– Как настроение, красноармейцы?
Станислав, поскольку уже сумел пообщаться и с командиром и начальником штаба дивизиона, чувствовал себя более раскрепощённым, его сослуживцы молча переглядывались, ожидая, кто возьмёт на себя смелость ответить. Пришлось самым смелым быть именно ему, красноармейцу Поповичу.
– Хорошее настроение, товарищ лейтенант. Главное, что добрались до конечного пункта. Устали за трое суток. Покормили нас. Лучше, чем в эшелоне кормили. Так что всё в порядке.
Станислав переглянулся с товарищами.
– Хорошо у вас здесь, спокойно…
Лейтенант улыбнулся.
– Что же, это неплохо, молодцы. Настроение должно всегда быть хорошим. Вот видите, мы уже в Польше, а ещё пару лет назад немец нас крутил как хотел, с трудом отбивались. А нынче в Европе. Вот так. И всё это советский солдат сделал. Но, как ты говоришь, «добрались до конечного пункта» – это не верно. Завтра в подразделения пойдёте, и, поверьте, побегать придётся о-го-го сколько. И ещё. Вот ты сказал – спокойно у нас. Да, сейчас спокойно. Дивизия в обороне стоит с 9 сентября. А до этого бои были очень тяжёлые и потери велики. Так что тишина – дело хорошее, но для нас это передышка и возможность подготовиться к боям. И немцы не оставят нас в покое, это точно. Бои предстоят тяжёлые. Ладно, товарищи. Давайте знакомиться. Меня зовут Погребняк Николай Павлович, я заместитель командира роты по политчасти.
Замполит пододвинул папку с личными делами красноармейцев.
– Итак. Попович Станислав Иванович. Белорус. 1925 года рождения. Холост. 7 классов…
Начался первый ознакомительный разговор в подразделении, в составе которого им предстояло служить и воевать.
Спустя два часа бойцы отдыхали. Спали в домике на окраине хутора, где квартировал первый взвод. Лежали вповалку, кто где сумел притулиться. Старшина сказал: «Отдыхать, ребятки, завтра разберёмся, день будет трудным».
Следующий день, это было 24 сентября, был действительно нелёгким. Утром красноармеец Станислав Попович получил личное оружие – карабин. На поясной ремень прикрепил малую лопатку, флягу для воды. А главное – он теперь номер расчёта 2-го взвода противотанковых ружей, законная единичка штата 152-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона 108 стрелковой дивизии.
Дни полетели стремительно.
Лишь светает – подъём. Завтрак. Дальше работа по оборудованию огневых позиций противотанковых ружей, а это обустройство блиндажей с перекрытием из брёвен с земляной насыпью. Никто материал не подвозил. Деревья пилили, рубили ветки и брёвна таскали сами. Вязкую, жёсткую землю рыли своими руками и «усы», скрытые ходы сообщений от блиндажа, тоже оборудовали сами. Работа тяжкая, непривычная, но никто не подгонял. Нарастающий, не молкнущий гул техники там, за передней линией окопов, говорил: скоро бой, медлить нельзя, надо как можно быстрее себя закрыть, обезопасить.
Надо!
Ели там же, где и трудились. И уже не было мыслей – вкусно ли, сытно ли. Съел своё. Ложку облизнул. Горячего чаю выпил, корочку хлеба в карман. Сблизиться и сдружиться Стас пока ни с кем не сумел. Его соседи по эшелону, которых он знал, назначены в другие подразделения. Бойцы, с кем сейчас трудился, не разговорчивы. И не потому, что от природы молчуны, нет. Все заняты делом. И все понимали: это дело сейчас самое важное и самое главное. Пожалуй, единственным человеком, с кем он мог общаться в эти дни, был его старший товарищ по расчёту, наводчик, ефрейтор Семён Кузьмин. Но больше говорили с ним о делах. Семён Петрович, был старше Станислава на пять лет, воевал третий год. Вроде и разница всего ничего – пять лет, но в Кузьмине Попович видел отца, он и общался с ним – как с отцом, уважительно, на «вы», Семён Петрович, а чаще просто Петрович. Однако это общение касалось лишь того, что их сейчас, сегодня окружало: как удобнее и сподручнее обустроить окоп или траншею. Кто таков Кузьмин по жизни, откуда родом, есть ли семья – Станислав не знал. А Петрович и не рассказывал. По нему было видно: устал человек, устал от бесконечной, каждодневной тяжёлой работы – работы солдата. Появилась минутка свободного времени – Попович к нему с вопросом, а тот уже спит, на ходу мог спать. И с открытыми глазами спал. Но никогда не уставал. Невысокого росточка, худой, казалось, в чём душа держится, однако ворочал землю и брёвна таскал словно трактор. Да, о жизни они не говорили, но вот что касается служебных дел – тут уж Петрович был вполне разговорчив. Порой Попович слушал и думал: «Что за зануда перед ним?» Тот мог бесконечно повторять: «не высовывайся», «голову береги», «глубже рой», «каску надень» и так далее. Однако раздражения это занудство не вызывало, всё же это был голос живого человека, хоть какое-то общение, ну и умом красноармеец понимал: Петрович о его жизни заботится.
