Кристина долго прощалась с Анджеем, и когда поезд наконец тронулся, они с Владимиром сидели напротив друг друга, «как враги» [28]. Еще до наступления темноты они совершенно рассорились. Владимир горько выговаривал ей, сколько боли она причинила ему, но добавил, что, по крайней мере теперь, он окончательно почувствовал себя свободным от нее. Это было неудачное начало. Тем временем, вернувшись в Будапешт, Анджей обнаружил, что, несмотря на все его усилия, Кристина заново упаковала глянцевые пропагандистские фотографии.
На рассвете следующего дня Кристина и Владимир взяли такси в сторону гор. В предгорьях они начали подниматься по наиболее безопасным тропам между зеленевшими полями пшеницы и терновыми изгородями, пока не вошли в леса на границе. Наступила полночь, они остановились на ночлег, и Владимир беспокойно дремал в объятиях Кристины. На рассвете они обнаружили, что днем сделали круг и вернулись к венгерской границе, недалеко от словацкого контрольно-пропускного пункта.
К тому времени венгерская полиция почти полностью оказалась под контролем гестапо, и бдительность в приграничных районах резко возросла. Чехословакия, как и Польша, была оккупирована немцами. Не желая потерять еще один день, Кристина и Владимир решили идти вдоль дороги, стараясь держаться так, чтобы их не могли заметить постоянно проезжающие мимо патрули. Владимир шел первым, как он сам писал потом: «одолел сотню метров уверенно и стильно, если не считать полусогнутой позы». Оглянувшись, он увидел Кристину, которая прислонилась к дереву и беззвучно аплодировала ему. Некоторое время спустя, устав ждать его сигнала, Кристина последовала за ним. Владимир вспотел до кончиков пальцев, когда увидел, как пограничник встает в машине, прикрывая глаза от косых лучей солнца, а другой рукой хватаясь за кожаный ремешок ружья. «Беги!» – крикнул Владимир. Раздался громкий звук выстрела, потом еще один, затем череда выстрелов вслепую, так что на беглецов посыпались срезанные пулями мелкие ветки и листья. «Чертовы ублюдки», – прокомментировала Кристина, когда они, наконец, остановились, чтобы перевести дыхание [29]. Она соответствовала своему прозвищу у «Мушкетеров» – «Муха»: назойливая, но быстрая и трудноуловимая.
На словацкой стороне границы склон быстро становился крутым, и, по мере того как день теплел, они начали снимать куртки и свитера, заталкивая их в сумки. Увидев, что Кристина утомилась, Владимир незаметно переложил тяжелые вещи в свой рюкзак. К полудню они поднялись над уровнем нижних лесов и вышли на жаркое июньское солнце, однако двигались слишком медленно. Кристина обгорела, у нее кружилась голова, и она предложила сесть на поезд, но инструкции Союза борьбы, полученные Владимиром, заставили его отказаться от этой идеи. Остановившись у деревенского дома, чтобы купить молока, они узнали, что Париж взят немцами. Владимир был глубоко потрясен. Если пала Франция, Англия становится следующей целью, предсказал он, и для поляков не останется безопасного места в мире [30].
После еще двух часов подъема они оба были измотаны, но главное – деморализованы известием. Когда Владимир против воли Кристины взял ее сумку и бутылку воды, она в знак протеста села под деревом, и по лицу ее потекли слезы: она плакала и о себе, и обо всем, что происходило в этой войне. Владимир обнял ее и помог успокоиться, она собралась с силами, а Владимир согласился отправиться на ближайшую железнодорожную станцию, чтобы проехать последний участок пути до Польши [31].
Было темно, когда они спрятались за складами, но собака начальника станции залаяла на них, поэтому они побежали по путям и пересекли железнодорожный мост над глубокой рекой, оказавшись у следующей станции. Совсем стемнело, начинался дождь, и они рискнули укрыться на платформе. Возможно, они задремали. В любом случае, когда они очнулись, их держали под прицелом, по-словацки приказывая поднять руки. Владимир объяснил, что они с сестрой убежали из лагеря для интернированных рядом с Будапештом и хотели попасть домой в Польшу. Кристина живописала трогательную историю их жизни в Венгрии и просила охранника отпустить их, а Владимир тем временем осторожно щелкнул фонарем в кармане, чтобы засветить микрофильм, и успел скинуть часть поддельных проездных документов. Патрульный, казалось, смягчился, пока говорила Кристина, но все же позвонил в полицию, уверяя, что, если их история правдива, им нечего бояться. Вскоре прибыл вооруженный конвой, чтобы сопроводить их в местный полицейский участок, а потом и в ближайшую штаб-квартиру гестапо.
