Гермиона буквально ввалилась в церковь, распахнув тяжелые массивные двери, и, задыхаясь от усталости, сделала пару неуклюжих шагов вперед. Пошатнувшись, она едва успела ухватиться за деревянную спинку скамьи.
Она тяжело сглотнула и оглянулась через плечо на двери, широко распахнув полные слез глаза.
Разумеется, тут она в безопасности.
Он не мог сюда войти.
Грохот захлопнувшихся за Гермионой дверей заставил ее испуганно взвизнуть — нервы были ни к черту после всех ужасов этой ночи.
— Ты в порядке, дитя мое?
Она вздрогнула и, опираясь на спинку скамьи, обернулась: перед алтарным возвышением стоял в полном облачении святой отец. За его спиной на алтаре горели свечи.
Гермиона моргнула, сделала несколько медленных шагов по проходу. После дикого забега она никак не могла отдышаться.
— Я…
Больше она ничего не успела сказать. Сотни свечей затрепетали, словно от ветра; проникающий в церковь через высокие витражи лунный свет померк: за окном стало темно, хоть глаз выколи.
Сердце сделало кульбит, из глаз снова потекли слезы.
— Что за напасть? — священник вглядывался в беззвездную тьму за стеклом.
Она покачала головой, не в силах вымолвить ни единого слова.
Нагнетая обстановку еще больше, из глаз статуй полились кровавые слезы
— Да поможет нам Бог, — святой отец перекрестился и быстро отступил. — Пойдем со мной, дитя. Спрячемся в подсобке, там безопасно.
— Меня уже ничто не спасет, — по щеке скатилась слеза. — Бегите, спасайтесь.
— Ты должна пойти со мной.
Двери церкви распахнулись. На пороге стояла сотканная из теней фигура.
— Простите, святой отец. Но она пойдет со мной.
Его голос эхом отдавался от стен, дребезжал в стеклах, проникая в ее голову и сердце.
— Прочь, нечистая сила! — святой отец нащупал рукой распятие и сжал его в дрожащей руке.
Существо скривилось и махнуло рукой, прося замолчать. Тени в церкви пришли в движение, словно щупальца, потянулись от стен, обвили запястья и лодыжки святого отца и рванули обратно, растягивая его в стороны.
Он закричал в ужасе, забился в своих путах. Они были крепче. Гермиона зажала рукой рот, ее глаза были широко распахнуты от ужаса. Она спряталась за скамью, обхватила руками дрожащие ноги.
— Ты бессилен тут, мерзкий демон! — кричал священник даже тогда, когда демонические силы заставили его тело взмыть в воздух и прижали к стене.
— Не люблю детские прозвища. Но поскольку я еще не представился, прощу тебя на первый раз. — Создание облизнуло губы, злобно ухмыляясь. — Веками вы называли меня разными именами. В последний раз, когда я жил среди смертных, меня звали Томасом. Но, думаю, тебе я больше знаком под именем Рагуила.
Святой отец в шоке распахнул глаза.
— Нет!.. Ты лжешь! Ты ради богохульства называешь себя ангелом!
— Боюсь, что нет, святой отец. Я и в самом деле Рагуил. Спросите девушку, она трижды вызывала меня по имени.
Рагуил подмигнул выглядывающей в щель между спинкой и сидением скамьи Гермионе.
— Увы, с тех пор, как меня звали Рагуилом, я пал. — Он наклонил голову набок, изучая распростертого святого отца. — Разумеется, мисс Грейнджер не знала этого, когда меня призывала. Маленькая глупенькая ведьма.
Святой отец сглотнул.
— Ведьмовство… — он прищурился. Яростное обвинение в его взгляде пригвоздило Гермиону к месту. — Ты смела войти в дом Божий?! Вместе вам гореть в геенне огненной вечно-о-о-ость!
И стоило ему прокричать последнее слово, как витраж разбился на сотни осколков, и болтающееся, словно на веревках, тело священника вылетело в образовавшийся проем. Святой отец с силой ударился о землю, проехался по траве несколько футов, пока его не остановили кусты. Он быстро вскочил на ноги, задыхаясь, но что-то бессвязно бормоча, и бросился в слепом ужасе к дороге.
