— Хорошо. — Выдавила из себя едва слышно.

Но этот договор они подписали большим, чем собственной кровью.

***

— Мойры, — кивком головы приветствует старых прях Громовержец Зевс, проходя внутрь устрашающе-тёмного их странного жилища.

Скорее это даже похоже на пещеру: необтёсанные каменные стены, пол, усеянный земельными комками и каменной крошкой, и промозглый холод, гуляющий по всему пустому пространству, даже несмотря на то, что в центре полыхает большой костёр.

Сёстры как можно больше абстрагировались от внешнего мира, чтобы никто не мешал им плести свои нити.

Не контактируют ни с богами, ни с людьми.

Теперь слышен только их роковой шёпот, предрекающий неизбежное, когда Клото щемяще-нежно, почти любовно, начинает прясть, дарует очередную жизнь, тончайшими золотыми нитями новое бесценное полотно из пряжи, завещанной ей самой матерью богов Реей; когда Лахесис, беззаботно и смешливо, как будто бы играючи, переплетает непрочный шёлк, соединяет чужие жизни между собой так крепко, что разорвать их уже не получится; отказаться от этого дара или же проклятия нельзя; когда Атропос своими чернильно-ядовитыми ножницами хладнокровно и легко расстригает труды сестёр пополам — обрывает чужие судьбы.

— Здравствуй, брат, — совсем тихо шепнула самая старая пряха, Атропа, не глядючи разрезая очередную тоненькую нитку, которая тут же потеряла свой волшебный свет. — Зачем же ты пришёл к нам? Хочешь узнать о грядущем?

Не спрашивала, утверждала — Мойры знали, зачем Громовержец посетил их скромную обитель.

— Мне предвиделось будущее, — не стал юлить Верховный Бог, подходя ближе к огню — единственному источнику света в этой неприметной лачуге. — И я надеялся, что вы поможете мне его расшифровать.

Подобно сёстрам, он не просил помощи, но ставил их перед фактом.

Зевс не покинет хитрых чертовок, пока не докопается до истины.

Но Мойры молчали; невозмутимо продолжали заниматься своими обычными делами и молчали.

С минуту рассматривая их в гнетущей тишине, прерываемой лишь скрипом старого веретена, за которым работала самая молодая сестрица — Клото, Громовержец понял, что ни одна из них не собирается начинать этот, вероятно, сложный и изнурительный разговор.

Что ж, тогда он сам начнёт:

— В своём сне я видел мальчика, точнее юношу, который был до боли похож на двух моих детей… ну, знаете, белые волосы, серые глаза, горячий нрав и чересчур пытливый, горящий интересом взгляд, — медленно, с расстановкой описал мальчишку из видений мужчина, прекрасно зная, что Мойры доходчиво поняли, о ком он им говорил. — Этот мальчик сидел на моём троне, — добавил он, а голос его до зубного скрежета похолодел.

Где-то на улице раздались глухие удары раскатного грома и ярко блеснула ослепительная молния.

Но такими жалкими фокусами старух не проймёшь.

— Ты видел своего внука, который пока ещё не родился, — подытожила из его рассказа Клото, смотря на брата своими угольно-чёрными глазами.

Она видела какая смута зарождается в душе Громовержца.

— Он займёт моё место? — сурово спросил Зевс, даже несмотря на то, что уже знал ответ.

Подумать только, отпрыск люто ненавидимого им сына сменит его на посту Верховного Правителя.

С самого рождения Ареса Зевс боялся, что именно он захочет однажды свергнуть его, чтобы самому, для потехи собственных неуёмной гордыни и непомерно огромного эго, воцариться Господином Греции.

Но оказалось, что причиной падения будет его внук.

Сын аморального урода и любимой дочери, которая уже потеряла право так называться, ведь сделала выбор в пользу той само чёрной гангрены, что своими эгоизмом, беспощадностью и кровожадностью отравляла жизнь не только людей, но и Олимпийцев.

— Ты не отдашь его просто так… — со сладким озорством протянула Лахесис.

Её забавляло распутье, на котором внезапно очутился Громовержец.

— Ведь ты готовишь его в наследство одному из своих любимых сыновей. — Слова были сопровождены грустным вздохом. — Как жаль, что Арес не входит в их число, вместе с Афиной, они привели бы Грецию к ещё большему процветанию, чем даже есть сейчас.

