Поведай мне чудо побега из этой тюрьмы,

И я скажу, что того, что есть у нас, хватило бы для

больших, чем мы.

Я связан с ней цепью — цепью неизвестной длины,

Я связан с ней церковью — церковью любви и войны.

А небо становится ближе — так близко, что больно глазам,

И каждый умрет той смертью, которую придумает сам.»

Вот как… и с БГ он дружит. Феноменальный человек…

А потом были бурные овации, цветы, поклоны. Он улыбался, светился, как тогда, много лет назад, когда я была рядом, когда мы были вместе…

Елизавета Семёновна уже ждала меня… длинные коридоры, лестницы и вот его гримерка. Казалось, ничего не изменилось. Будто вот здесь и сейчас откроется дверь в прошлое.

— Войдите.

И я вошла. Вот он сидит перед гримировальным столиком. Мой. Родной. Любимый. Почти седой. Усталый. Синяки под глазами… Мне захотелось выть. Выть от того, как скоротечно время. От того, как мало нам отпущено здесь и сейчас. Но, вспомнив о том, что мой шеф умел договариваться со всеми, в том числе и со временем, я взяла себя в руки и улыбнулась.

— Привет, — он поднял на меня чуть выцветшие глаза.

— Здравствуйте. Проходите. Садитесь. Мне так много хочется Вам сказать, спросить.

— Я полностью в Вашем распоряжении!

— Вы… ты… ее дочь? Моя? — потом встрепенулся, — нет, не может быть, она бы мне сказала… но ты… Вы так похожи…

Я подошла и положила ему руки на плечи. Он, едва заметно, вздрогнул.

— Я — это я, — прошептала я ему на ухо.

— Не может быть…

— Может.

— Я не верю. Это сон! Столько лет прошло. Ты пропала без вести. А сейчас… ты здесь… и как будто не было этих лет… я вот старик, а ты совсем не изменилась. Это невозможно…

— Возможно.

— Но как?

— Это очень долгая и странная история…

— Расскажи мне! — и потом уж совсем грустно, — Разговоры это теперь все, что я могу себе позволить в обществе женщины. Пусть даже в обществе самой любимой… но я все равно не верю…

— Знаешь, у меня есть предложение. Давай снимем номер в гостинице и я тебе все расскажу…

— Я сейчас согласен на все, лишь бы продлить это мгновение, но ты уверена, что захочешь засыпать и, что важнее, просыпаться со стариком?

— Я хочу засыпать и просыпаться с тобой…

— Тогда едем! Но зачем гостиница? Быть может… на Баррикадную? Правда я уже несколько месяцев не был там… но, по невообразимому стечению обстоятельств, я сегодня как раз хотел ехать туда.

— Из-за ссоры с женой?

— Откуда… как ты узнала?

— Я медиум, — серьезно ответила я, но потом захохотала, — По невообразимому стечению обстоятельств я была свидетелем вашей ссоры в Чайковском.

— Ну вот опять… — и он тяжело вздохнул.

— Что случилось?

— Ты появилась и меня начинают преследовать случайности. Как эта например.

— Между случайностью и судьбою очень тонкая грань…

— Это, кажется из фильма Мумия? — а я и забыла, что теперь мое прошлое в будущем было нашим общим настоящим.

— Верно.

— Ну так что? Едем на Баррикадную? И как-будто не было этих лет?

— Едем!

Мы вышли из гримерки. Он взял меня за руку и это было самое прекрасное и интимное прикосновение из всех тех, которые были у нас в двадцатом веке. Коридоры были пусты. Наши шаги гулко отзывались в пространстве и, наверное, во времени. Вдруг моего спутника кто-то окликнул. Мы обернулись.

— Марат? — удивленно воскликнула я.

— Марат Андреевич, — поправил мой спутник, — знакомьтесь! Это директор нашего театра.

— Очень приятно, — Марат пожал мою руку, — Но мы же знакомы, — и уже мне, — Да, Вы меня помните Маратом. Странно, что помните.

— Странности это самое логичное, что есть в нашем мире, — люблю я вот такой фразой закончить неловкий разговор. Марат был последним человеком, кому бы я хотела объяснять, почему события полувековой давности для меня мое «вчера».

