Ради чего?.. Чтобы не подвергнуть опасности Аммита и жалкую горстку людей, на которых ему плевать?

Звук привлек его внимание. Лязг стали. С таким звуком клинок покидает ножны, Сардат слышал его неоднократно за последний месяц. Этот звук был сигналом — не к битве, так к готовности. И Сардат против воли приготовился.

— Помнишь меня? — дрожит, срывается голос Паскара. Теперь в нем нет тех манерных интонаций, за которые хотелось убить. Тогда Паскар играл, сейчас — тоже пытается играть, но уже иначе. Сейчас он играет в себя настоящего, которого не существует.

— Извини, малыш, — отвечает ровным голосом Аммит. — Я давно живу на свете и видел столько лиц, что упомнить их все не смог бы, даже если бы захотел. Должно быть, я тебе где-то насолил, и ты мне сейчас будешь жестоко мстить?

Шаги. Взмах. Удар. Звук, с которым сталь пробивает плоть. Аммит хватает воздух ртом.

Сардат пошевелился. Руки заведены за спину, скованны цепью, которая жжется, чуть только приложишь к ней усилие. Цепь на крови вампира. Такой же когда-то они связали Сиеру…

Стоило вспомнить, и — вот она. Стоит, сумрачно смотрит из-под нахмуренных бровей. Недовольна им. Но почему? Что он опять сделал не так?

— Деревня Здайкир. — Голос Паскара окреп, теперь слова лились куда свободнее, горло не сжималось, не пыталось в страхе остановить их. — Мою мать звали Эника. Ты жил с ней, как мужчина с женщиной, на глазах соседей, почти год. А потом тебя «позвал путь», и ты ушел навсегда.

Звон цепей, хлюпанье — клинок покидает тело Аммита. Тот выдыхает.

— Эника… Это я, разумеется, помню. Если мужчина забывает имена и лица женщин, с которыми спал, значит, жизнь прожита как-то не так…

Удар кулаком по лицу. Сардат так погружен во тьму, что несколько секунд пытается сообразить, кого ударили — его или Аммита? Вроде бы Аммита. Но тут же после удара рядом с Сиерой появилась девчонка. И у нее тоже укоризненный взгляд.

— Знаешь, что с ней случилось, когда ты ушел? — Паскар сорвался на визг.

— Понятия не имею. Скорее всего, она состарилась и умерла. Но даже если произошло что-то ещё, то вины моей в этом нет. Я не оставил ей ни детей, ни болезней, оставил лишь деньги и налаженное хозяйство.

— Её побили камнями до смерти. А меня заставили смотреть. За то, что жила с вампиром. Мою мать убили, ты понял? На третий день после твоего ухода. Вытащили её за волосы во двор, дом сожгли, а её — забили камнями! Всей деревней швыряли камни, пока…

— Я не понимаю тебя, малыш, — перебил Аммит. — Я сделал твоей матери столько добра, и ты мстишь мне. А те, кто её убил, спокойно прожили свои жизни.

Девчонка упирает руки в бока. Поза до такой степени серьезная, что хочется смеяться.

«Вместо того чтобы тут висеть, нужно идти ко мне!» — заявила она.

— Куда и зачем? — прошептал Сардат.

Почувствовал какое-то движение. Похоже, Паскар повернулся к нему. Но слова Сардата никак нельзя было соотнести со словами Аммита, и Паскар вновь обратился к своему заклятому врагу.

— Ты ведь знал, как в деревне на вас смотрят. Знал, чем всё закончится, и всё равно ушел.

— Я не мог оставаться долее. Мне… стало скучно.

Паскар зарычал. Меч вновь пронзил Аммита, на этот раз хрустнули кости — похоже, клинок вошел в грудную клетку.

«Он убьет его, — сказала девчонка. — А один ты не дойдешь».

Сардат дернулся — ему передалось её беспокойство. Нехотя ожили мысли, заметались в голове. Что… Что происходит? Почему они висят и терпят побои? Почему убиты Ратканон и Ринайна?

Тьма, которую благословлял Сардат, сделалась ненавистной. Она скрывала память. Сардат замотал головой, рыча сквозь стиснутые зубы.

— Что-то не нравится, Орлиный глаз? — произнес Паскар. — Не волнуйся, про тебя я тоже помню.

Удар в лицо. Трещат кости, рвутся кожа и мышцы, боль достигает даже несмотря на остановившееся вовремя сердце. В голове звенит. Образ девчонки меркнет, и на её месте образуется Сиера. Так же молча, как всегда, она хмурит брови. Показывает на какое-то место во тьме… Оттуда идет ощущение угрозы, там движется воздух.

