— Вы тренируетесь?
— Конечно! — фыркнул худощавый. — Я так каждый, два раза левой рукой, два раза правой.
Заключенные робко заржали, но смех тут же стих, потому что на лице Левмира не появилось ни улыбки, ни смущения. Он смотрел будто из другого мира, и его никак не могла задеть хоть вся вместе взятая грязь мира этого.
Поначалу казалось, ничем это всё не закончится. Их отпустили обратно, но крышку люка не закрыли. Через неё вниз проникал свет, и в трюме царила тишина, нарушаемая лишь редкими шепотками, да озадаченным лошадиным ржанием. Где-то через час вниз полетели ведра. Три, четыре, пять, десять…
— Уборка! — рявкнул злой голос старпома. — Час на всё! Потом проверю!
Взяв ведра, десять заключенных гуськом потянулись наверх, ожидая окрика, побоев… Но нет, их всех выпустили наружу, позволили зачерпнуть воды и вернуться.
— За час не уложитесь — приду с плетью! — орал старпом.
За уборку взялись всем скопом. Работали быстро, на совесть, даже на разговоры не отвлекались. И через час Зяблику показалось, что в трюме впервые стало возможно дышать.
Чудеса на этом не закончились. Старпом действительно спустился и, морщась, осмотрел помещения. Нашел лошадей в преотвратном состоянии и долго сквозь зубы ругался не пойми на кого. Потом приказал подниматься на обед. Подниматься!
На верхней палубе всем раздали деревянные миски и ложки. Красный от ярости старпом прошёелся и плюхнул каждому по половнику похлебки, да такой, что её можно было есть. Зяблик с удивлением обнаружил в тарелке мясо. Правда, на вкус оно было странноватое. Акулье, что ли?..
Заключенные со второй и третьей палуб тоже выглядели удивленными. Команда ходила как в воду опущенная. А чудеса продолжались.
Когда перевалило за полдень (до тех пор заключенным разрешили бродить, где вздумается), Левмир скомандовал построение на корме.
— Кто из вас служил в солдатах? — спросил он, оглядывая нестройные ряды оборванцев.
Трое человек выступили вперед. Зяблик ни одного из них не знал, все они были с верхних палуб.
— С сегодняшнего дня вы будете отвечать за подготовку бойцов. Они должны быть здоровыми и сильными, они должны быть в состоянии драться. Это — армия Востока.
Трое вышедших заикнулись было что-то возразить, но Левмир отвернулся, давая понять, что разговоры ему не интересны. Новоявленные командиры повернулись к подопечным.
— Так! — гаркнул один из них. — На первый-второй-третий — рассчитайся!
Их поделили на три смешанные группы и повелели запомнить номер. После чего каждый из «командиров» взял себе по группе и выбрал время, чтобы не толкаться всем одновременно. Группе Зяблика достался низкорослый командир с бледным печальным лицом и — вечерние часы. Тело быстро вспомнило привычные нагрузки, и в душе поселилась радость.
Заключенные, к которым вдруг начали относиться как к людям, поначалу дичились, но пару дней спустя привыкли. Распрямились плечи, разогнулись спины. Люди перестали дрожать на ветру. Еды стало больше, и она стала вкуснее (говорили, что корабельного кока разжаловали, заменив самым тупым матросом, который готовил лучше, но наверняка не знал никто), трюмы мыли ежедневно, а в свободное время разрешалось гулять по палубе.
«Надо же, — услышал как-то, засыпая, Зяблик. — Вампир учит людей вести себя по-человечески».
Перемены, однако, пришлись по вкусу не всем. Матросы скорее обрадовались, когда у них с души упал груз. А вот капитан и старпом мрачнели с каждым днём всё больше. Потому что Левмир совал нос повсюду. Он менял график дежурств, обнаружив, что самые тяжелые смены достаются самым третируемым матросам; он вытаскивал на свет тщательно спрятанные запасы круп и солонины; он заставлял ловить рыбу.
На пятый день душенька капитана не выдержала. Средь бела дня, когда Зяблик привычно уже сидел у борта, стараясь казаться незаметным, на палубе появилась ошалевшая лошадь, которая на каждом шагу издавала изумленное ржание. На спине у неё восседал, шатаясь во все стороны, мертвецки пьяный капитан. В одной руке он держал бутылку темно-зеленого стекла, в другой — саблю.
