Мы молчали некоторое время. Мой мужчина, не отрываясь, смотрел на погасший экран планшета.

— Значит через два с половиной месяца моя жизнь изменится до неузнаваемости…

-Да, — честно ответила я.

— Да… за все нужно платить. За новые возможности — старым укладом жизни.

-Это не плата. Скорее выбор.

— Да… налево пойдёшь — коня потеряешь, направо — голову. Вот и выбирай…

— Мне кажется или это пессимизм?

-Нет, — он тряхнул головой, — Всё в порядке. Просто мне очень, очень, очень страшно.

Он категорически не хотел что-либо делать без меня. Вот и сейчас — мы едем на фотосъемку. Сниматься для обложки Советского Экрана. И только мы с ним знаем, что этот материал будет последним интервью, лебединой песней. Нет, будут и другие заметки, эссе. Просто тут он решил сказать всё. Попрощаться таким образом со зрителями, друзьями и эпохой. Съемки должны пройти на натуре — в Екатерининском парке. Там, к будущем, я очень любила бывать в этом парке. Мне казалось, что время в нём останавливается… А сейчас в нем пройдёт последняя полноценная фотосессия моего мужчины в этом веке. В этой эпохе.

Странно было наблюдать за советскими фотосессиями. Никакого искусственного света. Только фотограф, модель и попытка найти идеальный ракурс…

Мой мужчина валялся в снегу, лепил снежки, подбрасывал вверх пригоршни снега. И смеялся. Много. Заливисто, заразительно. Так, как смеются только дети. Так, как взрослые уже не умеют. Казалось, с его плеч упала какая-то неподъемная ноша, которая прижимала его к земле. Он, вдруг, совершенно неожиданно, стал свободен. И глаза его улыбались. Наверное так чувствует себя человек, когда увольняется с нелюбимой работы и улетает на Бали вязать свитеры варанам…

А потом мы сидели в редакции на Часовой улице. Я пила чай с сахаром и наблюдала за тем, как мой мужчина отвечает на вопросы корреспондента.

— А какие у Вас планы на этот год?

— Ну, я стараюсь не загадывать ничего. Как говорится-человек предполагает, а Бог располагает.

— Ну как же так? Вы молодой, красивый, известный актёр. Как может быть, что у Вас нет планов?

— Какой смысл что-то планировать, если завтра на голову может упасть, скажем, кирпич?

— Вы же это не серьёзно?

— Напротив! Абсолютно серьёзно! Поэтому я не загадываю ничего.

— Ну есть же какое-то расписание, — не унимался собеседник.

— Конечно есть. Например через два месяца мы с театром уезжаем на гастроли в Молдову.

-О, а можете рассказать подробнее — что будет в рамках этих гастролей?

— Это с радостью, — я немного напрягалась, — Мы везём в Кишинёв пять спектаклей, в трёх из которых задействован ваш покорный слуга. Будут концерты, творческие встречи, интервью. Впрочем, ничего нового. Все как всегда.

— Скажите, а смогут ли зрители увидеть Вас в другом амплуа, стоит ли нам ждать от Вас сюрпризов?

— Конечно! Сюрпризов будет предостаточно. Уж поверьте мне…

========== Глава 11. «Поезд на Кишинёв» ==========

— Знаешь, я уже два года жутко нервничаю, когда наш театр выезжает на долгие гастроли, — мы сидели в купе поезда Москва-Кишинёв. Мы были вдвоём. Вдвоём отправлялись в финальный путь перед прыжком.

— Почему? — я гладила его руку и смотрела в окно. Уже было темно и я, как никогда, ощущала, что Желтая стрела очень близка к разрушенному мосту.

— А я не рассказывал? 2 года назад, в 1987, прямо на сцене Рижского драматического театра наш актёр потерял сознание. Сердечный приступ.

— И его не спасли?

— Нет. Это был шок для нас всех.

— Это так грустно. Но тебе нет резона нервничать. Ты же знаешь, что тебя ждёт.

— Да, но от этого становится ещё страшнее. Я ведь тоже должен был умереть в прямом эфире…

— Но не умрешь.

