Весь день мы гуляли по Ленинграду. Позже к нам присоединился Паша. Ленинград был другой. Я не очень хорошо познакомилась с ним в будущем, но сейчас я понимала, насколько он отличается от Москвы. Штрихами, полутонами, энергетикой, людьми… Если Москва это город действия, то Ленинград — город мысли. Мыслеформы. Город ощущений и предчувствий, мистики и эзотерики, в то время как Москва город делания, расчета, логики. Они как инь и янь, альфа и омега. Мы бродили по набережным и переулкам, смотрели на море и читали Есенина. День был свободным. Солнце светило. И вся жизнь, полная счастья и смеха, была впереди… и снова липкий страх поднялся со дна сознания… Феодосия, потом Израиль… а потом… а потом мне нужно будет уйти… Не важно через сколько. Все равно придётся… Мементо море… или как говорил Кастанеда — смерть это лучший советчик. В моем случае расставание с ним было подобно смерти. И никто на меня не давил, не заставлял, я сама понимала, что я здесь чужая. Что нет ничего, что меня может заставить остаться здесь навсегда. Кроме него, конечно. Но, опять же, для него я была частью жизни, а он — всей моей жизнью. У нас были разные прологи перед встречей. И значимость того, что происходило между нами была разная. Поэтому я, бессознательно или сознательно, осаживала себя, только бы не раствориться, только бы не поверить… так уже было. Там, много лет назад, в прошлом. Больше я так не хотела.
— Почему ты такая грустная?
— Нет, что ты! Тебе показалось.
— А вот и не показалось! Рассказывай.
— Я очень боюсь потерять тебя.
— Ну вот тебе зарасти! Почему это ты должна меня потерять? Я здесь, рядом, и люблю тебя!
— От этого мне ещё страшнее!
— Не понимаю…
— У меня так было… был человек, которого я очень любила. Мы общались, дружили, спали, но я всегда смотрела на него снизу вверх. Он был наставник, я — ученик. Потом я взрослела и мы начинали быть на равных. И я уже не просила любви, он сам мне ее предлагал…
— Не могу сказать, что мне приятно слушать эту историю…
— Давай я остановлюсь?
— Нет, продолжай. Видимо это очень важно для тебя… что же было дальше?
— Ничего!
— Как это?
— Вот так. Он погиб. Глупо и несправедливо. И я умерла тогда вместе с ним. Я была мертва почти 2 года. Мне потребовалось десять лет, чтобы отпустить его.
— Печальная история. Но, прости, при чем тут мы?
— Тебя я люблю в разы сильнее… и очень боюсь тебя потерять…
— Ну, моя хорошая, через полтора месяца мы летим в Израиль. Там не врачи-волшебники. Все будет хорошо, я тебе обещаю! — мы стояли на маленьком мостике через Фонтанку и смотрели на воду.
***
— Давай поговорим, — он несколько озадачил меня этой фразой.
Мы были в Ленинграде уже неделю. Неразрывно. Мы разлучались только на время спектаклей. И то, я неизменно, была в зале, а потом, в гостиничном номере, он требовал, чтобы я разбирала его игру на полутона. Мы до глубокой ночи обсуждали детали, а уже на следующий день он вносил корректировки в характер персонажа и его реакции. Мы говорили постоянно. И тут я несколько опешила.
— О чем?
— О нас.
— А что с нами не так?
— Все так, но мы до сих пор не решили, когда поженимся.
— Давай об этом поговорим в Израиле.
— Ты хочешь быть уверена в том, что операция пройдёт успешно?
— Да нет же! Я просто не хочу, чтобы ты волновался!
— Я больше волнуюсь от того, что мы не женаты.
— Тогда не вижу смысла тянуть. Жаль, что нельзя
пожениться прямо завтра.
— Почему же? Для меня нет слова «нельзя»! Так ты согласна стать моей женой?
— Да!