— Пирррраты! — орал он. — Это мой, сука, корабль, и никому не будет позволено здесь, пока я — тут!
Тут он неосторожно махнул саблей, попал по лошади. Порезать не порезал — сабля была тупая — но напугал. Лошадь взвилась на дыбы, и капитан грохнулся на палубу. Захрапел он, кажется, ещё в полете.
Левмир, перед которым всё это происходило, с интересом досмотрел представление. Потом тихо засмеялся и, приласкав лошадь, потрепав её по шее, повел обратно в трюм. Как капитан в таком состоянии умудрился справиться с подвесом и вывести лошадь по крутой лестнице, не знал никто. Даже сам капитан, проспавшись, не смог ничего по этому поводу сказать. Собственно, он и вовсе не вспомнил своей отчаянной битвы с пиратами.
После этого случая капитан, уронивший свой авторитет, старался заключенным, да и матросне, на глаза не попадаться, и руководил большей частью старпом. Пьяный капитан на перепуганной лошади ознаменовал собой окончательный перелом в жизни «Летящего к Солнцу». Дикие звери начали превращаться в людей. Появилось такое понятие, как «дружба». Вспомнили такое слово, как «гордость». Убийства прекратились, драки сошли на нет. Да и некогда было заниматься ерундой — на тренировках выматывались так, что лишняя минутка без движения была ценностью, с которой только дурак согласился бы расстаться.
Одно осталось неизменным: Зяблика не любили. Нет, ему больше не мочились на «постель», его не били, не оттирали от ведра с едой (у него, как и у всех, была теперь деревянная миска и ложка). Но — сторонились, поглядывали косо, не разговаривали и старались рядом не стоять. Очередным испытанием для Зяблика стало одиночество.
Одиночество и подтолкнуло его однажды утром, после завтрака, к Левмиру.
Человек с Солнцем в Глазах сидел на носу корабля, будто одна из тех деревянных фигур, что крепили туда не то для красоты, не то для устрашения врагов. Зяблик, опасливо косясь, прошмыгнул мимо рулевого, который благополучно дремал, держась за штурвал.
— Ну, здравствуй, Зяблик, — сказал Левмир, бросив на него равнодушный взгляд через плечо. — Чего-то хотел?
Зяблик с трудом сглотнул комок.
— Я… Да я просто хотел… Ну, узнать. Может, надо чего? Я бы сразу…
— А что ты можешь?
Вопрос был задан просто, без подвоха, но Зяблик немедленно опустил голову. Не мог он практически ничего. Но вдруг что-то внутри него раскрылось, и, едва ли не задохнувшись от собственной наглости, Зяблик сказал:
— Разбавить одиночество.
Левмир засмеялся — так же тихо и по-доброму, как над пьяным капитаном.
— Одиночество меня не тревожит, Зяблик. Когда рядом нет того, кто нужен, одиночество лучше, чем сотня «друзей».
Зяблика затрясло. Он, выросший на Востоке, слышавший о вампирах только из уст сказочников и безумных старух, не знал толком, что с ним происходит. Не знал, что яд вампира, попав в кровь, выходит оттуда далеко не сразу. И пока он там, сердце будет стремиться к вампирам. Поэтому Зяблик, лишившись Покровительницы, подошел к Левмиру, не понимая, на что надеется. Поэтому когда-то давно мальчишка Санат, расправившись с Эмкири, убежал прислуживать в дом герцога Освика. И, возможно, поэтому Арека подружилась с убийцей своих родителей, герцогиней Атсамой. Но Зяблик не знал ничего этого и просто дрожал, глядя на затылок Левмира, будто голодный пёс, ожидающий подачки. А правая рука сжимала под одеждой рукоять ножа. Если подачки не будет, он кинется на Левмира и вонзит в него нож.
— Я так не могу, — всхлипнул Зяблик. — Меня все ненавидят! Я… Меня вообще здесь не должно было быть, я не крал ту дурацкую статую!
— Статую? — Левмир с любопытством повернулся к Зяблика. — Ты о чём?
И Зяблик, к которому впервые за неделю обратились с простым вопросом, выложил всё. Левмир слушал внимательно, потом улыбнулся и перевел взгляд вперед, туда, куда стремился флот Востока.
— Понимаю. Меня здесь тоже не должно было быть. Я должен был умереть не меньше восьми раз.
