Главным по скифам считался Агафон. Он наработал прекрасные связи, раздал кучу взяток и подарков, которые, если считать по Бобровским ценам, не стоили почти ничего, а вот, если считать по ценам тех же скифов, то им цены не было. Агафон был вхож даже в царский дворец. С самим царем он, конечно, не был знаком, но вот с его, так сказать, премьером водил самое тесное знакомство. Прочие же царедворцы у него практически с рук ели. И вот к такому человеку направился Бобров.

Визит был тщательно обставлен. Боброву в принципе на внешний антураж было глубоко наплевать, но престиж Агафона пострадать был не должен. Поэтому Бобров ехал на парадной подрессоренной повозке с возницей. Спереди кортеж предварялся всадником в форме поместья с мечом и кинжалом, по бокам и сзади топали четверо воинов в полном вооружении и с копьями. Было жарко, дорога пылила и, хотя расстояние было плевым, воины уже взопрели. Однако, мужественно терпели, потому что такая работа.

Миновав открытые ворота города, где Боброву с его эскортом салютовали стражники, повозка направилась не в порт, где ранее проживал Агафон, а в богатый квартал и остановилась у широких вычурно украшенных ворот. Всадник, не сходя с коня, грохнул по верху рукоятью кинжала. В окошечко выглянул привратник, и тут же заскрипела, открываясь, тяжелая створка.

Агафон встретил Боброва у бассейна перистиля, усадил на мраморную скамейку в тени какого-то густого куста и крикнул слуге, чтобы нес что-нибудь прохладительное. Просьбу он выслушал внимательно, подумал немного и назвал цену.

— Побойся богов, Агафон, — Бобров даже чашу с питьем поставил на скамью. — Это где ж такое видано, чтобы за пять коров с быком заламывать триста шестьдесят драхм. У меня такое ощущение, что ты меня считаешь приезжим из Афин.

— Ну сам посуди, — не стал отступать Агафон. — За эти, прямо скажем, небольшие деньги тебе подгоняттовар прямо к двери. Никаких забот по транспортировке. И, если изъявишь желание, за каких-то пятьсот драхм при них будет коровница.

Бобров задумался. Предложение выглядело реалистичным.

— Только коровница не должна быть слишком молодой, — высказал он пожелание.

— Это тебе Злата сказала? — ухмыльнулся Агафон.

— Нет, — терпеливо объяснил Бобров. — Просто опыт приходит с годами. Ладно, я согласен. Только пусть приведут рано утром, пока город спит. А за деньгами сам заедешь, а то мне здесь светиться с мешком серебра нет резона.

Через неделю, когда чуть забрезжило, часовой с вышки доложил о приближении стада. Разводящий поднял караул и стадо встретили у начала подъема. При стаде в качестве погонщиков наличествовало двое молчаливых скифов на лошадях и одна замурзанная, оборванная женщина со сбитыми в кровь ногами. Когда скифам попеняли на это, они только равнодушно пожали плечами.

Тем не менее, их накормили, напоили и отпустили восвояси. Скифы удалились так же молча.

Бобров, выйдя встречать оплаченный товар, хотел было возмутиться габаритами коров, но скифы, посредством толмача, ему разъяснили, что у них все такие, и они специально мелких не отбирали. И Боброву пришлось смириться.

Женщину, которая без сил опустилась на землю, тут же призванные на помощь двое воинов оттащили в ванную, где горничные отмыли, вернее, выстирали ее, выбросив всю одежду. Потом ее, завернутую в кусок полотна, те же воины доставили к Петровичу, а сами быстренько смылись. Они уже знали назначение разложенных на столике блестящих инструментов.

Женщина до этого от удивления даже забывшая стонать, оставшись наедине с Петровичем, просто испугалась и тот вынужден был пригласить нубийку Меланию, немного освоившую обязанности медсестры. Увидев рядом с Петровичем темно коричневую, одетую в белый халат женщину, пациентка перепугалась еще больше. Ее с трудом успокоили, потому что греческого она не понимала, скифским владела с пятого на десятое и только Злата смогла как-то с ней договориться, используя свой, подзабытый уже, словенский. Имя у нее оказалось очень уж подходящим — Млеча.

