— Ты хоть представляешь, как долго я ждал, когда ведьма-девственница призовет меня из того древнего фолианта?
Огни свечей дико заплясали, прежде чем пламя яростно взметнулось вверх, словно вторя его голосу и словам.
— Но теперь все обрело смысл. — Он облизнул полные губы, в свете свечей сверкнули клыки. — Все это время я ждал тебя, Гермиона.
Она дрожала, сердце стучало как бешеное.
— Только ты одна могла освободить меня…
Больше не в силах вынести его голодного взгляда, она повернулась на каблуках и сделала безумный рывок, пытаясь оказаться на свободе.
Она обежала алтарь и попыталась спрыгнуть с возвышения у стены, но кровь уже плескалась у самой лестницы на алтарное возвышение, отгораживая ее, словно ров. Жидкость казалось живой и напоминала кислоту, и Гермиона боялась касаться ее. Она услышала его глубокий смешок за спиной. Он небрежно прислонился к алтарю, наблюдая за ней.
— У нас впереди целая ночь, Гермиона. Хотя я бы посоветовал тебе оставить эти бесплодные попытки сбежать и поберечь силы.
Он наклонил голову; выражение его лица стало серьезным, глаза потемнели.
— Обещаю, тебе понадобятся все твои силы, каждая их капля, как только ты окажешься подо мной.
Сердце заколотилось в груди.
К черту!
Она спрыгнула с возвышения и приземлилась в темно-красную лужу, забрызгав голые икры и промочив туфли.
Его смех эхом отразился от витражного стекла и пронесся впереди нее, пока она мчалась по главному проходу, не отводя взгляда от массивных дверей церкви.
Она не видела, как крылья за его спиной снова растворились, и тени заскользили вниз по его телу, по полу, дотягиваясь до нее, словно цепкие руки, отчаянно пытающиеся утащить ее в преисподнюю.
Она почувствовала как нечто горячее, бьющее током обернулось вокруг ее щиколотки, потянуло, и свалило ее с ног. Она рухнула головой вниз, но тени обвились вокруг ее груди и рук, словно темные ленты, останавливая ее всего в каком-то миллиметре от твердой земли.
Крик замер у нее в горле, уступив место судорожному вздоху: ее потянуло назад прямо по воздуху.
А потом тени-ленты исчезли, и Гермиона летела и летела, потоки воздуха трепали ее платье и волосы. А затем она осознала, что полулежит на чем-то. Она судорожно сглотнула, потрясенная тем, что все еще цела, и через мгновение поняла, что в воздухе ее удерживают сильные руки.
Она попала прямо в его объятия.
Гермиона медленно подняла голову и встретилась с ним взглядом, руки были прижаты к твердым мускулам на его груди; его алебастровая кожа обжигала даже сквозь тонкую ткань пропитанной кровью рубашки.
Он улыбнулся, его глаза хищно блестели.
— Мы больше не должны так встречаться.
Она запаниковала, пытаясь выбраться из его стальной хватки.
— Нет, поздно трепыхаться. Ты попалась, голубка. Уже набегалась.
Он развернулся и уложил ее на мраморную столешницу алтаря.
— Я бы предпочел мягкую постель в том доме, где ты меня призвала, или даже заднее сиденье машины, на которой ты приехала. Но увы, ты сама виновата, выбрала церковь, так что это будет алтарь.
— Пожалуйста, — отчаянно прошептала она, пытаясь соскользнуть с алтаря, но ее подхватили под колени, поднимая ноги вверх.
— Если тебе так нравится умолять, то я с радостью тебе помогу.
Его руки скользнули вверх по ее бедрам, поднимая тонкую ткань белого платья, кончики пальцев обхватили резинку нижнего белья. Гермиона боялась, что сердце не выдержит.
— Должен быть другой способ. Я могу что-нибудь сделать для тебя. Я могу сотворить еще одно заклинание… Все, что захочешь…
— Что я хочу, так это потеряться в тебе.
Он обхватил пальцами ткань и потянул, медленно проводя по ее бедрам, оголил ягодицы, коснулся колен и обласкал икр. Тонкая ткань соскользнула с ее лодыжек, приземлилась на алтарь, так же неумолимо, как молоток судьи подтверждает приговор.
— Прошли столетия с тех пор, как у меня была женщина. Души, оставленные блуждать в недрах ада, слишком дикие. Не в моем вкусе.