— Возможно. Я хотел сказать, что вечер прошёл великолепно. Впрочем, как и всегда. И Володя ждёт внизу.

— Володя? — я посмотрела на свою любовь.

— Мой водитель, — смутился он.

— Ах, да.

— Тебя это смущает? Я просто сам уже редко сажусь за руль. Но, если ты хочешь…

— Нет, нет. Что ты. Просто это необычно…

Мы сидели на заднем сиденье его джипа. И сразу видение из прошлого: волга с шашечками, моя голова на его плече… из-за недостатка места ли или из-за бушующей страсти, мы жались друг к другу… мы были молоды и влюблены. А сейчас он боялся касаться меня, а если и случалось прикосновение он смущался и убирал руку. Злился? Разлюбил? Думал, что мне неприятно?

— Я же не хрустальная ваза!

— Что?

— Ну ты касаешься меня так, будто ещё секунда и я рассыплюсь на сотни осколков!

— А вдруг так и будет? Я же уже потерял тебя один раз. И я до сих пор не верю, что это не сон. А может быть я умер и это рай?

— Не надейся!

— Хотя какая разница — рай, ад или чистилище. Ты же рядом со мной!

— Поцелуй меня!

— Ты уверена?

— Абсолютно!

Мир пропал. Исчез. Испарился. Просочился сквозь пальцы. И снова были только я и он. Его губы. Его слезы? Да, его щеки были мокрыми. Я целовала его щеки, кончик носа, ресницы, пальцы.

— Я люблю тебя. Всегда любила и буду любить…

— Где же ты была? Все эти годы? Все дни? Всю жизнь мою без тебя?

— Я все тебе расскажу. Всё-всё! И буду с тобой. Теперь уже навсегда.

— Не возвратись опять в тот странный край! Не уходи, прошу не исчезай!..

========== Глава 4. «Дневники» ==========

Я, завернувшись в тот самый махровый халат, сидела в том самом кресле в той самой квартире. Он сидел напротив и молча смотрел на меня. Я тоже молчала. Он встал, ушёл в кухню, принёс бутылку вина, два бокала и штопор. Ловко откупорил бутылку и разлил вино по бокалам.

— Знаешь, после твоего отъезда первые пару лет я просто не мог здесь находиться. Жил у родителей. Потом наоборот, прятался здесь ото всех, пытаясь ощутить твоё присутствие. Иногда мне даже это удавалось. А потом я решил оставить в этой квартире все так, как было при тебе. При нас. Когда были мы. Даже вино. Оно оттуда, из Советского Союза. Я его купил в 1984 и берег. Видимо, надеялся… скорее даже верил… и вот теперь ты тут. Снова. Вновь. В том же халате. И мне хочется закрыть глаза и оказаться там, в 78… я бы набросился на тебя как дикий зверь… как тогда, после Останкино, в нашу первую встречу… но увы… сейчас я могу только смотреть на тебя…

— Милый мой! Прости меня. Я так виновата перед тобой!

— Что ты! Ты не при чем. Это время. Это закон жизни… но ты знаешь, я счастлив. Счастлив, что спустя столько лет ты снова рядом со мной… хотя бы ненадолго. Хотя бы только на эту ночь. Ты себе даже не можешь представить, как я хочу, чтобы ты заснула в моих руках. После этого и умирать не страшно!

— Прекрати! Слышишь! Прекрати так говорить!

Он грустно улыбнулся.

— Это правда. В моем возрасте мысли о смерти это то немногое, что не даёт сойти с ума от бессилия. Но полно о грустном. Ты обещала мне все рассказать. Все, все, все.

— Конечно, — я немного смутилась, — но прежде чем я начну, ответь мне на один вопрос: как тебе живётся здесь, в России, при Путине, гласности и демократии?

— Я, честно говоря, завидую тем, кто сейчас молод. Столько дорог, возможностей. Путешествовать, творить, самореализоваться. Хотел бы я тоже жить, думать, чувствовать, любить так, как мог в сорок лет. Но, увы, это невозможно.