Неделю спустя Анджей отвез Яна, его важного гостя, известного под именем Ричард, и Кристину, которая путешествовала как Зофья Анджеевска – фамилию она выбрала в честь любовника, на будапештский Восточный вокзал, откуда поезд шел в сторону польской границы. Переночевав в надежном доме, трое путешественников пересели на поезд в Чехословакию, но прежде чем он достиг первой станции, выпрыгнули на ходу – с тяжелыми деревянными лыжами и палками. Два дня они шли вверх по горам, Кристина из последних сил следовала за Яном, то снимая, то надевая лыжи. Вскоре она привыкла к монотонному ритму регулярного движения и пошла на лыжах уверенно, почти автоматически. Она заметила, что ее спутники чудовищно устали, ушли в себя и экономили силы, словно опасаясь, что лишние усилия похитят тепло их тел. Было так холодно, что становилось больно дышать, пальцы Кристины застывали, на одежде образовывался лед, выбившиеся наружу пряди волос, брови, ресницы и даже почти незаметные волоски на верхней губе тоже покрывались инеем. Ночью они спали одетые, прижавшись друг к другу, в маленьком горном убежище – деревянной хижине, и рано встали, чтобы продолжить путь.
К концу второго дня они добрались до места, известного как Тихая долина (Чиха Долина), по которой веками торговцы, охотники и воры пытались пройти в сторону Закопане. Вечером началась пурга. Ян провел их к хижине, где Кристина и Ричард буквально упали на кровать из сосновых ветвей, совершенно изможденные, и немного пришли в себя только после горячего чая с лимоном, приготовленного Яном. Несколько часов спустя Кристину разбудил не звук ветра, а принесенные им крики людей. Она подняла мужчин, но, когда они открыли двери и в хижину ворвался снежный вихрь, невозможно было ничего разглядеть или понять, откуда доносились крики. Кристина даже себя теперь едва слышала, когда попыталась крикнуть в темноту и пелену пурги, и Яну пришлось физически остановить ее – она хотела пойти за порог, где потерялась бы и замерзла. Ричард помог ему отвести ее внутрь, он пришел в ужас от того, что на них мог наткнуться патруль вермахта.
К утру пурга стихла, небо прояснилось, так что Кристина смогла различить «острые контуры Высоких Татр, напоминавшие белые штрихи на голубой эмали небес» [4]. Они вышли в путь рано, чтобы воспользоваться благоприятной погодой, хотя отличная видимость делала их уязвимыми для пограничных патрулей. На середине последнего восхождения они заметили в снегу два рюкзака. Кристина попыталась найти в них документы, но бумаг там не было. Вскоре они наткнулись на тела: светловолосая девушка и молодой человек. Они лежали возле горной сосны, под которой пытались укрыться, прижавшись друг к другу, держась за руки, словно этот отчаянный жест мог уберечь их от мороза и ветра. «А вот и ваши немцы», – горько сказала Кристина. Она прикрыла лица погибших сосновыми ветками и над их головами начертила крест в снегу. Эта жалкая церемония – все, что она могла для них сделать [5].
Кристину била дрожь, они с Яном и Ричардом продолжали путь молча. Позднее они узнали, что той ночью в горах погибло около тридцати человек, все они пытались выбраться из Польши [6]. Германские патрули нашли много тел, когда весной стаял снег, и следующей зимой командование удвоило число пограничников [7]. И все же, несмотря на тяжелые потери, на протяжении всей войны польские курьеры, в том числе и Кристина, продолжали доставлять через горы в обоих направлениях тайные послания, зашитые в одежду, пакеты взрывчатки, деньги, радиопередатчики и даже микрофильмы.
Во время спуска на лыжах в сторону Закопане Кристина испытала некоторое облегчение. Родители Яна приняли ее, как родную дочь; после ужина она буквально упала и проспала почти сутки. Утром Кристина послала открытку Анджею, чтобы дать ему знать, что благополучно добралась до Польши. И после этого занялась работой. Закопане был единственным городским центром в районе, поэтому его наводнили офицеры вермахта; они, когда не патрулировали в горах, собирались в отеле «Бристоль», где Кристина прежде часто ужинала с первым мужем, Густавом Геттлихом. Тем не менее она тайно встретилась с несколькими старыми друзьями, чтобы заручиться их поддержкой. Среди них были и местные горцы, уже занимавшиеся переправкой через границу людей и денег [8]. Несколько дней спустя, вымыв голову и надев все свежее, она подкрасила губы, упаковала в рюкзак пропагандистские материалы и села на поезд в Варшаву. Ян и Ричард уехали чуть раньше.