Падший ангел сосредоточил свое внимание на спрятавшейся девушке. И улыбнулся. Улыбка на его красивом точеном лице просто обескуражила и почти отвлекла от всепоглощающего ужаса при виде того, как он входит в церковь.
Земля содрогалась под его шагами.
— Знаю, я обещал сегодня больше никого не убивать… Но он уже начал меня утомлять.
Гермиона закрыла лицо руками.
— Я этого не хотела! — прошептала она едва слышно, но он все равно услышал каждое слово: все его нечеловеческие чувства обострились, настроившись на ее сердцебиение.
— Я знаю, малыш. — Его голос был нежным, успокаивающим. Дразнящим. Он медленно шел по центральному проходу, тени отбрасывали скамьи за его спиной к стенам с такой силой, что по дереву шли трещины. — И все же ты хотела, чтобы того, кто тебя обидел, настигло правосудие. И я твое желание выполнил.
— Ты убил ее! — закричала Гермиона. Негодование придало ей смелости.
Его руки все еще были перепачканы в крови… Гермиону до конца жизни будет преследовать, как он вонзил свои когти в грудь Амбридж и вырвал ее сердце, как сжимал его, все еще колотящееся, в руке.
— Человека, убившего твоих родителей, самым гнусным образом оправдали! Едва ли можно назвать справедливым то, что ей дали выйти на свободу лишь из-за технических особенностей современной системы правосудия. — Он наклонил голову, в свете свечей блеснули зубы — смертельно острые клыки. — Еще скажи, что тебе абсолютно не понравилось наблюдать, как я отправляю ее душу в чистилище.
— Я теперь тоже убийца…
— Нет, малышка. Я видел настоящих убийц. Целую вечность карал их голыми руками и мечом. Ты невинна.
Он уже был совсем рядом, всего в нескольких ярдах от нее.
— Во всех смыслах.
Очередная скамья оторвалась, движимая тенями, от земли и, врезавшись в стену, разломилась ровно посередине.
— Но ненадолго.
Его чувственный тон вывел Гермиону из оцепенения. Она вскочила и, пошатнувшись, бросилась по проходу к возвышению с алтарем.
— За все надо платить, мисс Грейнджер. Я выполнил свою часть сделки, теперь твоя очередь.
Сердце словно бешеное колотилось в груди. Белое платье, в котором она была на ритуале Призыва, было перепачкано в крови убийцы ее родителей… Эта ночь казалась бесконечным кошмаром.
Из ее глаз лились слезы негодования, страха, безнадежности и потери.
— Я не знала, чем придется платить!
Его это ни капли не тронуло.
— Ты знала, что нужно принести кровавую жертву.
— И я порезала себе ладонь…
— Мне нужна другая кровь, малышка.
Она вздрогнула.
— Прекрати так меня называть.
К стене отлетела и разбилась последняя скамья. Из глаз святых на пол лилась кровь, растекалась по полу и стремилась к ней.
— Ладно… Гермиона.
Он остановился у подножия лестницы перед алтарным возвышением, глядя на ее дрожащую фигуру, его серые глаза словно светились изнутри.
— Что ты такое?
Он наблюдал, как она обогнула алтарь и уперлась в него руками, готовая в любой момент снова бежать.
— Я один из падших. Я тот, кто изгнан. Я забытый сын.
Он начал медленно подниматься по лестнице, тени вдоль стены бежали по полу и собирались за его спиной, соединяясь в огромные клубящиеся чернотой дымные крылья.
— Греки называли таких как я даймонами. Но ты можешь звать меня как угодно. Мне потребуется современное имя, когда ритуал будет закончен, и я освобожусь и снова смогу находиться среди смертных.
Он поднялся на алтарное возвышение, на которой она стояла; между ними был только алтарь со столешницей из грубой мраморной плиты.
Крылья словно реальные, состоящие из плоти и крови, двигались за его спиной, но Гермиона не могла отвести взгляд от совершенного, безупречного лица. Красота была самым ужасающим в его обличье: в сочетании со смертоносными способностями и естественной склонностью к насилию, красота делала его абсолютным хищником. И вот-вот он обрушится на все человечество.
Он положил свои большие руки на противоположную сторону алтаря, наклонился вперед. Но его лице было нетерпеливое ожидание. С похожим выражением на лице он убивал Амбридж. И именно в этот момент Гермиона поняла, что ей не вырваться из его когтей.
