– Что значит рекой? – юный император рассматривает свой длинный изящный ноготь на мизинце, прищуривая один глаз.

– Значит, кто-то сбывает кочевникам шелк крупными партиями! – Цянь бросает взгляд на Ван Куя, чья рука уже блуждает по рукоятке меча.

– Да ты… – Ван Куй багровеет, как закат над Великой стеной.

– Постой. Ты обвиняешь моего генерала? – император резко кусает ноготь и щелкает пальцами. Солнце скрывается за полупрозрачной дымкой марева.

– Нет. Как я могу?.. Я лишь жажду справедливости, господин. Река слишком быстрая и бурная, и ее не остановить забрасыванием камнями, – Цянь зажмуривается, выбирая слова. Он уже не рад, что пришел к луноликому и помешал его покою.

– Хорошо. Я отменю казнь, и камень не полетит в реку. Но подумай, если будет много камней, образуется запруда. А значит, вода остановится и мы решим проблему. Не так ли?

Уди ежедневно берет уроки красноречия у смешного плешивого старика откуда-то с юга. Но ему определенно не с кем ткать кружева мыслей. Ван Куй для этого не годится.

– Величайший император прав. Много камней образуют запруду, но вода в реке будет стоять, а потом начнет гнить. Это хуже для всех!

– Получается, выхода нет? – Уди наклоняется к Цяню, обдавая его своим терпким мятным дыханием.

Ван Куй расплывается в улыбке. Даже он понял, что следующим камнем в его реке окажется сам Чжан Цянь.

– Есть! – Цянь восклицает столь громко, что даже глухой Ксу вздрагивает. – Нужно изменить русло реки! Хватит кормить посредников. Пусть шелк приносит сказочно большую прибыль казне Сына Неба!

– Интересно… Я слушаю, Цянь, – император становится серьезен.

Прошло менее трех лет, как подросток стал седьмым императором империи Западная Хань в Китае, но он уже знает, что такое груз ответственности и неизбежно связанный с ним груз власти. Его ответственность за страну абсолютна, ведь любая правительственная недоработка может вызвать гнев Неба и тем самым наводнение, засуху, мор, голод. Стало быть, абсолютной должна быть власть. Но власть осуществляется через людей, а люди есть люди. Порой они подчиняются вдовствующим императрицам, бабушке Доу и матери Ван, а порой лишь делают вид, будто подчиняются, и поступают по-своему. Поэтому он не доверяет никому. Ни цепко держащимся за власть старым чиновникам, ни заносчивому генералу Ван Кую, утверждающему, что только его стараниями орды кочевников до сих пор не прорвались за Пурпурную границу – крепостную стену, отделяющую Срединную империю от Великой степи. Пожалуй, только верному слуге Ксу, воспитывающему Уди с первых дней жизни.

– Я говорю про юэчжей. Это «лунные люди» с запада. Они торгуют с землями на закатной стороне, где наш шелк ценится дороже золота!

Глаза Уди возбужденно вспыхивают.

– Что ты знаешь о них?

– Долгое время хунну подчинялись юэчжам, но более трех десятков лет назад их шаньюй Лаошань разбил «лунных людей» и прогнал их далеко на запад. Они прошли «висячий мост» Луковых гор и обосновались где-то в бескрайних степях закатного солнца. Это великие воины. Их и только их боялись хунну, – Цянь пытается смочить слюной пересохшее от волнения и зноя горло. Ксу это замечает и любезно протягивает Цяню кувшин с водой. Он всегда наперед знает реакцию юного императора. Гнева не будет, равнодушия – тем более. Уди захватывают мысли Цяня. Молодость щедра на авантюры!

А дальше в жизни Чжан Цяня появится Гань – человек отталкивающей внешности, чьи татуировки напоминают узоры фруктового сада, убитого ранними морозами. Он был когда-то рабом у хунну, у рода Танъи, а где и от кого он родился, к какому народу принадлежит – он и сам не ведает, поэтому тоже считает себя хунну. Так проще. Он стреляет из лука точнее, чем выбирает выражения.

– Будь осторожен с этим бесом степи, – Ксу внимательно наблюдает за Ганем, снаряжающим такого же сухого коренастого жеребца, как и он сам.

– Тогда зачем мне его дали? – Цянь смотрит в небо. Пойдет дождь, значит, нужно спешить.

– Чтобы ты боролся со страхом, – Ксу снова зевает, ловя взглядом зарницу на горизонте. – Если ты боишься, значит, тебя победили!

– Не победят! – Цянь похлопывает Ксу по плечу. Скорее всего, он его больше не увидит. Либо сам не вернется из самоубийственно опасного путешествия в неизвестность, либо Ксу зевнет последний раз и навсегда закроет свои мудрые пятнистые глаза.