— Да, благодаря тебе, — он положил голову на мое плечо.

— Благодаря Виктору!

— Нет, тебе! — а потом встрепенулся, — Мне кажется, что у меня дежавю. Снова поезд. Купе. Мы с тобой. Поиграем?

Вызов принят.

— Конечно! Правила?

— Ну… я не знаю… ну пусть будет знакомство в купе.

— А ты — ты?

— Да. Я — это я. Но в другой реальности. Там, где я ещё не знал тебя.

— О, ну это просто, — я слишком хорошо помнила реальность без него. Я вообще много всего помнила, — Я в игре!

— Ты правда не против? — он поднял на меня васильковые глаза и, едва ощутимо, коснулся губами моей руки.

— Конечно не против! — ответила я, проведя подушечками пальцев по его щеке. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Начнём прямо сейчас? Со знакомства? Я пошёл? — он встал, наклонился и нежно поцеловал меня в лоб.

— Да, со знакомства… — знал бы он, как мне нравились эти игры…

Он вышел из купе и у меня было минут пять на то, чтобы, временно, забыть все, что нас связывало и поверить в наше знакомство. Это было не сложно. Каждый раз, каждое утро, каждая улыбка были для меня бесценны. Ни в один из прыжков мы не были так долго вместе, как в этот. Три месяца. 24 часа в сутки. Вместе, не разжимая рук. Он прощался со всеми друзьями. Отдавал долги, раздавал вещи, делал щедрые подарки. Ему хотелось, чтобы о нем осталась добрая и светлая память. Он погрустнел. Стал задумчивее и глубже. Но никто не замечал. Никто. Может быть, это даже было к лучшему…

Скрипнула дверь и я вернулась в «здесь и сейчас».

— Добрый вечер, — я подняла глаза и встретилась с его голубыми глазами.

— Здравствуйте, — я улыбнулась.

— Это же шестое купе?

— Да, Вы совершенно правы.

— Стало быть я не ошибся. Так случилось, что мы с вами попутчики.

— Это прекрасно!

Он прошёл, положил дорожную сумку на полку, повесил пиджак на вешалку, сел и посмотрел на меня.

— Как Вас зовут?

— Вера.

— Прекрасное имя! Вера… а меня…

— Я знаю, как Вас зовут. Вся страна знает.

Он густо покраснел и спрятал лицо в ладони.

— Да…

— Не переживайте, я не безумная поклонница.

— У меня и в мыслях не было, но… спасибо, — он поднял глаза и увидел у меня в руках книгу, — Что читаете?

— Пастернака.

— Бориса Леонидовича?

— Его самого.

— А можете что-то из любимого?

— По памяти?

— Да.

— Конечно! — я встала с полки, демонстративно откашлялась и начала, — Из массы пыли, за заставы, по воскресеньям высыпали…

— Какой странный выбор, — заметил он, после того, как я дочитала.

— Отнюдь. Очевидный.

— Любите Гёте?

— Скорее уважаю.

— Что ж, каждому своё.

— А Ваше? Какое?

— Во всем мне хочется дойти до самой сути…

Я сидела и хлопала глазами. Он менялся. Он был другим. Тем трепетным юношей, которым я его знала только по обширной фильмографии. Сейчас он был тем, кто танцевал на палубе круизного лайнера. Кто виртуозно фехтовал и кричал «Я в женщин не стреляю». Он возвращался на 20 лет назад. Казалось, стихи Пастернака были его машиной времени.

— Достигнутого торжества — игра и мука. Натянутая тетива тугого лука…

— Это… гениально!!! Браво!!!

— Ну что Вы, — он смущенно улыбнулся и густо покраснел. Так бывало всегда, когда его хвалили. И тут же перевёл тему, — Скажите, а Вы тоже в Кишинев?

— Да. Давно мечтала. А Вы?

— Ну, я не то, чтобы мечтал. У нас гастроли. Но да, тоже в Кишинев. Я к чему это — мы собираемся в купе у моего друга, тоже актёр нашего театра, — Того самого, заклятого друга, — И я бы хотел Вам предложить пойди со мной. Если, конечно, Вы хотите.