***

Сириус шатался в поисках приюта, где можно было отдохнуть и поесть. Он крепко поспал несколько часов, но еды не было, и ему в итоге пришлось довольствоваться полусгнившими объедками с маггловской помойки. Он съел их, будучи собакой, потому как его человеческие вкусовые рецепторы не могли этого вынести. Даже после чёрствой азкабанской еды это было слишком отвратительно.

С каждой новой милей между ним и волшебной тюрьмой, бывшей его домом последние семь лет, с каждой секундой, проведённой без ужасных охранников этого места, он всё больше осознавал, как плохо он воспринимал там реальность. Там его кожа не зудела от тонкой грубой ткани тюремного халата, там он не чувствовал вкуса еды, физической боли от порезов на ступнях или голодного урчания в животе. Это всё было утоплено в бесконечных волнах страдания и печали, заморожено в ледяном холоде, заполняющем каждый час его существования в этом тёмном, унылом аду.

Но теперь всё возвращалось. Теперь его ступни болели от порезов и мозолей — ещё одна причина, чтобы оставаться в анимагической форме столько, насколько хватит энергии. Его живот казался тугим комком, который царапал его изнутри, пытаясь залезть вверх по горлу в поисках еды. И с ним оставались нечеловеческая усталость и холод. Он всё ещё трясся от постоянного холода. Несмотря на то, что солнце сияло, и, скорее всего, это были последние дни августа, ему не становилось теплее. Он мёрз, будто лучи солнца не попадали ему на кожу.

Сириус шагал в форме худого чёрного пса столько, сколько мог. Его магические способности всё ещё были слабы. Он и сам чувствовал себя слабым, но толкал себя вперёд, немного дальше, чем были способны и разум, и тело. Если становилось настолько холодно, что продолжать двигаться было невозможно, он находил сарай или заросли, в которых и отдыхал пару часов. Поначалу ориентироваться было сложно, но потом стало очевидно — пока он шёл на юг, всё было правильно.

***

Два дня спустя судьба всё же проявила милосердие к мальчику и сбежавшему волшебнику.

Сириус наткнулся на станцию, на поезд, который как раз уезжал, и — насколько он понял из спора кондуктора и какого-то маггла — направлялся в Лондон и останавливался в Литтл Уингинге. А Гарри узнал, что на следующий день, когда Дурсли уедут в зоопарк отпраздновать последние выходные перед учебным годом, его оставят с соседкой миссис Фигг, чтобы он не спалил дом в их отсутствие.

***

Сперва Сириус решил, что он, должно быть, случайно выпил Феликс Фелицис, но, не будучи тем, кто стал бы сомневаться, он просто залез в один из вагонов, пока никто не видел. Он пролежал в трясущемся вагоне всю ночь, засыпая и просыпаясь, размышляя, что конкретно он будет делать, когда найдёт Гарри. Если его подозрения были верны и его тётя с дядей действительно плохо с ним обращались, то ничто не будет способно остановить его, когда он вобьёт их в землю так глубоко, что они смогут прорыть ещё чуть-чуть дальше и начать жить в Австралии. Но… что насчёт Гарри? Сириус был беглым преступником, осуждённым, кроме всего прочего, за убийство его родителей. Скорее всего, если Гарри знал о нём, он ненавидел его. Высока вероятность, что он будет бояться его и того, что он может с ним сделать. Не то чтобы он стал винить мальчика за это… всё-таки это он сам был во всём виноват.

Он метался и ворочался, потерянный в собственных волнениях. Когда поезд с визгом остановился, серые лучи рассвета проникли сквозь дверную щель. Сириус поднялся на ноги и застонал, разминая кости. Ему снова стало холодно. Он потёр руки от холода, который, судя по всему, был везде, куда бы он ни пошёл, и выглянул за дверь. Никого не было видно. Его взгляд упал на маленькую облупленную табличку с надписью: «Литтл Уингинг: погрузочная платформа», и он облегчённо выдохнул. Оставалось только найти Гарри и… он понятия не имел, что делать дальше, но собирался решать проблемы по мере их поступления.

***

Гарри не был несчастным. Лично для него это было событие. Он даже мог бы сказать, что был счастлив, но не был уверен, что знает это чувство. И всё же это было лучшим, что он когда-либо ощущал. Самыми лучшими вещами в его жизни были дни у миссис Фигг. Не то чтобы миссис Фигг была таким прекрасным человеком. Она была довольно странной и пахла нафталином, а весь её дом пропах кошками — неудивительно, ведь как минимум восемь из них здесь жили, насколько Гарри знал.

