Колин, – парень, который помогает нам с записями, – начинают громко ржать. Кажется, я один ничего не понимаю.

– Я тоже хочу повеселиться, – заявляю я, оторвавшись от работы. – Что смешного?

Бекс подмигивая Холлу, объясняет мне:

– У нашего скромника появилась наконец-то настоящая девушка.

– Во-первых, постоянная, – поправляет его Сэд. – А во-вторых, не девушка, а женщина.

Холл чуть ли не рычит и хватает свою кожаную куртку с кресла.

– Отвалите.

– В чем проблема? – недоумеваю я. – Ну встречаешься ты с женщиной, что тут такого?

Холл бросает на меня быстрый взгляд, а Бекс прочищает горло.

– Майки, ты где витаешь в последнее время?

– Да объясните!

– Я встречаюсь с замужней женщиной! – резко вставляет Холл. – Ей тридцать восемь, у нее есть сын школьник и идиот-муж, который живет на своей работе. Довольны?

Вот это уже другой разговор. Ничего себе новости. Я даже присвистнул.

– Все так серьезно? – спрашиваю я после некоторой паузы.

Холл, едва сдерживаясь, игнорирует смешки парней. Он смотрит мне прямо в глаза и едва заметно кивает. Я скалюсь и подмигиваю другу. Он показывает мне средний палец и выходит из аппаратной.

– Все, давайте тоже сваливать, – говорит Арчи, крутя на пальцах связку ключей.

Мы все начинаем собираться, и тут на меня резко находит озарение. Твою мать. Сегодня четверг.

Мой стон не остается незамеченным.

– В чем дело, бро? – Сэд тычет в меня кулаком под ребра.

Я заламываю ему руку, и мы со смехом вываливаемся на сверкающую сумеречными огнями улицу. На улицах ЛА мы местные пираты, охотящиеся на девочек с силиконовыми губами и грудью. Я обожаю даже запах, которым пропитаны эти улицы. Шаркая кроссовками по горячему от калифорнийского солнца асфальту и сдирая со своих друзей бейсболки, вдыхаю запахи района 323 и не думаю о том, что скоро снова столкнусь с, казалось бы, давно убитым во мне чувством.

И вообще с чего я должен об этом париться? Я не еду домой с неохотой или легко читаемой тревогой в глазах. Как делал это Клэй. Я думал, возможно, все дело в его отце или матери, которая, по его словам, путешествовала. В каждой семье свои заморочки, и я не лез к нему с расспросами пока он сам все мне не рассказал. Ужасно жаль, что такое дерьмо происходит с хорошими людьми. Я никогда не знал маму Клэя, но уверен, что до болезни она была замечательной. Быть может, как и моя.

– До скорого. – Я ударяю ладонью по ладони Арчи, затем мы ударяемся кулаками. И так же с остальными ребятами.

– Не пропадай, – кричит мне вслед Сэд. – Сегодня туса.

Я приставляю два пальца к виску и имитирую выстрел. Сэд закатывает глаза и запрыгивает в «Астон Мартин» Бекса.

***

Особняк моих родителей затерялся среди бесконечной зелени района Бэл-Эйр. Густые живые изгороди и карликовые дубы охраняют сон моей дорогой мамы, которую я боготворю.

Она уже ждет меня, стоя на белом мраморном крыльце, когда я въезжаю через ворота. На ней красное, напоминающее оттенок граната, платье, которое почти воедино сливается с ее длинными волосами. Она улыбается и протягивает руки, и я словно мальчишка выпрыгиваю из машины и ныряю в ее объятия. Я давно перерос свою мать, так что, когда мы обнимаемся, ее лицо оказывается на уровне моей груди.

– Я скучала, – улыбаясь, произносит она, задрав голову.

Я убираю козырек своей бейсболки назад и дарю ей ответную улыбку.

– Прошла всего неделя, мам.

Она хмурится и, взяв меня за руку, ведет в дом. По холлу снуют слуги, как это часто бывает, когда мама устраивает семейный ужин. Ей нужно, чтобы все выглядело безукоризненно. Не выпуская из своей ладони моей руки, она садится на кожаный диван в гостиной и тянет меня к себе. Скрипя кроссовками по мраморному полу, я плюхаюсь рядом с ней. Через огромные от пола до потолка окна льется солнечный свет, а через открытую дверь доносится запах свежескошенной травы.

– Чем ты занимался всю неделю, милый? – интересуется мама, проведя ладонью по моей едва заметной щетине.

– Зависал с парнями в студии, записывал. Как обычно, – неоднозначно отвечаю я.

Мама снова улыбается и уже открывает рот, чтобы что-то еще спросить, но ее прерывает внезапно вошедший в гостиную отец.

– Джорел. – Он мягко улыбается и пожимает мне руку.

Так происходит всегда, когда между нами возникает физический контакт. Что-то во мне переключается. Словно какая-то частица в теле остро реагирует на это прикосновение, заставляя кожу покрыться мурашками, а мышцы напрячься. Это похоже на удар электрического тока. Хотя на самом деле, я не представляю, как может ударить током, со мной такого никогда не происходило. Но по ощущениям, мне кажется, это схоже.

Быть может все дело в его характере. Он не деспот, не тиран. У него есть минусы, как и у каждого человека. Но его рукопожатие всегда сопровождается этими непонятными для меня ощущениями.

– Отец. – Я быстро убираю руку и улыбаюсь, глядя на него.

Мы одного роста и внешне очень схожи. В отличие от моего безумия на голове, черные волосы отца всегда уложены безукоризненно. Черные витиеватые рисунки, тянущиеся от его запястий, скрываются за рукавами закатанной до локтей белой рубашки. Мой отец привлекателен, богат и амбициозен.

– Я умираю с голоду, – говорит папа, подавая руку маме.

– Но. – Мама поднимается с дивана. – Эшли и Кристофер еще не…

– Хочу есть, – настаивает отец.

Мама ничего не говорит, так как не любит ссор, а их в нашей семье достаточно. Мы проходим в столовую, отделанную светлым деревом. Отец не любит изыски, поэтому помещение, где мы проводим традиционные семейные ужины, не такое огромное, что можно слышать эхо, когда вилка касается тарелки.

Когда-то нас собиралось намного больше, но постепенно тети, дяди и кузены разъехались по всему свету. Но мама настаивала на четвергах как на чем-то священном.

Я сразу же набрасываюсь на еду, когда подают первое блюдо, потому что кроме ход-дога, сегодня в моем желудке ничего не было. Папа как обычно начинает разговор. Порой он мне кажется до боли предсказуемым, хотя на самом деле это совсем не так.

– Все еще записываетесь на той старой студии?

Если бы мне было меньше двадцати трех лет, я бы закатил глаза. Зачем спрашивать то, о чем прекрасно осведомлен?

– Ага. – Я продолжаю жевать тающую во рту телятину.

Отец откладывает вилку и в упор смотрит на меня.

– Если бы ты хотел музыкальную карьеру, она бы у тебя была, – начинает он, – учитывая то, чем занимается наша семья. Но ты явно этого не хочешь. Но записывать музыку для клубов, это как-то низкопробно не думаешь?