Договорить ему помешал кулак Чибиса. Удар был сильным, как и следовало ожидать. А вот такой скорости от этой туши Зяблик не ждал. Покатился по палубе, не соображая, где верх, где низ. Остановился, врезавшись спиной в надстройку. Трясущейся рукой провел под носом — на пальцах осталась кровь.

Тень упала на Зяблика. Послышался голос Чибиса:

— Ты — отребье, и никакого ножа тебе не полагается. Будь тебе положен нож, ты бы его не потерял, а потерял — значит, нож у тебя был по ошибке. Теперь берешь тряпку, ведро и замываешь все то дерьмо, что тут развел.

Зяблик увидел дорожку кровавых капель и хлюпнул разбитым носом.

— Понял меня, или тебе руку сломать, чтоб работалось веселее? — наклонился над ним Чибис. — Или ногу, чтоб прыгал смешно? Давай-ка я для начала сломаю тебе палец.

Чибис потянулся к руке Зяблика, но тут на плечо ему легла чья-то рука.

— Спокойно, — прохрипел страшный голос Ворона. — Он понял тебя, больше не будет.

— Да я только… — возразил Чибис.

— Не марайся, — приказал Ворон. — Время не то. — Он кивнул в сторону капитанской каюты, и Чибис отступил. Вместе, говоря о чём-то, они ушли прочь.

«Надо же, со спины ведь к нему подошел, — с обидой думал Зяблик. — Этим, значит, всё можно, а мне…»

— На.

Зяблик вздрогнул. Рядом с ним стоял Нырок и протягивал почти чистый платок.

— Держи! — Нырок нетерпеливо тряхнул платком. — Останови кровь и начинай мыть. Дурак…

На воле Зяблик привык к тому, что завтрак бывает рано утром, потом — полдник, следом за ним — обед, и уже глубоким вечером, перед сном — ужин. Сидя в камере, он был в таком ужасе, что не замечал, как и когда его кормят, не всегда даже хотелось есть. А здесь, на корабле, аппетит вернулся. И здесь Зяблик с возмущением выяснил, что в день ему полагается лишь два приема пищи: завтрак и обед. Первый — рано утром, как на воле, а второй — поздним вечером, перед сном.

«На сытое брюхо заключенный работает с ленцой, — говорил капитан в первый день. — Сытый заключенный может сделать глупость от сытости. Поэтому жрать вы будете лишь столько, сколько необходимо, и тогда, когда нужно. Утром — чтобы не сдохнуть на работах, и вечером — чтобы не сдохнуть во сне. Если вам, птички мои, это не нравится, так летите во вчерашний день и не попадайте в казематы».

Оставшийся без завтрака, Зяблик не умер. Они с Нырком драили палубу, пока Солнце не перевалилось за зенит. Тогда о них вспомнил Чибис и пинками погнал на нос корабля — чинить какую-то доску. Им выдали молотки и гвозди, и друзья, не сговариваясь, наколотили в палубу гвоздей раз в десять больше, чем нужно. «Для надежности». Потом просто сидели, смотря с умным видом на палубу. Рулевой, положив руку на штурвал, глядел на них с явным презрением, но молчал — и на том спасибо.

— А ты вампиров видел? — спросил Зяблик.

Остатки хорошего настроения, принесенного Покровительницей, давно рассеялись без остатка, и Зяблик потянулся к другу в поисках беседы.

Нырок покачал головой, полируя большим пальцем шляпку утопленного в дереве гвоздя.

— Вампиры — порождение Реки, — сказал он. — Ни к чему их видеть.

— Но нам ведь сражаться за них…

— Сражаться! — горько усмехнулся Нырок. — Ты посмотри, как нас держат. И посмотри, как живут воины на других кораблях. Правда думаешь, что нам дадут оружие и доспехи, обучат фехтованию?

Зяблик именно так и думал, но промолчал. Этому его успела научить жизнь на корабле: молчать вместо того, чтобы говорить глупости.

— На убой нас пошлют, — вздохнул Нырок. — И остальных тоже. Если кто выживет, так это Ворон и такие, как он.

Нырок взял ещё один гвоздь и со злой силой вогнал его в палубу в совершенно неподобающем месте. Потом поднял голову и, сощурившись, улыбнулся Солнцу, будто против воли растянул губы.

— Ты не поклонился Реке, Зяблик?

Зяблик вздрогнул и мотнул головой. Рук он не резал, не пускал себе кровь, принося эту жертву Реке.

