Лейтенант потерялся во времени, он уже не ощущал его. Страх растягивает время, и от этого мгновения кажутся часами, минуты – вечностью. Ему показалась, что прошла целая вечность, пока он с оставшимися бойцами, пригибаясь от пуль бандитов, петлял между старыми фруктовыми деревьями, путаясь ногами в высокой сухой траве, в надежде прорваться к поселку. На бегу они сбрасывали с себя мешающие бронежилеты, каски, а кое-кто и оружие.

«Главное выжить! Сбежать подальше от этого кошмара, а потом пусть увольняют, судят, главное остаться в живых»!

«Вот и поселок», – лейтенант судорожно вздохнул. Пробежав несколько улиц, бойцы свернули в первый попавшийся переулок и вбежали в чей-то двор.

Пряная, казалось бы, вечная тишина, сладко и вязко окутывавшая долину, спящую теплым послеобеденным сном, неожиданно взорвалась грохотом боя. Все ее обитатели тут же проснулись, вскочили на ноги, засуетились, забегали.

Местные жители, услышав стрельбу, ринулись на площадь в центре поселка. Испуганные шумом боя, люди хотели разобраться в происходящем, принять какое-то решение. Через несколько минут возле мечети собрался почти весь поселок. Они столпились вокруг старейшины села, нетерпеливо ожидая от него разъяснений и указаний. У некоторых в руках было оружие.

Старейшина что-то живо им говорил, указывая руками то в сторону блок-поста, на котором шел бой, то в сторону гор. Через некоторое время несколько человек, вооруженные охотничьими ружьями и карабинами, отделились от всех и бегом побежали к реке.

Перейдя ее вброд, они скрылись в ореховой роще.

Кое-кто из жителей, в основном женщины, еще некоторое время продолжал оставаться возле мечети, с тревогой вслушиваясь в шум боя. Каждый в такой ситуации старался держаться поближе к другим, боясь оказаться в одиночку. Но как только над их головами просвистели пули, они стремглав помчались к своим дворам, Там с опасливым интересом, несмело высунув головы из-за заборов, готовые в любой момент сбежать и спрятаться, они продолжали наблюдать за происходящим.

Когда остатки уничтоженного взвода во главе со своим лейтенантом в ободранной одежде, забрызганные своей и чужой кровью, с лицами, покрытыми копотью и пылью, вбежали на центральную улицу поселка, местные и вовсе спрятались в своих домах.

Только теперь, стоя в чьем-то дворе под сенью старых скрюченных абрикосовых деревьев, лейтенант оглянулся и внимательно осмотрел своих бойцов. Вместе с ним было всего восемь человек. Всего восемь от целого взвода. Остальные остались на позициях.

Выстрелы практически стихли. Раздавались лишь редкие автоматные очереди. Видимо, потеряв из виду бойцов, скрывшихся в старом саду, боевики перестали стрелять им вслед. Они занялись тем, что стали добивать раненых солдат, оставшихся на позициях, вымещая на них всю злобу за понесенные ими потери, за то, что небольшой группе федералов все же удалось от них уйти, за то, что, несмотря на уверенность в своих силах, им всем пришлось испытать страх.

Обманчивое чувство того, что им посчастливилось оторваться от бандитов, расслабило лейтенанта. Успокаивая тяжелое дыхание и начав постепенно отходить от нечеловеческого напряжения, он почувствовал, как от бега дрожат уставшие ноги, как жутко горят в груди воспаленные тяжелым бегом легкие.

Пот струился по спине, по груди, заливал глаза. Силы, казалось, иссякли. Лейтенант в изнеможении присел, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене дома.

Бойцы в изнеможении попадали кто куда. Глубоко дыша и надсадно кашляя, они переводили дыхание. Деревья над ними слегка шевелили ветвями, солнце пробивалось сквозь еще не осыпавшуюся желтеющую листву и мягко согревало сухую землю двора, на которой, распластавшись, лежали бойцы. Тишина. Только две курицы, испуганные стрельбой, забились в небольшую яму под забором и о чем-то осторожно кудахтали.

Кроме бойцов и лейтенанта, людей вокруг, казалось, и не было вовсе. Здесь, в этом тенистом дворе, все выглядело таким спокойным и безопасным, что никуда не хотелось уходить.

