Но ведь… Но ведь смерть капитана — это смерть корабля! Лишь только известие дойдет до князя, «Утреннюю птаху» расстреляют из пушек в щепы, а выживших добьют стрелами в воде!

Мысль была страшная, но Зяблик заставил себя её отбросить. Покровительница разберется. Покровительница знает, что делает…

И когда она пришла, когда её голос — наконец-то голос, не шепот! — дрогнул, спрашивая: «Кто это сделал?!» — Зяблик в ответ прошептал одно слово:

— Капитан!

Потом Покровительница забрала боль и подарила сон. Спокойный и глубокий сон, в котором не было ничего, кроме плавного колыхания алых вод.

«Соберись. Почувствуй её».

«Может, я буду учиться потом, когда мы закончим?»

«Вечность расслабляет. Дарит иллюзию того, что может быть „потом“. А что если тебя убьют сегодня ночью?»

«Тогда тем более, зачем мне это учение?»

«А зачем тебе вечность, если ты не собираешься употребить её на учение? Научись с пользой тратить минуты, и однажды поймешь, что не зря проживаешь годы. Я учился всю жизнь и думал, что выучил достаточно. Но, встретив тебя, не преминул усвоить новый урок. Так что соберись и почувствуй черту. Ты должен её видеть, слышать, обонять».

Левмир отрешился от того, что его окружало, и погрузился во тьму. Представил себе алую черточку, пересекающую черноту, вглядывался в нее внутренним взором.

«Не пытайся представить. Почувствуй! Чувство идет от голода, сосредоточься на нём».

Две летучие мыши — одна побольше и будто седая, другая меньше и черная — висели вниз головами на рее «Утренней птахи». Редкий глаз смог бы различить их. Они различали всё. Поскрипывание мачт, трепет парусов, биения сердец заключенных и команды, пьяное ворчание стоящего у штурвала капитана. Он взял себе вахту на всю ночь.

А ещё летучие мыши чувствовали, что капитан трезв. Он притворялся так, что ни один человек не сумел бы его раскусить. Так же, как притворялся злобным любителем подвешивать на рее и пороть плетью. Капитан Кинар был другим человеком, давним другом Торатиса. Князь говорил, что запросто доверил бы ему свою жизнь. Левмир и Эмарис кивнули в ответ, но Левмир подумал, что Торатис не так уж высоко ценит свою жизнь. Судя по легкой усмешке, Эмариса посетила схожая мысль. А сейчас крохотный мозг летучей мыши не мог думать о таких вещах. Он мог только чувствовать и беспорядочно метаться мыслью. Эмарис же требовал от Левмира сосредоточенности.

Ладно! Голод. Не тот голод, от которого режет в желудке, а рот наполняется слюною, а другой, больше похожий на жажду. Голод, от которого весь мир накрывает алой пеленой, глаза чернеют, а посреди них загораются огни. Голод пока ещё не пришел, но Левмир ощущал его предвестия. Вцепился в них мыслью и… Странное это было чувство. Как будто замкнулся некий круг. Ничего подобного Левмир никогда раньше не ощущал. Возможно, Эмарис видел то же самое как черту, но Левмир вообразил другое. Он стоял в лесу, маленький мальчик, только что потерявший семью. Жался спиной к дереву и смотрел в глаза приближающемуся волку. Волк остановился. За спиной его стояла стая. А Левмир глядел в глаза зверю по имени Голод и знал: стоит только моргнуть, и он бросится, разорвет.

В этот миг пришло облегчение. Левмир не боялся более, что Голод его победит. Что придется пить кровь у кого-то из заключенных. Как только он почувствует, что вот-вот моргнет, сию секунду обратится в человека, запустит сердце. А волк и его стая останутся ни с чем.

Обретя этот новый навык, Левмир ощутил ликование. Оно было слишком огромным для крохотного тельца летучей мышки, и она расправила крылья, делясь с миром своим восторгом.

«Молодец, — похвалил Эмарис. — А теперь приготовься. Начинается».

Левмир отвлекся от черты Голода и перенес внимание на корабль. Что-то изменилось. Одно из сердец, которые он слышал, забилось спокойнее. А по верхней палубе скользило нечто. Не человек, сгусток тумана. Вот капитан, вполголоса напевавший печальную морскую песнь, запнулся и повернул голову. Если и заметил легкое облачко, то не придал ему значения. Устремил взгляд вперёд и выругался.

