Влажное тепло с ароматами мыла и розовых лепестков окутывало подземелье — Гертруде было жарко, и она вызвала из палочки струю воды, чтобы освежить лицо. Струя брызнула сильнее, чем она ожидала — магия так и хлестала из палочки. Она вытерла воду с лица и волос и остановилась перед дверью в кабинет зельеваренья. Та была закрыта Коллопортусом, но вместо того, чтобы вежливо постучать и попросить впустить её, она в нетерпении сорвала чары с такой лёгкостью, будто бы уточнение было написано перед ней на двери большими буквами. Сделав глубокий вдох и пытаясь успокоиться, она вошла в кабинет, где за тем же столом, где когда-то делала это она сама, стоял Седрик и помешивал зелье в котле. Он был в одной камизе — разгорячённый, с волосами, прилипающими ко лбу, а когда она влетела в кабинет, он замер, поражённо глядя на неё. Гертруде не нужно было смотреть на ингредиенты, чтобы понять, что он варит: присосавшаяся пиявка на его руке не оставляла сомнений. Она сглотнула слюну в пересохшем рту и сказала:

— Извини, что ворвалась. Мне нужно было пройтись немного… — она осеклась, осознав, как нелепо это звучало.

— Я… рад вас видеть, — ответил он, вытирая пот с лица. — Только тут очень жарко. Если вы хотели просто освежиться, может, вам пройтись где-то в более прохладном месте?

— Я мешаю тебе, прости. Я сейчас уйду. Только можно, один вопрос?

— Почему бы нет? Задавайте.

— Ты… уверен, что делаешь правильный выбор? Да, я сама когда-то поступила так же. Но у меня были веские основания.

— Я полагаю, что мои основания тоже достаточно веские, — ответил он, забрасывая в котёл шишки хмеля и тщательно помешивая варево.

Ещё три ингредиента, мысленно сказала себе Гертруда. Что мне делать? Оставить его в покое, отчётливо произнёс Профессор. Мы не имеем права вмешиваться в его личные дела. Но можно же просто поговорить, вскричала Молния. Я же не мешаю ему варить зелье! И Руди пробурчала на дереве что-то неразборчивое.

— У той… или того, кого ты любишь, есть кто-то другой?

— Нет, но это не имеет значения, — сказал он. И тихо добавил. — Она не любит меня — и этого достаточно.

— Ты это знаешь точно? Ты с ней объяснился?

Седрик молчал, доставая из банки деревянной ложкой патоку грюмошмелей. Патока была вязкой и издавала кисловатый запах. Длинная капля, которую Седрик пытался вылить из ложки в зелье, долго висела над котлом, пока, наконец, не оторвалась и не упала в бурое варево с тихим всплеском. Ещё два ингредиента.

— Я же не слепой, к чему объяснения? — сказал, наконец, Седрик. — Да она и не смогла бы любить такого, как я.

— Что ты за бред несёшь? — воскликнула Гертруда, глядя, как зелье меняет цвет на гранатовый, в тон котты Седрика, брошенной просто на пол. — Любого человека можно полюбить — а такого, как ты, и подавно.

— Вы, наверное, хотите меня утешить? — спросил он. — Я вам благодарен, но не стоит. Помните, что вы сказали тогда, когда мы говорили об изобретении заклинаний? «В каком-то смысле то зелье даровало мне освобождение». Вот и я ищу освобождения. Тот сон, что вы мне навеяли, убедил меня, что это не менее высокая цель, нежели борьба с чумой или глупостью.

Гертруда не знала, что ещё сказать. Кажется, она загнала себя в угол. Надо было уходить, но она упрямо продолжала стоять на месте, глядя на его руку, на которой пиявка набухала от крови.

— К тому же, я знаю, кого она может полюбить — только кого-то необычайного. Я видел тех, кому доводилось завладеть её сердцем. Это не заурядности, типа меня, а маги, из которых сила так и плещет. Видимо, это её и привлекает.

— Седрик, мало ли кого эта женщина любила раньше. Если ты не знаешь наверняка, тебе всё-таки лучше объясниться. Что, если ты заставишь страдать другого человека, когда выпьешь это зелье?

— А что, если я изобрету новое заклинание, когда выпью это зелье? Прямо как вы когда-то? Освобождение и магическое творчество — разве это не разумный выбор?

