– А ты не являйся мне, и я не буду тебя никуда слать, – посоветовал я, задрав голову. Демон был слишком высок, приходилось смотреть вверх. – Что за маскарад, Астарот?

– Я понял, что детей ты не любишь, – пояснил дух, разводя мускулистыми руками. – Подумал, может, огромные накачанные мужики, пышущие огненной страстью, тебе понравятся больше.

– Мне не нравятся мужики! – заорал я, пытаясь добраться до демона, но тот был лишь проекцией.

Мимо проходил какой-то парень, на ходу пытавшийся вставить наушник в ухо. Он удивленно уставился на меня, потом сочувственно покивал и направился дальше.

– Все понимаю, уважаемый. Но кричать о таком нынче не принято, – донеслось до меня.

– Нет, я не об этом, вы не поняли… – спохватился я, но теперь, кажется, для всех в районе метро «Аннино» я стал отчаявшимся пропитым интеллигентом, который пытается доказать всем, что ему не нравятся мужики. Отлично. – Это все демоны!

Астарот не без веселья наблюдал за происходящим, спокойно качаясь в воздухе. Хорошо быть невидимым, но нехорошо преследовать людей. Впрочем, о чем я, в Аду за это дают медаль и пенсию повышают, сразу после очередного переноса пенсионного возраста. Я наградил его тяжелым взглядом.

– Уйди, Астарот. Святой воды нет, но я же сейчас церковные гимны петь начну, – предупреждение прозвучало почти отчаянно.

– Сатана упаси, чертова матерь, бывают же такие извращенцы! – замахал руками Астарот. – Антон, нам надо поговорить. Очень надо, я даже кладбищенских духов наслал, чтобы они тебя направили сюда.

– Достали! – заорал я, забыв о прохожих. – Мне ничего не надо. Я год жил спокойно, без детей, без мужиков-демонов. Нам не о чем говорить! Что бы у вас там ни происходило, это не мое дело!

– Шальков, пожалуйста… – мне показалось, что Астарот был готов взмолиться, но это лишь придало мне сил стоять на своем.

Перекрестив воздух, так что демон расчихался, я развернулся и побежал прямо в метро. Я отчего-то был уверен, что Астарот в своем идиотском обличье не последует за мной. Решение было странным, – убегать от Ада, спускаясь под землю, – но ничего лучше я не придумал. Не возвращаться же на кладбище, где меня снова атакуют какие-нибудь тени, посланные Астаротом.

Станция показалась мне светлой, круглые углубления в потолке, освещенные лампами, создавали ощущение простора. Людей было немного, мало кто ездит по Серпуховско-Тимирязевской линии в это время. У левой платформы стояла девушка с зеленым капюшоном на голове, руки в карманах, в слишком легких кедах для этого времени года. Она мерно покачивалась с носка на пятку рядом с краем платформы, пока мимо проходили группы пассажиров. Мужчины и женщины остановились неподалеку, ожидая поезд.

– Браво, Шальков, – похвалил я сам себя. – Спрятался. А теперь что, палатку в метро разбить? Стану президентом, если случится апокалипсис, а человечество переедет в метрополитен. Хотя, нет, стоп. Тщеславие – грех. Да и кто захочет жить в Аннино? Лучше уж радиоактивная плитка и Праздник Варенья с птеродактилями на поверхности.

Нужно было решить, куда идти, но я не успел. Просто стоял и смотрел на худую спину девушки в зеленом капюшоне, ее качание успокаивало меня. Вперед и назад. Носок, стопа, пятка. Все ближе и ближе к краю. Она прервала свои монотонные движения только однажды, чтобы взглянуть на меня через плечо. Глаза у нее были грустными, а взгляд даже не задержался ни на мне, ни на ком-либо еще на станции.

Когда я осознал, что происходит, было поздно. Где-то сбоку послышался звук приближающегося поезда, из туннеля показался свет. Пассажиры двинулись к платформе, готовые сесть в вагоны, до прибытия которых оставалось несколько секунд. Все, кроме девушки. Она просто натянула капюшон на лоб и упала прямо на рельсы.