Отмытая и одетая Млеча оказалась совсем молоденькой — не больше шестнадцати лет. Бобров даже засомневался, откуда у девчонки может быть опыт. Но, избавившаяся через неделю от цепких рук Петровича, девушка моментально доказала, что опыт у нее есть. Надо сказать, что всю неделю, пока она отсутствовала, коровами занимались всякие случайные люди, которые считали, что главное, это скотину накормить. Правда, у Евстафия нашелся солдат, который умел даже доить, чем заслужил денежное поощрение и внеочередной отпуск. Наконец, она, так сказать, вышла на работу. И все сразу поняли, что такое профессионал. Вобщем, через пару дней в усадьбе появились сметана, творог, сливки и даже варенец. Млечу стали привечать на кухне, и сама Ефимия, сойдя с Олимпа, подружески потрепала ее по щеке.

Девчонка, казалось, умела все и Златкина хандра исчезла буквально на глазах. Щеки ее снова порозовели, в глазах появился блеск, волосы больше не висели неопрятными сосульками. А явившийся через недельку из Большого мира Смелков, отведав нового блюда Ефимии — вареников с творогом в сметане по-древнегречески, впал в задумчивость, а потом упился до положения риз и кричал Боброву:

— Не пойду я обратно! Я тут хочу!

Одно было плохо — коровы всем скопом давали не больше одного ведра молока за день. Надо было думать, как улучшать породу. Бобров полез в литературу. Высмотрел он там такое, что потом долго крутил головой и удивленно ругался сквозь зубы. Но, как бы то ни было, делиться пришлось с еще не совсем пришедшим в себя Смелковым. Мрачный Юрка отпивался в триклинии сильно разбавленным ледяной водой вином. Ледяную воду у Ефимии еще надо было заслужить. Юрка заслужил после того, как доставил ей пару морозильных камер.

— На-ка, прочти, — сказал Бобров, следя за реакцией.

Юрка прочитал и поперхнулся вином.

— Ты что, с телеги упал?! И где я тебе все это возьму?!

Смелков, разогретый пусть и разбавленным, но вином, еще долго буйствовал, крича:

— Да у меня весь Херсонес на шее сидит!

Когда же он в запале крикнул, что будет жаловаться на этот произвол в ЕСПЧ, вошел Серега и поставил на стол два горшочка примерно на литр вместимостью кааждый.

— Вот, — сказал он гордо. — Только что из автоклава. Еще теплые.

Бобров заинтересованно потрогал горшочек.

— И сколько, по-твоему, они простоят?

— Да не меньше полугода. Мы там всю микрофлору вместе с микрофауной на хрен поубивали.

— Это чего? — спросил Смелков, немного остывая.

— Это консервированный компот из слив, — ответил Серега. — Две драхмы горшок. Кстати, с тебя тонна сахара за приобщение к тайне.

Так как нормальные слова у Юрки кончились, а ругательные он применить не мог из-за вошедшей следом за Серегой Дригисы, то он только выпучил глаза и злобно запыхтел.

Август ознаменовался повальным увлечением консервированием. Ефимия, даже забросила свое основное дело, свалив все на заместительницу. Вкус блюд от этого не ухудшился, и Бобров начал подумывать о том, чтобы назначить Ефимию старшей над консервным предприятием, работающем на внешний рынок, потому что и Серега забросил свое бондарное производство. Но как только он попытался поднять этот вопрос в присутствии обоих потенциальных претендентов, как тут же получил гневные отповеди и с той и с другой стороны.

— Не понял, — сказал Бобров недоуменно. — Вы что ж, оба хотите или оба не хотите?

Серега и Ефимия дружно замотали головами.

— Что? Хотите? Ах, не хотите? Ничего не понимаю. Тогда сделаем так: Ефимия возвращается на свое рабочее место и ей вменяется консервирование овощей исключительно с дяди Васиного огорода. Серега же будет работать только на продажу. Договаривайся с Вованом насчет средиземноморских фруктов и ягод. А то у нас здесь растет всякая мелочь. И, кстати, подумай над ассортиментом.

Оба консервных мастера ушли недовольными.

— Я же и виноват, — сказал Бобров в пространство.

…Серега, как манагер, оправдал возложенные на него надежды и на этот раз. Причем, на этот раз он подошел к делу серьезно и без дураков. Это не была лихая кавалерийская атака, как в случае с бочками. Там ему, можно сказать, повезло. Но выводы он сделал. Поэтому Серега внимательно перечел все, что относилось к промышленному консервированию, включая ГОСТы, описания и инструкции. Потом подумал над заменой тары, потому что Бобров категорически запретил использование стеклянных и жестяных банок, зная Серегину страсть к прогрессорству. Кстати, Юрка инициативу Боброва горячо поддержал. Правда, по другой причине — не хотелось ему возиться с пустыми банками. Много денег с них не получишь, а мороки выше головы.