Гарри любил дни у миссис Фигг в основном потому, что он был не с Дурслями. Долгие часы, когда дядя не орал на него, тётя не поглядывала на него раздражённо, Дадли не делал всё возможное, чтобы доставить ему неприятности, дабы он получил взбучку. С другой стороны, миссис Фигг постоянно говорила с ним о своих кошках и о ком-то по имени Гилдерой Локхарт, который был кем-то вроде писателя-путешественника, которого она, очевидно, обожала, даже боготворила. Гарри никогда о нём не слышал, но ведь у Дурслей было немного книг. Наверное, самым лучшим в днях у миссис Фигг было то, что она не возражала, когда он уходил прогуливаться сам по себе. Это было его единственное свободное время.

Было облачно, но дождь не шёл, поэтому Гарри ускользнул из дома сразу после чая. Он даже получил печенье! Оно было немного чёрствое, но всё же вкуснее, чем то, что ему давали Дурсли. Он направился вдоль улицы по направлению к небольшому парку, где была маленькая детская площадка. На улице было мало людей — наверное, из-за пасмурной погоды. На площадке не было никого, за исключением молодой женщины и мальчика лет четырёх, который сидел на скамейке и кормил птиц.

Гарри пошёл в другую сторону — к качелям — и сел на одни из них, глядя на свои свисающие ноги. Но время от времени он кидал застенчивые, тоскливые взгляды на мать с сыном. Женщина обнимала мальчика за плечи, прижимала его к себе и говорила с ним с улыбкой на лице. Гарри смотрел на них уголком глаза и раздумывал, глядела ли на него так его мама, пока она была ещё жива.

***

Сириус бродил по Литтл Уингингу в форме собаки уже довольно долго — большую часть дня. Он не знал адрес родственников Гарри и потихоньку терял надежду, что попытка найти мальчика будет успешной. Он пришёл к какому-то маленькому парку и лежал в кустах возле детской площадки, обдумывая дальнейшие варианты действий.

Вдруг он увидел его. Сириус не сомневался, что это был Гарри. Он выглядел как миниатюрный Сохатый. Те же непослушные чёрные волосы, то же круглое лицо и те же его черты, возможно, немного более мягкие, размытые, неярко выраженные. Он одиноко сидел на качелях, ковыряя ногами в песке, похоже, задумавшись.

В груди Сириуса задёргалось что-то горячее и тяжёлое, и он трансформировался. Он должен был увидеть Гарри человеческими глазами.

Сгорбившись в кустах, Сириус рассматривал маленького мальчика на качелях. Он не видел его семь лет. Воспоминание об их последней встрече лишь недавно восстановилось и всё ещё было расплывчатым.

Он появился в доме Джеймса и Лили прямо перед тем, как они собирались читать Гарри сказку на ночь. Как всегда, мальчик вовсе не хотел спать и увлечённо болтал о чём-то на собственном языке. Как только он заметил Сириуса, он начал вырываться из рук матери, запищал и протянул маленькие пухлые руки к крёстному. — Дя! Дя! Дя-дя-дя! — завизжал Гарри, и Сириус застыл столбом. Его взгляд переметнулся к Джеймсу, который смотрел на него, слегка нахмурившись.

На лице Лили тоже было написано удивление, но на её губах играла усмешка. Она подошла поближе и протянула ему смеющегося малыша. Всё ещё ошеломлённый, Сириус взял крестника на руки и поднял повыше, так, чтобы их лица были на одном уровне. Гарри захихикал и поднёс руки к его лицу.

— Дяга! — сказал он и захохотал ещё сильнее. — Гав-гав-гав!

Лили тоже захохотала.

— Он говорит: «Бродяга!» — сквозь смех произнесла она. Джеймс подошёл к ним и обнял жену со спины.

— Наверное, ты больше нравишься ему собакой, приятель, — ухмыльнулся он.

— Ты выглядел точно так же, когда он в первый раз назвал тебя «Па», — прошептала Лили, прижимаясь к Джеймсу. Они улыбались лучшему другу, который застыл, глядя на их малыша с тупой улыбкой от уха до уха.