Я рванулся вперед в попытке остановить ее, со всей силы вытянув вперед руки. До сих пор не понимаю, как мне удалось двигаться так быстро, но и этого было недостаточно. Поезд с визгом затормозил, однако шансов на спасение не было. Люди на станции кричали и метались, первый вагон остановился только в середине платформы. Я упал на колени перед вагоном, под которым находилась девушка, а, вернее, то, что должно было от нее остаться. Полы моего плаща покрылись брызгами крови, растекающейся по полу.

– Спрыгнула! – кричали в толпе, которая стала внезапно больше, чем раньше.

– Столкнули! – верещал кто-то с другой стороны.

– Снимал кто-то? Точно же кто-то снимал, – раздалось прямо у меня над ухом. Мне помогли встать.

– Позвоните в «скорую», – умолял кто-то, и молодежь в толпе разом выхватила телефоны, чтобы связаться с врачами.

– А я ее знаю! Каждый день в одно время отсюда ездили в университет, – из толпы вперед протиснулся какой-то студент. – Она на курс старше… – мы с ним смотрели, как поезд медленно сдает назад, освобождая платформу. Часть одного из вагонов внизу тоже была перепачкана кровью. – Маша, кажется.

– Света… – раздался из ниоткуда тихий мужской голос, за которым последовал кашель. – Не Маша, а Света…

В толпе снова началась истерика. Я подался вперед, в основном потому, что меня толкали, и в шоке уставился на девушку в капюшоне. Он не был больше зеленым. Он был бурым, почти красным. Самоубийца, ко всеобщему удивлению, была жива. Она лежала на рельсах, свернувшись калачиком и пытаясь спрятать лицо в капюшоне, из которого сочилась кровь.

Ей помогли встать. Никого, казалось, не заботило, что ее рука болтается, разорванная открытым переломом, а половины лица почти нет. Ее тянули на платформу с криками «чудо!» и славили Господа за то, что он уберег студентку от смерти. А я стоял и не понимал ничего, кроме одного-единственного факта: Света не могла уцелеть. Рядом с ней на полной скорости проехал вагон электропоезда. Вся станция была заляпана кровью. Света прыгала, уверенная, что это наверняка.

– Что случилось? – девушка сама была откровенно растеряна. – Больно…

Мне тоже хотелось бы это знать, но тут чья-то рука вытянула меня из толпы, твердо потащив в сторону подъема на поверхность, вон из метро. Я ошалело посмотрел на Ирина, который уводил меня прочь с сосредоточенным выражением лица.

– Съездил, блин, на ознакомление в прокуратуру… – бормотал он. – Спускаюсь в метро, а тут вы, самоубийство, кровь.

– Я пытался ей помочь, – растерянно заявил я, смотря на помощника.

– Знаете, даже не сомневаюсь, – серьезно ответил Илья, и больше мы не разговаривали до возвращения в офис.

Следующий месяц претендовал на звание самого невероятного месяца в моей жизни. А я, напоминаю, был в Аду, мне есть с чем сравнивать. Вокруг творились странности, с которыми я сталкивался раз за разом, при любых обстоятельствах.

В контору начали приходить вопросы о том, какой закон позволяет не возвращать похоронные выплаты, если муж ожил. Наверняка же такой закон есть.

Увеличилось количество просьб помочь с иском о признании кого-то живым, а также требований от жен составить встречный иск с требованием признать кого-то все-таки умершим, «и пусть таким и остается, для меня он мертв, нечего было где-то шляться».

В офис являлись плачущие молодые люди, не понимающие, чья теперь квартира, если наследство – больше не наследство, ведь наследодатель отказывается от кремации. Я, справедливости ради, тоже не понимал, так что приходилось ссылаться на отсутствие сформированной в регионе судебной практики.

В новостях тоже творилось что-то непостижимое. В одной из латиноамериканских стран диктатор умер, проведя на посту сорок лет. А потом выдвинулся на десятый президентский срок. И за него проголосовали почти единогласно.

Рэпер скончался от передозировки наркотиками в квартире своей любовницы, воскрес и был объявлен святым. Теперь он записывает альбом.

В штате Колорадо был приведен в исполнение смертный приговор с использованием электрического стула. Что-то пошло не так, убийца семидесяти пяти человек до сих пор жив, но сильно электризуется при контакте с синтетикой.