— Ну, я сужу, основываясь на своём опыте.

— Так может все, что было «до» — это как раз отклонение?

— Интересная мысль. Обязательно подумаю ее пока ты будешь одеваться. Ты же помнишь, у нас сегодня шашлык!

-А ты разве не будешь одеваться?

— Нет! А зачем? Только представь! Завтра утром все газеты напишут о том, что известный московский актёр сошёл с ума… от любви.

— А откуда же они узнают, что именно от любви?

— Как откуда? Я им скажу, — и уже серьёзно, — Прости, я могу воспользоваться твоим телефоном? Я бы хотел позвонить маме.

— Конечно! Он в коридоре!

— Только не закрывай дверь…

-Почему это?

— Я хочу видеть, как ты одеваешься…

— Извращенец!

— Нет, сумасшедший. Сумасшедший влюблённый!

На самом деле, конечно, одеваться под пристальным взглядом его синих глаз было самое невинное извращение. Я слышала обрывки фраз из коридора: сначала дежурное «Привет, это я. Как ты? Как отец?» потом тембр его голоса несколько изменился. Стал удивленным что ли. «Да, конечно! И я тебя! Пока!».

— Все в порядке? — спросила я, безуспешно пытаясь застегнуть молнию на платье. По телу пробежала предательская дрожь, когда его пальцы коснулись моей спины.

— Тебе помочь?

— Боюсь, если ты будешь помогать — мне придётся снимать платье.

— Нет! Сейчас — шашлык! Я страшно голодный! А вот потом…

— Ты так и не ответил!

— Что будет потом?

— Нет, все ли в порядке?

— Ах это… да… мама передавала тебе привет.

— О, как мило! Ты же передал ей от меня ответный привет?

— Конечно…

— Тебя это смутило?

— Да… т.е. не совсем… мама сказала, что в Москву приехали израильские врачи… как их…

— Штульман и Катц… — помогла я.

— Да, они самые. И она просила их с отцом отвезти к ним. Велела попросить тебя записать их на приём.

— А, так это без проблем! Что у тебя со временем завтра?

— До пятницы я совершенно свободен!

— Отлично, — и я тут же набрала номер нашего офиса в этом времени, — Але, Ирочка, привет! Да, я. Да, по делу. Нам бы к Катцу записаться. И к Штульману. На завтра. Отлично. В 12? — я посмотрела на него, он кивнул в ответ, — Прекрасное время! Будем!

До Арагви мы доехали на такси молча. Я не рисковала спрашивать, как прошёл разговор, он не спешил рассказывать.

В ресторане нас приняли как дорогих гостей, посадили за лучший столик, сдували с нас пылинки. И меню тут же, и официант лучший, и вино домашнее, не разбавленное «из-под полы». Мой спутник лишь смущенно улыбался. А после второго бокала вина заговорил:

— Я так неуютно себя чувствую, когда вокруг меня суетятся люди. Да, я понимаю, что это их работа, но все же!

— Знаешь, это прекрасно!

— Что именно?

— Что ты — Человек.

— Прости, не понимаю тебя…

— Сейчас все меньше в человеке остаётся человека.

— Это метафора?

— Нет, это данность.

— Мне все же кажется, что ты преувеличиваешь.

— Нисколько. Хочешь расскажу историю из своего прошлого? -» в будущем», добавила я про себя.

— Конечно! Ведь я, по сути, совсем тебя не знаю.

— Жила-была девочка.

— Ты?

— Нет! И не перебивай!

— Молчу, молчу.

— Жила-была девочка. Красотой она не отличалась. Училась тоже не очень. В 15 лет пила водку из горла и пела песни в подъездах.

— Фи!

-…

— Молчу… Продолжай!