Его руки скользнули вверх по ее икрам, раздвинули колени и потянули ее вперед, так что она села на край, а он устроился между ее бедер.
— Я предпочитаю лакомые кусочки. Таких, как ты. Нежная, нетронутая. Твоя кровь звала меня между мирами. Я чувствовал везде твой аромат, твой вкус на языке, еще до того, как услышал твой голос, произносящий слова заклятия, освобождающий меня от оков.
Он запустил руку в ее волосы, оттягивая голову назад, заставляя встретиться с ним взглядом, когда он возвышался перед ней. Его глаза сверкали в темноте, как у кошки, и были смертельно опасны. Он наклонился вперед и, прежде чем коснуться губами ее губ, проговорил:
— Будет не больно, — шептал он, разом охрипнув. — Я могу доставить тебе немыслимое удовольствие, которое тебе даже не снилось. Ты будешь сходить с ума от наслаждения. Просто отдайся мне, Гермиона, отдайся добровольно, и я одарю тебя…
Слезы потекли из уголков ее глаз: к ее бесконечному стыду, эти слова отозвались жаром в ее сердце. Она невольно напряглась.
Он прочел искушение в ее глазах: за долгие века служения ангелом мести он научился различать все нюансы человеческих чувств. И он снова улыбнулся, нежно царапая клыками мягкую плоть ее нижней губы.
Гермиона судорожно сглотнула.
Невозможно бороться с этим, невозможно бороться с ним…
И она сдалась.
— Умничка.
Жар усилился, расходился по венам, словно горячее масло.
Он потянул подол платья вверх, до бедер. Прижатая ее собственным весом ткань не двигалась дальше, и Гермиона инстинктивно обвила ногами его торс.
Его глаза вспыхнули от удовольствия. Он обхватил рукой ее за талию и приподнял, пропуская платье под ягодицами, а затем усадил обратно. Он потащил ткань вверх, обнажая грудь и стягивая через голову. Гермиона подняла руки, чтобы облегчить задачу. Стоило пройти голове в ворот, тугие локоны рассыпались по обнаженным плечам.
Его зрачки расширились при виде ее упругой груди и розовых сосков, каштановых волос, мерцающих в свете свечей.
— Ты стоила всех лет ожидания, — выдохнул он, бросаясь вперед и захватывая ее губы в обжигающем душу поцелуе. Его язык, не теряя времени, обвел ее губы, руки скользнули по ее бокам вверх и обхватили полную грудь, которая не поместилась в широкие ладони.
Он издал низкий горловой рык, дикий, нечеловеческий, и подушечки его больших пальцев скользнули по ее соскам, тут же заставив их затвердеть.
Он прижимался к ее ничем не защищенным половым губам, ткань его кожаных штанов терлась о внутреннюю сторону ее бедер, посылая электрические волны по ее коже. Выпуклость спереди наполнила ее инстинктивным страхом и возбуждением. Его язык в полной мере воспользовался ее удивленным вздохом, скользнув в ее рот, обводя заднюю часть зубов.
Гермиона была ошеломлена, неопытна и не знала, что делать. Ее руки цеплялись за его спину, хватая его за рубашку. Она хотела, чтобы та исчезла, что-то маниакальное пробуждалось от сна внутри нее, заставляя сходить с ума от желания.
Она провела руками по его бокам и потянула за нижний край, прерывая голодный поцелуй нежным хныканьем, заставившим его зрачки поглотить остатки серого. Он взял дело в свои руки и просто стащил рубашку через голову так грубо, что Гермиона услышала, как лопаются швы. Когда мускулистое пространство его груди появилось в поле зрения, она почувствовала, как все ее тело пульсирует.
Она вся горела, ее лихорадило, она была безумна в своей низменной жажде.
Что со мной?
Она провела дрожащей рукой по лицу, но он перехватил ее за запястье и отвел в сторону.
— Прекрати думать, просто чувствуй.
Она подчинилась приказу, ее разум полностью ускользнул от нее, оставив после себя лишь оболочку, сходящую с ума от желания и тлеющего жара, который, несомненно, испепелит их обоих.
Она ахнула, когда его руки скользнули под ее голые бедра и дернули ее, заставив проехаться спиной по поверхности алтаря; вокруг горла обвилась его ладонь и надавила, вынуждая откинуться на спину и пустым остекленевшим взглядом уставиться на расписную фреску на потолке.
