Бедный, бедный ребенок. Он даже не может поплакать за своего мертвого родственника, потому что эту самую боль у него отняли. Девочке вдруг стало противно от самой себя.

Она хотела было объяснить ситуацию, но он опередил ее вопросом:

– Как тебя зовут?

Констанция показала ему свое имя, он кивнул, почти невидимо улыбнувшись.

Констанция же, засмущавшись, отложила книгу и мысленно решила, что на вопросы его отвечать больше не будет. Пусть хоть в клочья ее порвет.

Он же, напротив, стал говорить о себе, внутренне понимая, что нашел отличного слушателя.

– Хорошенькое имя. Меня же все зовут Фред, и честно, я не очень люблю это имя, ибо оно напоминает мне о моей прошлой жизни, а она выдалась очень плохой.

Он на пару секунд замолчал, видимо ожидая какой-то реакции от девочки, но вспомнил, что ничего, кроме какого-нибудь выразительного взгляда и понимающего молчания он не дождется.

Констанцию и не интересовала его «прошлая жизнь». Да даже если бы и интересовала, она не смогла бы его попросить, чтобы он рассказал об этом поподробнее.

– У меня умерла собака, по которой я горевал целых два месяца, потом папа убежал куда-то, мать говорила, что на войну, но я-то не глупый, войны никакой и нигде не было тогда, просто мама меня расстроить не хотела. Он же просто умер от какой-то странной болезни. Мама… тоже заразилась ей.

Констанция хотела понимающе вздохнуть, но вовремя спохватилась и лишь бросила печальный взгляд на его уложенные волосы, которые от солнца переливались оранжевым, плавно переходя в желтый.

– Я остался с мамой один, она всегда была грустна, как… – он задумался, подбирая слова, и случайно бросил взгляд на Констанцию, которая все еще сетовала на себя и жалела его, – как вот ты сейчас. И так каждый день. Зимой она заболела, чуть не умерла, я еле ее выходил. Выздороветь, конечно, полностью она не смогла, но, по крайней мере, была на ногах и по ее словам чувствовала себя «как распустившийся одуванчик». Летом она вновь слегла, и вот, как ты теперь знаешь, слегла насовсем, – он опять замолчал, не выражая никаких эмоций, в то время как Констанция держалась из последних сил, чтобы не зареветь.

Если утром казалось, что боль проходит, то сейчас она наступила снова, открыла второй залп по ее душе, которая хоть и была закалена таким количеством различной боли, но все же трещала по швам и выла под этим самым залпом. Констанция даже не знала имени этой женщины, но оплакивала ее так, будто бы она была ее настоящей матерью.

Фред глубоко вздохнул и встал.

– Ну, я вполне узнал все, что хотел. Пойду-ка я, – он неуверенно зашагал вперед. – Еще увидимся, Констанция.

Девочка еще не могла успокоиться, её руки мелко тряслись, а на глаза подступали слезы. Но, несмотря на это, она подняла голову и сквозь пелену слез разглядывала уходящего вдаль мальчишку, имя которого так ему не нравится.

К вечеру заметно похолодало. Констанция просидела всю оставшуюся половину дня возле дерева, подтирала наступающие слезы и до боли кусала губы. Потом собралась и пошла домой.

Сегодня, вероятно, её последний день здесь, так что стоило бы как следует попрощаться со всеми.

Дом ее теперь выглядел осиротевшим, одиноким, как сама его временная хозяйка.

Констанция неожиданно вспомнила, когда она впервые его увидела. Тогда, при свете дня, он показался ей совсем не одиноким, а напротив, величественным сооружением, важным домом во всей деревне.

Его крыша действительно была выше, чем крыши рядом стоящих домов, но почему-то именно в сумерки, когда в воздухе словно витает дым, крыша дома заметно уменьшалась, он становился ниже, а потому и выглядел одиноким сарайчиком.