Когда Кристина впоследствии рассказывала о своих приключениях, она упоминала, как ехала во время войны из Вены в Краков. Возможно, она не хотела раскрывать точную информацию, но и дар рассказчицы просил выхода, так что в ее воспоминаниях факты смешаны с фантастическими деталями. Заметив, как к ней направляется вооруженный патруль, проверявший пассажиров поезда, она больше всего беспокоилась о пакете с бумагами, который везла с собой. Она быстро обдумала варианты: избавиться от документов, спрыгнуть с поезда на ходу, не дожидаясь досмотра. Но ни то, ни другое нельзя было сделать, не привлекая внимания, а потом двери купе открылись, и вошел офицер в форме гестапо. Кристина бросила на него быстрый, кокетливый и оценивающий, взгляд. Вскоре они уже непринужденно беседовали, и она попросила, не будет ли он настолько любезен, чтобы помочь ей провезти пакет с чаем, купленным на черном рынке для больной матери. За такой пакет чая ее могли расстрелять, но то, что в нем было на самом деле, привело бы ее перед расстрелом в пыточную камеру гестапо.
К счастью, офицер оказался любезен и проявил готовность помочь: он взял у нее пакет, положил его в свой чемодан и вернул перед расставанием на центральном вокзале Варшавы [9]. Кристина благополучно доставила свои документы.
Порядок и оживление на станции создавали ложное представление о том, что ждало ее впереди. Варшавский вокзал не был разрушен нацистскими бомбардировками, поезда шли на восток, переправляя туда войска и боеприпасы, а на запад – в Германию – польских рабочих. Однако за пределами вокзала всего за шесть месяцев столица подверглась невероятным переменам. На прекрасных бульварах в центре города едва ли осталось целое здание. В нескольких кварталах улицы с жилыми домами и общественными строениями были разрушены полностью, булыжники из мостовых выломаны, повсюду в снегу валялись обломки мебели, груды мусора, через которые протянулись расчищенные тропинки к подвалам, где были склады, классы, тайные печатные прессы и жилые комнаты варшавян.
После двадцати лет независимости Польша снова оказалась занята: на западе немцами, на востоке русскими, а Варшава находилась между ними, в так называемой зоне генерал-губернаторства. Повсеместно действовал закон военного времени с наказаниями в виде заключения в концентрационных лагерях или расстрела. В германской зоне граждане обязаны были регистрироваться у нацистских властей, которые устанавливали одну из четырех категорий: этнический немец, немецкий гражданин в трех поколениях, не немец – но и не еврей, еврей. В рамках этих групп людей распределяли по способности к работе и политической лояльности, соответственно выдавали документы и продовольственные карточки, отражающие ценность человека для нацистского режима: немецкий рабочий получал 4 000 калорий в день; не занятый в производстве еврей – меньше 200 калорий или ничего, кроме голода, в гетто, созданном осенью 1940 года. Не хватало бензина, соли, сахара, мяса, одежды и топлива. Очереди за хлебом собирались перед булочными задолго до рассвета. Говядину резервировали для немцев, и любой поляк, которого поймали на покупке или употреблении говядины, подлежал расстрелу. Любые формы сопротивления, в том числе укрытие евреев или обладание беспроводным радиоприемником, наказывались расстрелом. Показательные казни проводились ежедневно. Со временем расстрелы зачастую заменялись повешениями.
Предполагалось, что в Варшаве Кристина смешается с местными и не будет привлекать внимания, пока не установит связи с сопротивлением. Вместо этого, шокированная разрухой и новым режимом, она отправилась прямиком в квартиру матери. Еврейское население города было отделено от остальных граждан почти сразу после прихода немцев, но Стефания по-прежнему жила в пригородном доме, который когда-то делили с ней Кристина и ее брат – по адресу улица Розбрат, 15.