— Это правильно. Говорят, по поверьям вампиров, после смерти человек отправляется на Ту Сторону Алой Реки, и она становится чуть сильнее. А мы полетим к Солнцу и сделаем сильнее его.

Зяблик молчал. Он не хотел никого делать сильнее. Он хотел жить, хотел вернуть свою по глупости утраченную жизнь.

Нырок был вором. Он попадался бессчётное число раз. Отделывался плетьми, иногда проводил в каземате месяц-другой. Но в последний раз ему сказали выбирать: либо отрубят правую руку, либо — пожизненное. Нырок был из тех, кто предан Солнцу и знает о нем всё. Нырок не боялся боли, не боялся остаться калекой. Но он верил в то, что любое членовредительство — это кровавая жертва Реке, приносить которую он не намерен. Нырок выбрал пожизненное. И Зяблик до сих пор не мог понять, как мог человек, чья вера сильнее, чем у жреца сурии, сделаться вором.

— Скучаете? — выскочил откуда ни возьмись Чибис. — Отчего не позвали? Там целая прорва канатов, которые нужно перемотать и доложить о малейшей прорехе. Докладывать мне, я передам команде. Бегом, бегом, бегом!

Лишь ближе к закату над ними сжалились и «позволили отдохнуть» — выгнали на корму весь молодняк и заставили отжиматься до потери сознания. Зяблик, падая на палубу, не в силах ещё раз выпрямить трясущиеся руки, чувствовал, что жизнь из него уходит. Нырок был прав.

— Э, ты уснул? — гаркнул над ухом Чибис. — Или руки устали? Так ты о бабах подумай, глядишь, и без рук отжиматься получится.

Вокруг Зяблика разразился хохот. Зяблик, стиснув зубы, уперся в палубу и заставил себя выжать ещё раз.

Я не выдержу, не выдержу больше ни дня здесь.

И тут Зяблик вспомнил Покровительницу. Если придет ночью это волшебное существо, то он выдержит ещё один день. И ещё, и ещё, и ещё.

Зашло, наконец, неумолимое Солнце, и заключенные вернулись на нижнюю палубу. Разговоров почти не было слышно, все вымотались и хотели поесть и поспать. Вот, наконец, спустился по ступенькам огромный лоснящийся Чибис, помахивая половником. Следом за ним, пригибаясь под тяжестью огромного котла, плелся безымянный заключенный. Если он споткнется, еду придется слизывать с пола, так уже раз случилось. Потом незадачливого носильщика лупили половину ночи, но и это послужило слабым утешением голодным мужикам.

— Подходить по одному, — гаркнул Чибис. — Не толпиться. Увижу толкотню — унесу обратно.

Странно, думал Зяблик. С чего это Чибис встал на раздачу? Обычно кого-то из них назначают, а Чибис лишь присматривает вполглаза. Сам-то он, как Ворон и Орёл, и остальные серьезные зэки, убийцы, разменявшие не один десяток жертв, и просто высоко стоящие в иерархии воры, ел на средней палубе. Там у них были мягкие тюфяки, еда получше, и порой, говорят, перепадало даже вино.

Сегодня из котелка тянуло гороховой похлёбкой. И после стольких дней ухи Зяблик едва не подавился слюной. Влез в очередь впереди Нырка, случайно задев его плечом, почти оттолкнув. Нырок подчинился, встал сзади. Зяблик хотел извиниться, но не мог отвести глаз от вкусно пахнущего котла. И потом, разве Нырок не понимает? Он, Зяблик, остался без завтрака, ему сейчас хуже всех. У него даже деревянная миска в руках дрожит, и как он будет подносить ложку ко рту — сам пока не знает.

Целая жизнь пролетела, пока дошла очередь. Зяблик, давясь слюной, протянул миску. Он не сразу понял, что ему что-то говорят.

— А? — поднял он взгляд на сытую рожу Чибиса.

— На! — рявкнул тот. — Не задерживай. Плохо работал, говорю. Завтра подходи.

И, прежде чем Зяблик успел что-то сказать, Чибис пнул его в грудь. Легкий, истощавший Зяблик кубарем улетел к борту под сдержанное хихиканье заключенных. В полный голос хохотал только Чибис. Остальные либо ели, либо пожирали взглядом еду. И все слишком устали, чтобы злорадствовать.

Зяблик плакал, прижимая к груди пустую миску. Не соображая, что делает, он поднес её ко рту и принялся глодать край. Дерево впитало отголоски вкуса ухи, и вскоре Зяблику померещилось, будто он ест.