Когда они подошли к железнодорожному мосту, Кристина начала хромать и, остановившись на мгновение, наклонилась, чтобы потереть стертую ногу. Владимир тут же потянулся за бинтом, который находился в ее рюкзаке, и одновременно переложил пухлый конверт с пропагандистскими материалами и фотографиями Сикорского в карман своего пальто. С моста он бросил этот пакет в реку. Воцарился хаос. Один пограничник побежал на поиски конверта. Другой потащил Владимира на другой конец моста, требуя ответить, что было в пакете, и обещая пристрелить его, «как собаку» [32]. Кристина бросилась между ними, уверяя, что в пакете были деньги и журналы, и все это принадлежало ей, а Владимир ничего не знал. Какое-то мгновение конверт плыл по воде, так что с берега его было не достать, а затем утонул. Охранники были в ярости, они орали, что лучше бы Кристине и Владимиру признаться в шпионаже прямо сейчас, до того как прибудет гестапо и выбьет из них правду. В любом случае им грозит расстрел. «Ты брешешь, – так Владимир записал их слова. – Все это дерьмо!» [33]. «Они устроили нам перекрестный допрос, удерживая меня у стенки в течение нескольких часов и размахивая револьверами, – позже сообщила Кристина в отчете британской разведке, – но я клялась, что не знаю английского языка» [34].
Все имущество Кристины и Владимира было выложено на траву: мята, чай, фонарь, пакеты со злотыми и другой валютой, бумажник Владимира, поддельные документы Кристины, ее помада и даже – к удивлению Владимира – флакон духов. Доллары и чешские кроны быстро исчезли в карманах пограничников, но наибольшее волнение вызвал образ Мадонны, обнаруженный у Владимира: слишком много людей были пойманы в горах с таким же медальоном на шее, и это уже не казалось совпадением. Это действительно был знак Союза борьбы, и с нарастающим ужасом Владимир понял, что теперь он под особым подозрением. «Чувствуя себя на грани смерти», он задумался, как, в случае необходимости, сможет поделиться с Кристиной порошком цианида, глубоко запрятанным в его кармане [35].
К двум часам ночи гестаповцы не появились, и первый шок после ареста начал проходить. Лес был в пятидесяти метрах, но перед ним стояла охрана. Владимир на глаз прикинул расстояние и решил, что если удастся отвлечь внимание, то можно рискнуть. Кристина с «очаровательно ниспадающими» вокруг лица волосами тихо разговаривала с охранниками, пока те пересчитывали конфискованные деньги. Пару минут спустя Владимир заметил, что один из охранников поднял ее стеклянное ожерелье и поднес к глазам, чтобы рассмотреть в свете фонаря. Последовала короткая перепалка с Кристиной, которая схватила украшение, разорвав цепочку, и громко восклицала, что это ее «бриллианты», а потом даже поцарапала пограничнику лицо. Тот ударил ее, пытаясь подхватить на лету падающие камни. Владимир воспользовался суматохой, выбил фонарь из его руки и потащил Кристину вверх по насыпи. Ветер свистел в ушах, когда они бежали через пути, а потом бросились вниз. Позади раздавались крики и выстрелы, по лицу беглецов хлестали холодные мокрые ветви, но им удалось добраться до леса и скрыться среди стволов, поскальзываясь на влажных иглах, а затем Кристина скатилась по склону и врезалась в дерево. Она не встала. «Вот и все», – подумал Владимир [36].
Кристина не погибла, но повредила ногу. Тем не менее с помощью Владимира ей удалось продолжить путь. Как ни странно, у него остался компас, а у Кристины немного сырых чайных листьев и сахар в выпотрошенном рюкзаке, и этот убогий запас их поддержал. На следующий день они еще раз наткнулись на горный патруль, который их обстрелял, однако добрались до скалистого выступа у вершины и смогли передохнуть. Сидя в укрытии, они наблюдали, как рассеивается туман. «Знаешь, – сказала Кристина, поднимаясь на ноги, – я только сейчас поняла, что имел в виду Сент-Экзюпери, когда рассказывал мне, что в одиночных полетах, высоко над облаками, чувствовал: стоит лишь откинуть крышу кабины его самолета и выглянуть наружу, чтобы пожать руку Богу»[49] [37].
