— Конечно уместно, — вскочил он на ноги, — Сейчас позвоню и попрошу, чтобы на тебя выписали пропуск.

— Договорились! — но мне обязательно нужно было сегодня вечером выйти на связь с ВиктОром, — Но мне обязательно сегодня нужно попасть к себе домой.

— Зачем?

— Ну, хотя бы для того, чтобы переодеться.

— Ах, да. Мои рубашки тебе больше не нужны? Ладно, ладно, обещаю, вечером заедем! Честно говоря мне нестерпимо хочется посмотреть, как ты живешь. Как ты жила до меня…

Я судорожно сглотнула. Такого поворота я не ожидала. Перед моим мысленным взором тут же пронёсся творческий беспорядок корпоративной квартиры. А страшнее всего были ноут и планшет на столе… ну ничего. Что-нибудь придумаю…

— Конечно! С радостью проведу тебе экскурсию по своей роскошной «хрущевке», — спустя лет 40 эта фраза будет попахивать злой иронией, но сегодня, в 1978 она является сущей правдой.

— Вот и отлично! Где будем ужинать?

— А какие есть варианты?

— Прага, Арагви, Советский, Арбат, Узбекистан…

— Ох. Сложный выбор…

— Не торопись…

— Выбираю Арагви.

— Ты тоже любишь мясо?

— Тоже?

— Да, я мясоед, который терпеть не может рыбу.

— Тогда да, тоже.

Вот ведь странно — за все годы моей жизни в моем времени, я никогда не была на кинопробах. Была на съемках программ, на репетиция КВН золотого образца, на сериальных площадках, театральных подмостках, но не на настоящих, серьёзных кинопробах. Да и откуда серьезное Кино в России образца 21 века? А здесь, в веке 20, в Советском союзе, творилась история российского кинематографа. И сегодня будут пробы на роль, которую он, естественно, получит. Я очень хорошо помню этот фильм. Помню как пересматривала его монолог, учила наизусть — настолько он был мне созвучен. Какой он трогательный был в этой роли. Настоящий. Как, впрочем, и во всех своих работах.

— О чем думаешь? — не отрываясь от дороги, спросил он.

Он был невозможно хорош. Желтая рубашка, дефицитные джинсы, кожаный пиджак. «Авиаторы» и дорогой одеколон. Что это? Hugo Boss? Нужно будет спросить.

И эта прекрасная особенность советской Москвы конца 70-х — можно курить. Везде. Даже в самолетах. Он курит. Много. И сейчас тоже. В приоткрытое окно врывается весенний ветер и бросает непослушные пряди волос на лоб, щеки. Он — сосредоточен, задумчив, прекрасен. Только ради этого мгновения стоило соглашаться на задание, на работу, на все условия. Я вдруг подумала о том, что все могло сложиться совсем иначе. Было бы просто интервью и реализация длительного плана по вхождению в первый круг. Никто даже не мог представить, что все будет вот так. Быстро. Молниеносно. Но вряд ли все могло сложиться иначе.

— Я думаю о Гёте…

— Вот это неожиданно!

— Да, я думаю о том, что он не просто так искушал Фауста. Что, действительно, в нашей жизни существуют мгновения, за которые душа — не такая уж и высокая цена.

— Ого. И что же это за мгновения?

— Как сейчас, например.

Он ничего не ответил. Только положил руку мне на колено. Я наслаждалась. Наслаждалась моментом. Наслаждалась возможностью. Я осознавала, что могу его поцеловать, коснуться его, прижаться к нему. Здесь и сейчас он был только мой. И в этой весенней Москве не было никого, кроме нас…

Кстати говоря, машин действительно почти не было. От Баррикадной до Мосфильма мы, в будний день, днём, добрались за рекордные 20 минут. Сразу припарковались (не пришлось даже три раза объезжать квартал) и направились в сторону проходной. Там, в прошлой жизни в будущем мне приходилось бывать на Мосфильме. Кажется у меня там была встреча. А сейчас… Сейчас режиссёр с Ленфильма приехал сюда для финальных проб.