Констанцию дом впустил в себя, не забыв пригреть ее прохладные щеки и оледеневшие пальцы рук. Девочка устало просеменила к стулу, что был единственным предметом мебели, на котором можно посидеть. Кровать совсем на кровать не походила, это была простая кучка сена с постеленным сверху чьим-то одеялом. Несмотря на такие сомнительные удобства, Констанция легко могла создать себе из бесформенной кучи хорошее ложе. Достаточно было лишь завернуться в одеяло и зарыться в сено.

Качаясь на стуле, девочка размышляла, что стоит делать дальше. Вот, она разобралась с мальчиком, с деревом – должно же ее уже что-то отпустить?

Она, чувствуя, что все-таки это что-то ее не отпускает, легла на кровать и решила, что утро вечера мудренее, само все уляжется. Хотя все же что-то ее тяготило.

Проснуться рано утром у девочки получалось всегда, но не в этот раз. Встав на шатающихся ногах и проковыляв к почти развалившемуся камину, Констанция села рядом с ним и попыталась сформулировать первые мысли.

Боль прошла только сейчас, девочка тщательно проверила это. Больше ничего ее не душило, ничего не давило и не ныло.

Констанция вновь встала и, разглядывая окно перед собой, вздохнула. Казалось, она не делала этого уже целую неделю, ее голова вдруг заработала, давая фору любой быстро скачущей лошади.

Так же по ощущениям она, наконец, поняла, что нечто, державшее ее здесь, отпустило ее, заставляя идти дальше.

Но прежде, чем куда-то идти, нужно купить еды в путь. Денег было достаточно, но держать их у себя Констанции было в тягость, ее гложило странное чувство, подобное стыду, которое заставляло ее то разбрасываться деньгами, чтобы не видеть их больше у себя, то наоборот, скупо отдавать по монетке и как можно усерднее экономить их. Конечно же, ни в первом, ни во втором случае на деньги девочка смотреть не могла. А все из-за того, что давно, когда ее отец умер, и она осталась одна, ей нужно было сбежать отсюда, чтобы больше никогда не видеть этого дома. Но сбежать с пустыми карманами неизвестно куда – самоубийство, поэтому ей пришлось взять семейные деньги, запасы еды и уйти навсегда.

Еда не была чем-то важным для Констанции, это была лишь маленькая деталь для хорошей работы мозга.

Прожить она могла и без еды, а вот без боли в легких – никак. Кислород и еда – то, что заставляло ее мозг жить. Но кислород в большом количестве мог принести ей вред, поэтому дышать приходилось через раз, или только когда еды катастрофически не хватало.

На субботней ярмарке было довольно много продовольствия, причем в хорошем качестве. Но и денег такое качество требовало много.

Констанция протиснулась мимо каких-то зевак и вплотную подошла к прилавку с яблоками. Они были слегка помяты в некоторых местах, но это было лишь маленький дефектом, на который всем было наплевать.

Констанция купила полдюжины яблок и прошла к следующему торговцу, который в этот раз показывал всем маленькие баночки меда.

– Можно мне одну? – крикнула Констанция, вновь оказавшись у самого носа купца.

Он, показывая всю свою быстроту и плавность, подал девочке мед и принял серебро.

Легко протиснувшись сквозь толпу, Констанция оказалась на свободном клочке земли. Люди, словно чем-то движимые, обходили это место, создавая некий пустой круг.

Констанция засеменила прочь, рассматривая яблоки и мед и радуясь, что вышло купить только сладости, которые улучшали работу мозга в несколько раз.

Рука неуверенно коснулась запястья и потянула. Констанция вздрогнула, вдруг дернулась в противоположную сторону, одновременно поворачивая голову.

Фред, тот самый мальчик со светлыми волосами, смотрел ей прямо в глаза немного испуганно, но с некой жесткостью.

От неожиданности она чуть не выронила сумку с яблоками и медом.

Констанция хотела что-то спросить, но вспомнила, что для него она – немая.

– Ты, – протянул мальчишка, ослабляя хватку, но не переставая держать, – ты только что сейчас что-то говорила.

По телу девочки пробежали мурашки, сердце екнуло и забилось сильнее.