С силой раскрошив пальцами листья полыни, он забросил их в котёл и начал быстро помешивать зелье, которое теперь уже бурлило и пускало крупные пузыри. Версия с маггловской француженкой отпадала. А, может, это та китаянка, которая помогла ему поймать пламя дракона, Мейфенг? Один ингредиент остался. Пиявка.

— Седрик. Если она где-то далеко, в Китае, например, то это тоже ведь не повод — ты закончишь обучение и сможешь вернуться туда и побороться за свою любовь. Ждать, конечно, нелегко, но…

— Да здесь она, здесь. — Он снова вытер пот и закрыл на какой-то момент глаза руками. Руди сделала молниеносное движение и снова замерла на вершине дуба. А Седрик открыл глаза и, не глядя на Гертруду, стал говорить дальше. — Постоянно рядом — и это невыносимее, чем ждать. Она… она даже притронуться ко мне брезгует — я видел, как замирает порой её рука, и она не может себя пересилить. Избегает этого постоянно — вот и сегодня, могла меня выбрать в «Ручейке» — но не стала этого делать. И я уже не могу этого терпеть.

Он остановился и опустил голову, делая глубокий вдох. Гертруда же только говорила себе, не может быть, не может быть…

— Раз уж вы здесь, лучше помогите мне, Гертруда, как вам помогла когда-то Зореслава. Ведь сейчас время для формулы, а у меня, нерадивого ученика, как назло — никаких идей. Подбросьте хоть парочку. У вас же есть… недостатки?

Гертруда ощутила, как её сердце пустилось вскачь — но этого же не может быть! Чей же то был портрет?

— Я видела тебя тогда в библиотеке — с портретом в руках, — с трудом заговорила она. — Ты смотрел на него, я думала… ты влюблён в какую-то девушку в Нормандии и…

— Акцио портрет! — Из валявшейся на полу сумки Седрика вылетела миниатюра. Он поймал её и протянул Гертруде. — Вот, пожалуйста, смотрите на девушку из Нормандии.

Не веря глазам, Гертруда взяла в руки свой собственный портрет — такой же, как когда-то заказал Ричард…

— Но как?

— Я думаю, Руди уже знает, как. А сейчас, Гертруда, я вас умоляю, недостатки. Какие угодно — хоть выдуманные, хоть реальные. Я сам не могу… когда вы рядом.

— Только один: я полная идиотка, Седрик. Впрочем, как и ты. Посмотри мне в глаза.

И, прежде чем он успел ответить, она подошла к нему и поймала его взгляд, чуть ли не силой затягивая его в свои мысли.

Она ожидала увидеть его ипостась Храбрец, с которой уже была знакома, но его словно кто-то оттолкнул в последний момент, и в её внутреннем ландшафте появился Певец с лютней в руках. Он огляделся и присвистнул.

— Храбрец говорил, что ему удалось увидеть тут только сплошные выжженные просторы и тучи.

— Тут и были лишь выжженные просторы, Певец, — сказала Молния.

— Что было по-своему мило, — вставил Профессор. — А теперь тут, куда ни шагни, вот это.

Певец глянул на Профессора и воскликнул:

— Ты совсем как мой Мудрец! Вас надо познакомить. А вот это прекрасно! Что это за растение?

— Огнетрав, — ответила Молния. — Он начал прорастать в тот день, когда мы познакомились и вот, за четыре месяца, покрыл тут всё.

Под ласковыми руками бриза поля огнетрава колыхались волнами — они тянулись во все стороны, покрывая холмы до горизонта. Солнце сияло в предзакатном небе, и огнетрав переливался ярким пламенем всех оттенков алого и малинового, словно в каждом соцветии горел свой костёр.

— Потому что каждый раз, когда я думаю о тебе, прорастают и со временем начинают цвести новые побеги огнетрава. Но я только сейчас поняла, что это значит.

Вместо ответа Певец распахнул ворот своей рубахи, и оттуда вырвался вихрь из сотен огненных бабочек, которые начали порхать над алыми полями.

Гертруда ощутила, как Седрик покинул её мысли — он стоял перед ней, молча, с отблесками закатного солнца в глазах. Она осторожно сняла пиявку с него руки и заморозила её Фригусом.

— Пригодится для другого зелья, — сказала она, не сводя с него глаз. Потом она протянула руку к его горячему лбу и убрала налипшую прядь волос. — Я столько раз хотела это сделать, Седрик. Просто не решалась. Я же твоя наставница — я не могла себе позволить…