Спали в блиндажах, оборудованных своими силами, правда, всегда разных, огневых позиций по их душу было немало. Обустроили один к вечеру, здесь и отдыхали, в пяти километрах новый подготовили, там и ночь провели. Буржуйки не топили, дабы не открыть позицию. Опасно. Но и холодно. И это чувство холода преследовало его постоянно. Лишь утром топор и лопата грели, да горячий чай, а чтобы он был горячим – следили все, командиры и бойцы, да и повара знали – кашу холодной можно проглотить, но чай, чай всегда должен быть горячим.
На оборудованных позициях, в окопах, наблюдательных пунктах шла учёба. Многое молодняку рассказывали в учебных подразделениях в Дорогобуже. Но на местности, где предстояло воевать, вся та учёба оказалось азбукой. Буковки той азбуки он учился складывать именно сейчас. Именно здесь, на местности ему и товарищам стало понятно, что такое линия огня, сектор обстрела, откуда ждать поддержку, сигналы и команды, порядок связи с командирами, соседями и так далее. Оказалось, при всей простоте терминологии военная окопная наука – штука сложная.
К первому октября расчёт Кузьмина задачи по оборудованию огневых позиций выполнил. Командир роты разрешил убыть к постоянному месту дислокации.
День был дан на отдых.
Добирались в роту гужевым транспортом. Повозки, доставившие на передовую снаряды и патроны, возвращались как раз в их позиционный район. Повезло, всё не пешком по лесам и выселкам семь километров топать.
Первым их встретил старшина Тихонов.
– Кузьмин, давай быстрее, баня истоплена, бельишко смените.
И здесь повезло. Неделя в окопах в обнимку с лопатой и ломом и вот подарок – настоящая банька. Стас бань не видел, в их деревеньке принято было мыться в печи, а летом в пруду и речушке полоскались. А здесь настоящая хуторская семейная банька. Старшина где-то и веники раздобыл. Правда, когда они с Петровичем да ещё два бойца залегли на полок, те веники были уже просто метлой. Но ничего, и этими прутьями они отхлестали друг друга по первое число. Не меньше часа длилось удовольствие. И лишь стук в дверь да шум желающих помыться, выдавил бойцов из парилки. В тамбуре распаренные, белые с красными полосами от веника тела ожидало свежее бельё. Не белоснежное, но отлично отстиранное и даже глаженое.
Тихонов распоряжался в предбаннике. По его раскрасневшемуся лицу было видно – кроме пара, его организм принял и спиртное. Ну что же, задачу помыть людей он успешно выполнил, ротного попарил, замполита, все взвода прошли, последние домываются. Это ли не повод на грудь принять. Старшина сегодня ещё и чудо-чай организовал. Одному Господу известно, где он раздобыл настоящую заварку, но чай действительно был первого класса.
Кузьмин с Поповичем, получив по кружке, причмокивая, охая и ахая, с сахарком вприкуску пили этот чудо-напиток. Присоединились к ним и два бойца, с которыми сидели в парилке. Разговорились. По говору Стас узнал в одном из солдат земляка.
– Белорус?
Боец живо откликнулся.
– Да! Нарочанский[3] я.
Станислав обрадовался.
– Да ты что, а я из Бедунок. Это же в восьми километрах от нас. Как звать?