— Я не позволю безумному выродку и его отродью посягнуть на мой трон! — Прозвучало даже опаснее, чем переливчатый шум громыхающих молний за пределами пока ещё безопасной лачуги.

— Мальчик не будет спрашивать, — уже с большей серьёзностью сказала средняя сестра.

— Как и его Великий прадед, он явится в этот мир в созвездии Скорпиона, — объясняла теперь Клото, останавливая веретено и ненадолго откладывая пряжу.

Внимательно посмотрела на младшего брата.

— Сила отца и мудрость матери сделают его непосильным для тебя соперником, но и наследство Кроноса сыграет свою шутку: союз твоих детей, двух воинственных, страждущих, неукротимых душ, предвещал появление на свет того, кто станет сильнее, злее, опаснее, чем когда-то был наш Отец или даже сам Хаос. Мальчик будет тем, под чьей властью склонится на колени всё живое и мёртвое, что есть в этом мире. Тем, кто станет началом конца. Тем, кто будет самой Пустотой.

— И Вы позволите этому появится на свет?! — Сказал, как выплюнул.

Если ещё несколькими месяцами ранее он ощущал к ребёнку, которого его дочь уже носила под сердцем, ещё хоть какое-то тепло (он ведь его кровь и плоть, как никак), а после вчерашнего вещего сна ощутил лёгкую неприязнь, то сейчас он его ненавидел.

Такому монстру нельзя дать родиться.

— Ты прекрасно знаешь, что Мы подчиняемся воле Вселенной, брат, — нарушила наконец затяжное молчание Атропос.

Как самая старшая, самая мудрая, она видела в этом ребёнке не монстра, которым её сёстры запугали Олимпийца, а мощь и великую силу, которая принесёт в их раздробленный мир новое начало.

В конце концов, какая разница сколько жизней это унесёт?

За смертью всегда идёт рождение.

— Вселенная связала судьбы твоих дочери и сына ещё до момента их рождения. И позаботилась о появлении на свет твоего внука, который исполнит ЕЁ волю. Всё это — предназначение.

— Прекратите кормить меня этой дрянью! — несмотря на тихий и проникновенный шёпот Мойры, громогласно проревел Верховный Бог.

Он был зол.

Ужасающе зол.

Так, что даже небо вторило его злости и неистовствовало пуще прежнего.

— Никто не смеет угрожать Мне и Моей Власти! И если этот ребёнок — уготованная миру чокнутой Вселенной Тьма… Я лично разберусь с этим выродком!

***

— Сейчас же уходи из дворца! — нетерпеливо прикрикнул Арес, посильнее встряхивая за плечи, почти как тряпичную куклу, свою супругу.

Афина была бледнее, чем утренний туман на самой заре возносимого в золотой упряжи Солнца, и, как бы сильно она не хотела, не могла ни на шаг сдвинуться с места.

Ноги приросли к полу, тело онемело, а уши то и дело разрывались под натиском животных криков солдат и слуг, которые сейчас сражались за своих хозяев.

Она не понаслышке знает, что такое настоящая война.

Чего уж там, она является одним из прекраснейших полководцев своего времени.

Но сейчас она не могла связать в одно осмысленное предложение ни единого слова — настолько ей было страшно.

Ни за воинов, что насмерть бились против полчища врагов, которых без какого-либо предупреждения о войне на них наслал Отец.

Ни за слуг, что умирали, попавшись в ловушки, сети, или просто встретившись на пути у тиранов.

Ни за мужа, который всячески пытался обезопасить её, уже облачённый в родные к телу золотые латы, искусно изготовленные Гефестом, готовый наконец сорваться в самую гущу сражения.

Даже за себя она не боялась.

Но страх за маленького человечка, что беспокойно барахтал ножками и ручками, по большей части вызывая неприятные спазмы, у неё в животе, — этот страх был паническим.

Почти что животным.

— Арес. — Так жалобно и горько, что мужское сердце буквально раздавили невидимые тиски.

— Умоляю, Афина, беги отсюда… спасай себя и его. — Он перевёл тёплый взгляд на уже довольно округлый живот своей любимой и осторожно, как будто на прощание, нежно приложил к нему ладонь.