В тот день Сагда сумела успокоить малютку Унтиди, подарить ей крохотную надежду. Рассказала о школе, где научат читать, и получится воскресить сказки, которые казались погибшими. В тот день Сагда взяла Унтиди под крыло, она защищала её от остальных, пару раз подралась из-за нее. Сагда собой гордилась.

Но в последние годы всё изменилось. Тогда Унтиди было шесть лет, а Сагде — десять, и обе они были детьми, только Сагда — сильнее и старше. А теперь Унтиди было десять, а Сагде — почти четырнадцать, и с каждым днем становилось яснее: дружить, как прежде, не получается. Унтиди казалась смешной и глупенькой, её слова и поступки нередко смешили, а то и злили Сагду. Она всё чаще искала одиночества или компании сверстников. Ей начинали нравиться мальчишки. Теперь, когда жизнь в бараках сделалась терпимой, думать о таких вещах стало возможно и нормально. Каждый вечер Сагда замечала, как её ровесницы или девочки постарше выходят на прогулки с тощими нескладными мальчишками, слышала их веселый смех и разговоры.

Однако и это было не всё. Самое страшное Сагда прятала на самом дне своей души и даже не хотела называть это скверное чувство, за которое ей было стыдно. Унтиди стала главной. Непонятно, как это произошло, когда, но, видимо, началось в тот вечер, когда она дрожащим голоском рассказала сказку про двух драконов, и все население барака — изголодавшиеся, умирающие люди — собралось вокруг. Унтиди говорила — её слушали. Она показывала пальчиком, и люди шли туда. Она шутила — они смеялись. А самое скверное — она знала, что говорить и что делать. Не лепетала всякую чушь, как другие дети. Нет, Унтиди то и дело поражала Сагду «взрослостью» суждений и мудростью. Легко разнимала драки, судила в спорах, делила неделимое. И даже самые свирепые и злые мужики порой таяли под её грозным взглядом из-под насупленных бровей.

В бараке был староста, назначенный смотрящим вампиром, и Сагда то и дело видела, как он без зазрения совести ходит к Унтиди, и они о чем-то шепчутся, держат совет.

Было время — и Сагда радовалась, что подруга приобрела такое влияние, ведь и ей стало легче жить под её крылом. Но теперь в глубине души у нее поселилось это ужасное чувство. Несправедливо! Это ведь она тогда подошла к плачущей малютке, она её спасла от одиночества и отчаяния. Так почему же теперь она, Сагда, взрослая, почти девушка, осталась в тени, а эта мелкая девчонка купается в лучах славы? Люди что, с ума посходили, что прислушиваются к ней?

Унтиди подняла голову от рисунка, взглянула на Сагду, улыбнулась и помахала рукой. Сагда ответила на улыбку подруги. Заставила себя, как заставляла всегда. И, наученная опытом, сделала следующий шаг навстречу, чтобы заколотить это ужасное чувство понадежнее. Бросила взгляд на листок и спросила:

— Будет новая сказка?

Унтиди кивнула. Её глаза сияли, будто маленькие звездочки. Сагда улыбнулась вновь, и на этот раз заставлять себя не пришлось. Улыбка принесла ей облегчение.

В классе — в бывшей гостиной герцога Кастилоса — становилось шумно. Ученики переглядывались и перешептывались, удивленные задержкой начала урока. Беспокойство подогревали слова Чевбета. Он, старый и надежный, как каменная стена, бывший дворецкий Кастилоса, за минувшие годы научил их всему, чему только мог. Начали с чтения, письма и счета. Потом настал черед истории, и дети, раскрыв рты, слышали о событиях времен столь древних, что их даже представить себе было нельзя. Слушали имена тех, кого и сегодня можно было увидеть воочию. Эрлот, Атсама, Каммат, Олтис… Казалось невероятным, чтобы это были те же самые вампиры, что за их плечами такая сумасшедшая древность. Что они — не только сволочи, уничтожившие их жизнь, но — герои, спасшие их предков от полного вымирания.

«Завтра, — сказал вчера Чевбет, прежде чем отпустить детей, — урок проведу не я. У вас будет новая учительница, и я надеюсь, что у вас хватит достоинства принять её благосклонно. Полагаю, вы достаточно взрослые, чтобы я мог оставить вас наедине с нею. Она сможет рассказать вам такое, чего я не сумею».