— А потом в ее жизни случилось горе-один за другим умерли родители. Сначала отца отравила попутчица, а мать через пол года угасла от рака. И осталась она одна. Обозлилась на весь свет и решила вырваться из нищеты интеллигенции. И она бросила филфак, поступила на юридический. Училась днями, вечерами работала. Вышла замуж. Первый раз, второй, третий, четвёртый. Но мужья попадались то деспоты, то игроки, то гуляки. И ей бы задуматься, но нет — мы помним, что она зла на весь мир и считает, что мир ей должен, ведь он же забрал ее родителей. А меж тем ей уже под 40. У неё своя Фирма. Серые схемы. Три квартиры, дачи, машины, выходные на островах в Индийском океане. И жизнь удалась. Но детей нет. Мужа последнего выгнала, т.к. он перетрахал всех ее подруг. И вот она встречает бедного актера. А у актера жена-красавица, двое малолетних детей и огромные долги. И актёр этот начинает нашей девочке знаки внимания оказывать. А он моложе. На 11 лет. Страшненький, хиленький, но молодой. И она бросается в омут с головой. Он уходит от жены. Она открывает ему фирму, чтобы он дома не сидел… и за 7 лет он ее разорил… заложил даже последнюю квартиру. А ещё он оказался любителем мальчиков. И ее деньги спускал на своих любовников. По итогу она осталась ни с чем и он ее бросил… но мы помним, что она зла на весь мир. И все виноваты, а не она сама…

— Прости, а как так-она открыла ему фирму. Разве так можно? У нас же все государственное…

Никогда ещё Штирлиц не был так близко к провалу…

— А я разве не сказала? Это же в Испании было.

— А я уж подумал… и как эта история связана с тобой?

— Эта женщина обидела меня. Незаслуженно. Повела себя не как дама из высшего общества, которой хотела стать, а как быдло с деньгами. В ней не осталось человека — только долларовая базарная торговка.

— Видать, сильно она тебя…

— Слишком… я даже хотела, по началу, мстить. Но передумала. Каждый раз, когда поднимался гнев-я говорила себе, что Аннушка уже разлила масло. Становилось легче. А потом я узнала, что он разорил ее и бросил. Нет, не было злорадства или радости. Просто было ощущение справедливости. Я знаю, что она рвала на себе волосы и опять же, обвиняла мир, в том, что он так жесток с ней. Но это уже ее история…

— Я тоже теряюсь от хамства и панибратства. Я воспитан по-другому. А люди равняют по себе.

— Ладно бы просто равняли. Они норовят опустить до своего уровня. Но полно об недалёких товарищах! Ты говорил, что здесь хороший шашлык?

— Изумительный!

Шашлык действительно был очень хорош. И вино. И атмосфера вечера. А самое главное — мой спутник… Он был таким внимательным, что я, невольно щипала себя под столом, не сон ли это… Ближе к полуночи к нашему столику подрулила слегка подпившая барышня. Плюхнулась на свободный стул и, бесцеремонно, начала признаваться моему спутнику в любви и даже предлагала ехать в нумера. Я никак не реагировала. Глаза моего мужчины наливалась кровью. Я положила свою руку на его. Он поднял на меня глаза и начал успокаиваться. Подозвал официанта и тот настоятельно порекомендовал барышне вернуться за свой столик.

— Почему ты не сказала ни слова, когда эта б… барышня меня клеила? Неужели тебе все равно? Ты совсем не ревнуешь? — с обидой спросил он, пока мы ждали такси на улице.

— Нечеловечески!

— Что нечеловечески?

— Ревную!

— А почему же молчала?

— Зачем отнимать у человека самый лучший момент в жизни? Она будет об этом помнить как о самом фантастическом событии.

— А если бы я согласился поехать с ней?

— Не согласился бы.

— Ты слишком самоуверенна!

— Нет. Я уверена в тебе.

— Вот как! Даже я в себе не уверен!

— Так это и есть мое предназначение, равно как и предназначение любой другой женщины — верить в своего мужчину всегда. Безоговорочно. Верить, когда никто не верит. Верить, когда он сам даже перестал в себя верить.

— Мне так повезло с тобой, — он сгрёб меня в охапку и начал целовать: ресницы, брови, нос, губы, — Я влюблён и безумен…

Эта несанкционированная нежность так подкупала… и растворилась в ней. Пусть всего на пару мгновений. Ночная улица перестала существовать. Был только он. И я. И больше ничего. Тишина и только мы… В реальность нас вернуло такси. Водитель сигналил уже в третий раз.