В тот вечер дул сильный восточный ветер. Он словно торопил Цяня и его спутников поскорее утонуть в закате, как маленькие беспомощные тли растворяются в крепком красном вине. Цянь ехал, словно пьяный, вдыхая вместе с цветочной пыльцой новую жизнь.

Даже не услышав, а почувствовав в завывании ветра свист, он тянется к рукоятке фамильного меча, но не успевает. Стремительно, точно кусающая змея, Гань делает движение кистью – и руки посла туго стягивает умело накинутая ременная петля.

Вой ветра становится громче, в глаза бьют холод и отсветы пляшущих на ветру факельных огней.

– Добро пожаловать в Великую степь, господин, – говорит Гань и внезапно улыбается. Не вдруг поймешь, что это улыбка. Так улыбаются медведи.

Чжан Цянь видит под яростно звездным небом всадников на низкорослых степных лошадях и аккуратно выложенных бок о бок, точно заготовленные на зиму дрова, воинов своего посольства с перерезанными глотками. У некоторых кровь еще сочится. Поодаль понурые, потрясенные, нанизанные, точно медные монеты, на одну веревку, те, кто уцелел и теперь обречен на рабство.

Ксу недаром называли мудрецом. Нельзя бояться. Они оба знали, что, оказавшись среди соплеменников, Гань предаст своего спутника. И он сделал это. Как-то обыденно и незаметно. На долгие десять лет плена без глотка крепкого красного вина…

– В конце концов шаньюй сделал из черепа вождя юэчжи чашу и пил из нее кровь и вино. Помни это, когда будешь искать путь на Запад, – последнее, что сказал на прощание Ксу.

Все! Людей поднимают, разделяют и строят в две шеренги. Верхом подъезжает местная знать; Чжан Цянь понимает, что во главе небольшой кавалькады видит самого шаньюя. Того зовут, Чжан Цянь помнит, Цзюньчэнь. При других обстоятельствах шаньюй, наверное, понравился бы Чжан Цяню: он основателен, сдержан, у него неглупое лицо, внимательные глаза. Но сейчас ханец может лишь бессильно ненавидеть.

Смеркается.

– Южане! – кричит шаньюй. Ветер срывает пар дыхания с его губ. – Вам выпала большая честь! Великий Тенгри заждался жертвы. Некоторые из вас удостоятся чести уйти к нему на небеса! Но, чтобы жертва оказалась угодной, вам предстоит изобразить небеса здесь, на земле!

Один из стражников, не говоря ни слова, внезапно взмахивает мечом. Ближайший к нему пленник валится наземь; его голова, вразнобой дергая мышцами лица, подскакивая на неровностях и оставляя за собой дымящийся кровавый след, катится под ноги одной из шеренг. Шаньюй указывает на голову плетью.

– Это – солнце. Вы – ветры. Солнце в вашей власти. Там – восход, – он указывает на один край поля, где хлопают на ветру желтые флаги, – там – закат, – и указывает на противоположный край, обозначенный синими флажками. – Один ветер гонит солнце к закату, другой – к восходу. Кто победит – свободен, кто проиграет – уйдет к Тенгри!

Стражник нагибается, поднимает за волосы успокоившуюся, переставшую гримасничать голову и сует ее в руки Чжан Цяню. Потом с силой бьет его плетью, чтобы понял и не сомневался: вперед. Ханец с тоской озирается. Остальные пленники с вожделением глядят на трофей в его руках; видно, что мысли у них всех одинаковы и просты: отобрать. Каждый прикидывает свой маневр, и больше им уже ни до чего нет дела. Они смотрят на ханьца и медленно смыкаются впереди – преграждая дорогу, и сзади – надеясь перехватить голову у Чжан Цяня и самим бросить ее под флажки востока. Дэ Мин, еще недавно плакавший от одного лишь вида родного лица, стоит напротив Чжан Цяня и широко растопыривает жилистые руки: не пройдешь. Чжан Цянь делает шаг, потом другой, потом постепенно переходит на бег. Кто-то из противников кидается ему под ноги, но Чжан Цянь перед падением успевает перебросить еще кровоточащую голову вперед и влево обогнавшему его игроку его команды. Но тот неловок или вообще потерял разумение; голова пролетает мимо его плеча, он даже не дал себе труда попытаться ее поймать, только бежит и кричит. Голову перехватывает противник, и вот игра уже пошла, что называется, в другие ворота. Смертельная игра. Игроки бьют в лицо и в пах, зубами впиваются один другому в горло…