Ну и где же эта учительница? Кто она? Почему опаздывает? Чевбет никогда не задерживался, он начинал урок тотчас, как последний ученик заходил в класс. Дети не привыкли ждать, и сейчас они начинали возмущаться. Некоторые смеялись. Мальчишки затеяли шуточную драку. Унтиди же не обращала внимания ни на что. Она упоённо покрывала каракулями лист.

Но вот скрипнула дверь, и в классе сделалось тихо. Чевбет их к этому приучил. Одного его взгляда дети боялись больше, чем грозного окрика смотрящего вампира. Те, кто сидел ближе ко входу, заметили фигуру дворецкого. Он стоял, вытянувшись, будто перед внезапно вернувшимся Кастилосом, и держал открытой дверь.

Скрипнула половица, послышались шаги. Сагда не заметила, как начала грызть краешек пера. Кто же, кто же там будет?! Остальные ученики затаили дыхание…

Учительница вошла в класс. В её взгляде, брошенном на сидящих детей, было столько же потаенного страха и настороженности, сколько в их взглядах. Но она старалась вести себя достойно. Прошла к столу, положила на него книгу и ворох бумаг, которые принесла с собой, и повернулась к классу.

— Здравствуйте, — прозвучал её тихий голос. — Сегодня я проведу ваш урок. Меня зовут…

— Ты?!

Сагда вздрогнула, услышав этот голос. Повернула голову, увидела, что Унтиди отложила карандаш, обеими руками вцепилась в стол и сверлит учительницу взглядом, полным ненависти.

Учительница на мгновение прикрыла глаза. Потом сжала кулаки и, отважно заглянув в глаза Унтиди, ответила:

— Да. Я. Если кто-то из вас не знает, меня зовут Арека. Давайте начинать.

Чевбет дожидался её в библиотеке. Стоило Ареке переступить порог, старый дворецкий наполнил чашку чаем и приоткрыл вазочку с сахаром. Арека постояла в дверях, прижимая к груди кипу бумаг. В голове царила благословенная пустота. Скоро она поредеет, уступит место мыслям, и вот тогда начнется кошмар. Уже сейчас подрагивали руки и ноги.

— Они дети, — сказал Чевбет. — Не судите их строго.

Арека тряхнула головой, подошла к книжному шкафу, сделанному из темного лакированного дерева. Вернула на место книгу, которую взяла для урока. Книгу, которая так и не пригодилась.

— Я не сужу, — тихо сказала Арека. — Это они меня судят. За что?

— Множество причин. — Чевбет подвинул чашку. — Но давайте сначала разберемся, что произошло.

Арека не хотела пить чай, но всё же уселась в кресло и взяла чашку. Хотя бы с Чевбетом ей нужно было сохранить хорошие отношения.

Старый дворецкий её пугал. Взгляд его казался порой жестоким, но выражение лица неизменно оставалось доброжелательно-равнодушным. «Он и убивал бы меня с таким же лицом», — думала иногда Арека. Однако в Чевбете ощущалась некая сила, враждебная той, другой силе, что собиралась уничтожить мир. И Арека хотела подружиться с нею.

Глотнув обжигающий губы напиток, она принялась рассказывать, заново переживая всё, что произошло в классе.

Чья это была идея, теперь уже невозможно было сказать. Той страшной ночью, когда в её спальне появилась Атсама с пеплом Мальчика на руках, они говорили до утра. Герцогиня выложила всё, что знала. И, хотя знала она немного, услышанное повергло Ареку в ужас. Много ночей потом снился ей Кармаигс, тонущий в крови, заваленный истерзанными трупами, и над ним раскатывался смех Эрлота, безумный и счастливый.

«Нужно что-то делать!» — это точно сказала Арека. И они начали думать, строить безумные планы, пока, наконец, Атсама не заявила: «Умрут почти все, смирись. Но кое-что можно успеть урвать, это и есть политика. За маленький кусок — маленький спрос, а вырасти из этого куска может очень многое». Арека не сразу смирилась с этим. Залитый кровью Кармаигс с каждым днем становился реальнее. Но и пепел Мальчика тоже был реальным, реальнее некуда.

Иногда кошмар нельзя предотвратить. Но можно спасти от кошмара хоть кого-то.

Атсама отказалась участвовать. «Как ты себе это представляешь? — спросила она. — Я должна войти в барак Эрлота и сказать детям, чтобы пошли за мной? А если они не пойдут, то что? Тащить их силой по одному? Гоняться за ними? А как потом убедить их сидеть на месте?»