На следующий день, в Дворце бракосочетания номер 1, что на английской набережной, в 11.00 мы стали мужем и женой. После трёх недель знакомства. На нашей свадьбе не было гостей, свадебных платьев и фраков. Свидетелями были Паша с женой. И все. Даже фотографии делал штатный фотограф Дворца. Однако шумихи избежать нам не удалось и к вечеру весь театр гудел как улей:
— Вы слышали? Он таки женился!
— На ком?
— На какой-то журналистке.
— Вот как, а как же эта его бывшая?
— А все!
— Говорят, что он со всеми порвал из-за своей этой.
— Как странно! Я слышала, что он уже ее с мамой познакомил…
— Да ты что? И что сама?
— Не поверишь, благословила!
— Не может быть!
— Вот вот, и я бы тоже не поверила, если бы не слышала своими ушами, как его бывшая, в красках рассказывал о том, что мать приглашала эту журналистку.
— А она то откуда знает?
— Так она же у него в подъезде ночевала — все старалась его вернуть.
— Кто бы мог подумать…
Мой мужчина посмеивался, но по всему было видно, насколько ему неприятно было быть центральной темой сплетен. Однако ничего не поделаешь с человеческой природой. Он это понимал и старался пропускать мимо сознания все эти перешептывания. Ситуация усугублялась тем, что мы были в чужом городе, не в своей квартире. Будь мы в Москве, мы бы закрылись вдвоём на пару дней. Здесь же, где все жили и играли в одном террариуме, утаить шило в мешке не представлялось возможным. Дверь в его номер не закрывалась. Шли коллеги, друзья, завистники. С дарами и за информацией «из первых рук». Мой мужчина отвечал односложно: «Да, поженились. Да, сегодня. Да, без шумихи. Да, сейчас будем детей делать. Хотите помочь советом?». На этом визит завершался, но через несколько минут вновь раздавался стук в дверь и все начиналось по кругу. К исходу третьего часа весь журнальный столик был завален фруктами и заставлен бутылками с шампанским.
— Ну что? Придётся завтра проставляться!
— Тебя это не радует?
— Я не люблю эти громоздкие празднества. Чувствую себя неуютно. Придётся улыбаться, шутить, смеяться.
— Что же в этом плохого?
— То, что я все время буду думать о том, как буду раздевать свою молодую жену…
— Получается, что у нас с тобой сегодня первая брачная ночь?
— О, да! Но я ума не приложу, что нужно сделать такого, чтобы она запомнилась на всю жизнь…
— Ничего не нужно делать. Она и так запомнится…
Три недели. Три недели. Всего 21 день с того момента, как я пыталась унять дрожь перед дверью в гримерную в концертной студии Останкино. 21 день до того, как я поставила свою подпись в акте гражданского состояния. И вот я жена. Жена любимого мужчины. Теперь мы официально в гостиницах можем жить в одном номере. А сейчас у нас будет первая брачная ночь. На правах мужа и жены. Формальность… Но меня колотило.
— Что с тобой? — спросил он выйдя из душа.
— Не знаю. Я, похоже, нервничаю…
— Почему? — нежно спросил он и положил ладони на мои обнаженные плечи.
— И этого я не знаю…
— Может быть ты нервничаешь потому, что я сейчас буду целовать тебя не как любовник, а как муж?
— Может…
— Или тебе страшно от того, что — теперь ты только моя?
— Возможно…
— Тогда давай прекратим все разговоры и раздумья. Я муж! И я требую супружеский долг. В тройном объеме.
— Почему в тройном?
— Потому что мне тебя мало. Всегда…
В эту ночь он любил меня нежно и трепетно. Так, будто я была самым большим сокровищем в его жизни. А я, впервые, позволила себе поверить и раствориться в нем. Почувствовать принадлежность, не думая о том, что будет потом. Сегодня ночью были только мы, две односпальные гостиничные кровати, сдвинутые вместе и все. Больше не существовало ничего.
— Любить иных тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