Это непередаваемое ощущение сопричастности закончилось слишком быстро. Меня ненавидели. Все женщины, которых мы встречали в коридорах Мосфильма. Все, как одна, ненавидели меня. Моего же спутника они боготворили. Думаю, он сам не до конца осознавал, каким магнетизмом он обладает. Он, совершенно легко, мог стать владыкой, пророком, мессией. Но стал актером, что, в целом, тоже неплохо и не так опасно. Он действительно не видел (или не хотел видеть) какой эффект производит на 9 из 10 женщин. А я видела. И это тешило мое самолюбие. Самую малость. Чуть-чуть.

Пробы прошли быстро и успешно. Как он и говорил — они были скорее формальностью. Комиссия Госкино, заочно, одобрила его кандидатуру и сейчас, лишь для галочки, просила его сыграть некоторые избранные места сценария. Я ждала его за дверью. Слонялась из угла в угол и много курила.

— Ждете кого-то? — раздался где-то рядом мужской голос.

Я молча кивнула.

— А Вы не думали о том, чтобы сняться в кино?

— Простите, но это не моя история, — знал бы кто, скольких усилий мне это стоило.

— Жаль. У Вас очень не типическое лицо. Ну, всего хорошего.

— И Вам…

Спустя пару минут вышел он. Он сиял.

— Ну?

— Поздравляю тебя, мы едем на море!

— Не поняла.

— Съемки будут проходить в Феодосии, — воспоминание из другой жизни вытащило из ящика памяти цветные картинки беззаботного детства.

— Это прекрасно!

— Знаешь, обычно так не делается, но я бы хотел, чтобы ты тоже там была. Как раз в конце мая будет уже тепло. Отдохнёшь, покупаешься, позагораешь. А я, как съёмочный день закончится, сразу к тебе, считать сколько новых веснушек у тебя появилось.

— Везде?

— Везде-везде!

— И что ты будешь делать с новыми веснушками?

— Как что? Целовать!

— В таком случае я не могу не согласиться.

— А как с работой? Тебя отпустят?

— Конечно, — и я почти не соврала!

— Пойдём в буфет? Я страшно голодный.

— Пойдём!

Помнится, когда мне было 13 лет, я, впервые, попала в Телевизионный Центр Останкино. Тогда это было так удивительно — идёшь по коридору, а навстречу тебе ведущие, певцы, актеры. И даже автограф можно взять. Сейчас, заходя в буфет Мосфильма, я чувствовала себя как та маленькая девочка. Вокруг за столиками были одни «заслуженные» и «народные». И все здоровались с нами. Хотя, если уж быть совсем честной, все здоровались и обнимались с ним, а я просто стояла рядом и глупо улыбалась.

— Все в порядке? — тихо спросил он, когда мы сели за столик.

— Да, вполне.

— Извини их. Им крайне любопытно, с кем я пришёл.

— Разве это редкое явление — «ты и женщина»?

— Нет, просто, обычно, ночью я вызываю женщине такси и мы больше не встречаемая. Что бывает реже — я вызываю ей такси утром. Но, наученный горьким опытом первого брака и бывших отношений, я не смешиваю работу и любовь. Днём работа, ночью любовь. Работаю я один.

— Что же сейчас изменилось?

— Я просто не могу без тебя. Мне кажется, что ты моя муза. Мне с тобой так легко. И интересно. И страшно. Но больше интересно.

— Почему страшно?

— Страшно потому, что я не помню, как жил без тебя.

— И что же тут страшного?

— Если ты решишь уйти от меня — мне кажется я не переживу этого…

А уйти придётся. Рано или поздно. Но Катц с Штульманом сделают все, чтобы он пережил…

— Но я же с тобой!

— Да! И знаешь, я тоже начинаю понимать Гёте…

Интервью было запланировано здесь же. Когда мы уже закончили трапезу, к нам подошла молоденькая журналистка. Увидев меня, она опешила. Оторопь на лице сменилась глубочайшим разочарованием. Оно преумножилось, когда барышня поняла, что уходить я не собираюсь.