Облачко подплыло вплотную к капитану.

«Сейчас!»

Летучие мыши разжали когти, рухнули вниз и, захлопав крыльями, помчались к капитану. Из туманного облачка собралась человеческая фигура в серой накидке с капюшоном.

Левмир увидел, как в далеком-далеком лесу Голод оскалил клыки и зарычал. Черта приближалась. В полете Левмир изменил облик и, едва ноги коснулись палубы, запустил сердце. Первый же его удар принес в голову оглушительную мысль: «Что я сделал?!»

Фигура в капюшоне, почувствовав приближение врага, развернулась, и в грудь Левмиру врезался кулак. Удар отбросил его на пару шагов, Левмир не удержался на ногах и упал бы, но спиной врезался в стену надстройки. Увидел, как Эмарис, на миг став собой, взял капитана за плечи, что-то ему сказал, и оба исчезли в тумане. Фигура в капюшоне, развернувшись, убедилась, что жертвы нет, и издала рычание. Голосок был, вне всякого сомнения, девичий.

— Это ты? — Левмир оттолкнулся от надстройки. — Зачем ты это делаешь?

В голос просочился страх. Левмир боялся не за себя, не за капитана и других возможных жертв. Он боялся, что стоящая перед ним девушка отбросит капюшон и в зеленых глазах её сверкнет что-то злое и безжалостное, то, чего раньше там не было и быть не могло.

Фигура вздрогнула, отступила на шаг.

— И, — сказал Левмир, вытянув руку.

Он думал, что, услышав свое детское милое имя, она поймет, что натворила. Но девушка сначала замерла, потом, дернув головой, набросила капюшон ещё ниже и… Бросилась к борту.

— Стой! — заорал Левмир, кидаясь ей наперерез.

Требовалась скорость, недоступная человеку, и он остановил сердце. Обострившимся слухом услышал лязг стали. «Только защищаться!» — скомандовал он себе, и рука выхватила из ножен меч на крови Эмариса.

Клинок ударил в клинок. Двое вампиров застыли у самого борта. Левмир силился разглядеть лицо под капюшоном, но видел лишь черноту. Хоть бы там осталось ещё что-нибудь! И куда, спрашивается, подевался Эмарис? Боится взглянуть в глаза дочери, которую предал? Хорош воин!

Девушка толкнула меч, всем телом помогая движению. Левмир отступил и едва успел уклониться от колющего удара. Теперь он разобрал, что в руках у девушки — изогнутая сабля. Сабля, которая едва не проткнула его насквозь. Ирабиль хочет его убить?! За что?

Сабля засверкала, отражая лунный свет. Девушка орудовала ею так же легко, как ивовым прутиком. Только каждый взмах нёс смерть. Левмир не уступал в скорости, клинок его меча оказывался на пути лезвия сабли вновь и вновь. Звенела сталь, удары тяжело отдавались по рукам, и не было слышно дыхания. Левмир вспомнил свою сказку, и внезапный холодок проник в его сердце. Как будут чувствовать себя воины, когда их боевой азарт натолкнется на ледяную глыбу вампиров, остановивших сердца? Вампиры не будут кричать, не будут дышать тяжело в горячке боя, они даже ничего не скажут. Сколь многие из воинов, столкнувшись с таким, начнут волноваться и совершать ошибки? Коли уж сам Левмир, бездыханный, боится того неведомого, что сокрыто под капюшоном.

Девушка сообразила, что лобовой атакой ничего не добьется, и легко взвилась в воздух. Подпрыгнула, но казалось, будто взлетела. Удар обрушился на Левмира сверху. Он едва успел подставить меч, и, отведя удар, махнул наугад сам. Лишь на мгновение забылся, попытался уязвить соперника, но тут же вспомнил, с кем бьется. Меч дрогнул. Девушка не преминула этим воспользоваться.

Удар, разворот, приближение… Бей она саблей, Левмир бы отразил удар, но девушка, блокируя саблей меч, наотмашь ударила кулаком в нижнюю челюсть. Левмир не устоял и повалился на палубу. Не успел попытаться встать, а сабля, отражающая лунный свет, полетела к нему, норовя врубиться в грудь. Левмир выбросил навстречу меч. Плашмя, одной рукой придерживая лезвие и понимая, насколько глупую вещь делает. Но времени на раздумья не было, а смерть была слишком близко.