Сардат посмотрел туда и направил огненную силу — совсем чуть-чуть, чтобы не сорваться вновь, как в ущелье.

Паскар вскрикнул, что-то упало и покатилось.

— Что я поджег? — тихо спросил Сардат.

— Дубинку, — хрипло отозвался Аммит. — Дубинку с набитыми в нее гвоздями. Тебе ею только что прилетело в голову. Как ощущения? Выглядишь уныло.

— Зачем ты убил Ратканона? — В памяти не было ответов, и Сардат решил получить их из первых рук. — Зачем я убил Ринайну?

Аммит на миг замешкался, и когда заговорил, в голосе его, едва различимое, слышалось удивление.

— Мой старый друг Паскар попросил их тела в обмен на жизнь остальных людей и нашу с тобой. Мы решили, что цена приемлема. Ринайна не хотела жить, она слишком много потеряла, а Ратканон… Ты видел, каким он стал. Не тем человеком, за которого мы сражались в ущелье.

Он лгал. Непонятно где, непонятно зачем, но — лгал. И говорил слишком много и часто.

— Что ж, время открыть вам правду, — вновь заговорил Паскар дрожащим от сдерживаемого волнения голосом. — Я солгал. Нет, о людях можете не беспокоиться, они доберутся до места бойни. А вот вы двое подохнете. И я не откажу себе в удовольствии растянуть это как можно доль…

Смех Аммита прервал его. Слишком громкий, нарочитый смех.

— Вспомнил занятную штуку. Тогда, когда ещё жил с твоей матерью, я как-то отправился в город и купил там у одного умельца игрушку. Два кузнеца лупят молоточками по наковаленке. Тебе так понравилось, ты так заигрался, что не заметил, как наложил в штанишки.

Паскар взревел. Удары сыпались один за другим, но Аммит, будто безумный, продолжал хохотать.

Потому что с улицы слышались странные звуки. Кто-то быстро двигался. Рвалась и вспыхивала плоть. Чей-то приглушенный возглас, оборвавшийся свистом рассекающей воздух стали.

Аммит издал булькающий звук — Паскар перерезал ему глотку.

— Что, прям кучу навалил? — включился в разговор Сардат, стараясь говорить как можно громче. — Да быть не может. Игрушка-то дурацкая.

— Паскар… не был умным ребенком, — прохрипел Аммит.

— Оно и видно. Того гляди снова обделается. Вырос, а простого урока не усвоил: пока ты играешься с двумя кузнецами, твои штанишки наполняются сзади.

Распахнулась дверь от чьего-то пинка. Сардат почувствовал движение Паскара. Он повернулся — быстро, зло — чтобы прогнать того, кто помешал ему играть.

— Я же велел ждать снару… А, это как?..

Тихий, добродушный как будто смех Аммита был ему ответом.

Кайсер сидел у пробитого бока фургона и равнодушно взирал на трупы, лежащие на земле. Он понятия не имел, что и зачем здесь происходило. Знал только, что при любом исходе ничего хорошего не будет. Не польётся кровь с небес, как говаривали в кругу друзей Кайсера.

— Как думаешь, — сказал, подсаживаясь поближе и выглядывая в отверстие, один из таких же заключенных, имени которого Кайсер не знал, — чего там этот слепой брехал насчет армии?

Кайсер окинул взглядом обладателя глухого голоса. Худой, с длинными волосами серого, землистого цвета. Пустой взгляд блеклых, белесых глаз.

— Я пока никакой армии не вижу, — отозвался Кайсер. — А когда за задницу взяли — можно и не то сбрехать.

Собеседник кивнул, но вдруг в глазах его сверкнул интерес.

— Погляди, — шепнул он. — Вот это тонко…

Кайсер вернулся к созерцанию трупов. Один из них, огромный мужчина, начал шевелиться. Руки слегка дрожали, складывая потроха в разрезанную брюшину.

— Больно, — прошептал Кайсер. Его передернуло. Он и представить себе не мог этой боли. Даже не боли — чего-то за пределами её.

Огромный мужчина стянул вместе края разреза и несколько секунд лежал неподвижно. Похоже, догадался Кайсер, резали обычной сталью, не на крови. Когда великан встал, на месте раны виднелся лишь сочащийся сукровицей шрам. Злое, бородатое лицо великана было бледным. Глаза пылали красным из черноты склер.