Лейтенант медленно поднялся и устало пошел осматривать двор. Двор неухоженный, замусоренный и местами поросший каким-то кустарником. Как будто сюда давным-давно не ступала нога человека. Дом был пустой, пропахший сыростью, видимо, хозяева покинули его много лет назад. Сбоку от дома был виден вход в погреб, спрятанный порослью старого необрезанного винограда.

– Прячемся в погреб. Быстро. Не найдут, не должны. Только бы местные не сдали. Авось пронесет.

Все сбежали в глубокий и темный погреб. Лейтенант осветил его зажигалкой. Погреб был заставлен какими-то пустыми бочками, деревянными ящиками, завален старыми, наполовину истлевшими мешками. Он был темным и настолько большим, что бойцы, рассевшись в нем, даже не видели друг друга. Их разгоряченные тела окутал сырой холод погреба. После бега кашель раздирал грудь и горло, но они старались не кашлять, чтобы не выдать себя, судорожно прикрывая рты ладонями. В темноте погреба в полной тишине лишь блестели белки нескольких пар глаз.

Тяжелые мысли грызли мозг лейтенанта: «Кто поможет, услыша ли ли шум боя в дивизии, придут ли на помощь и когда? И опять же, что им делать дальше?»

Лейтенант судорожно вздохнул: «Досидеть бы до ночи, а потом попытаться тихо выйти из поселка и прорваться к своим, к комбату».

Он сидел прямо на полу погреба, прижавшись мокрой от пота спиной к прохладной стене. Он уже понимал, что, находясь в этом подвале, ничего не сможет предпринять, что это он сам захлопнул мышеловку за собой и за оставшимися от его взвода бойцами, что уже было поздно что-либо менять, и что теперь остается лишь надеяться на везение.

«Какой же я идиот»,– произнес лейтенант шепотом и сокрушенно покачал головой. В темноте подвала этого никто не заметил.

Все, что можно было теперь сделать, это только ждать. Сидеть тихо в этом сыром и прохладном подвале и ждать.

Бойцы затихли, теперь уже даже дыхания их не было слышно. Лейтенант вспоминал обо всем, что с ними произошло.

Лишь сейчас до него стало доходить то, как по-мальчишески глупо и неосмотрительно поступил он, кинувшись в окоп, словно обычный боец, вместо того, чтобы сразу доложить о случившемся и выслушать указания Комбата. Пусть с руганью, с матом, даже с оскорблениями, но выслушать и сделать так, как скажет Комбат. Выполнить его указания, и тогда, возможно, все бы закончилось по-другому. Но ничего уже нельзя было изменить. Что свершилось, то свершилось.

«Господи, только бы просидеть до ночи. Только бы не нашли», – лейтенант затих в ожидании. От неуверенности и накатывающего страха его уже начало слегка трясти.

Из темноты погреба, послышался голос одного из бойцов:

– Зря сюда влезли. Как в могиле. Что делать будем, если найдут, как выпутываться?

Лейтенант присмотрелся и разглядел того, кто это произнес.

Это был бритоголовый боец. Его прислали во взвод недавно, вместо отправленного в санчасть водителя БТРа. Бритоголовый почему-то не нравился лейтенанту. Лейтенант и сам не мог понять, почему? Этот боец с первого своего появления во взводе показался ему не таким, как все его солдаты. Он чем-то напоминал лейтенанту наводчика БТРа и, наверное, поэтому Бритоголовый как-то сразу нашел с ним общий язык. Держался Бритоголовый во взводе гордо, иной раз даже вызывающе. Бойцы взвода сторонились его. Он был для них каким-то другим, не совсем понятный. Невысокий, но сильный и дерзкий чрезмерно. Всегда сжатый, как пружина, и готовый в любой момент взорваться, дать отпор любому, с кем угодно сцепиться. Но он хорошо знал службу и был неплохо подготовлен, поэтому нареканий к нему со стороны лейтенанта не было.

Вечерами Бритоголовый часто беседовал с Наводчиком. И лейтенант не первый раз убеждался в том, что у этих двоих было чтото общее. Наверное, их роднила непохожесть на остальных бойцов взвода, свойственная лишь им взрослая рассудительность и какая-то внутренняя по-настоящему мужская сила.

Лейтенант слышал от Бритоголового, что тот хочет перевестись в спецназ и остаться служить по контракту. Кажется, этот боец был из 5-й роты. Или 6-ой? «Да какая теперь, к черту, разница. Дождаться бы ночи», – лейтенант досадливо сплюнул.