Живоглот ласково впился коготками в ногу, напоминая о голодном животе. При виде лица хозяйки узкие зрачки в кошачьих глазах в секунду расширились, и могло показаться, что даже питомец всё понял. Будто извиняясь, он выпустил штанину из лапы. Присутствие жалости Гермиона буквально почувствовала. Она схватила питомца в охапку и прижала к себе. Заревела с девичьей исповедью. Сейчас, когда одиночество ощущалось наиболее остро, отвергнутая нуждалась в поддержке, пушистой и мягкой.

Если мужчин в горе уединение закаляет, если в нём они находят решение, то женщин губит: их сердца покрываются ледяным панцирем, и с каждым новым страданием в этой омерзительной и холодной тишине они превращаются в надменных снежных королев. Гермиона была бы рада выпутаться из липкой паутины гадливых ощущений, но не могла. При каждой попытке найти решение её атаковала жалость к себе — чувство уничижающее, которому трудно не поддаться, когда особенно тяжело.

«Виновата в этом только ты, Грейнджер, — твердил насмешливый голос рассудка, — сама выдумала симпатию взрослого мужчины к школьнице. Неужели ты наивно полагала, что ему с тобой интересно? Да, Гермиона Грейнджер незаурядная ученица, но сколько существует незаурядных женщин? Одна из таких — Нарцисса Малфой. Зачем ему ты, наивная, незнающая жизни, плаксивая девчонка? К тому же с серой внешностью?»

Гермиона шмыгнула в последний раз и утёрла слёзы. Она твердо решила, что Гермиона Грейнджер не плаксивая девчонка, а девушка, почти молодая женщина, которая при желании может быть даже симпатичной!

В комнате вновь раздалось недовольное мяуканье, и Гермиона отпустила кота. Пора бы накормить питомца. Когда девушка направилась к шкафу, полукнизл ухватил лапой джинсы хозяйки и потянул к двери. Как и все представители своей породы, Живоглот обладал высоким интеллектом. В этот раз он тоже не дурачился. Там, под дверью, куда он стремился привлечь внимание, лежало маленькое письмо.

Подняв и развернув его, Гермиона не заметила, как что-то закрученным квадратиком полетело на пол. Она мазнула по строчкам взглядом и свела брови. Слова воспринимались с трудом, но когда смысл дошёл, по комнате разнеслось ругательство, упоминающее Мерлина и всех его современников. В этот момент появилась новая фраза: «Доставляет огромное удовольствие знать, что вы прочли. У вас нет выхода. Поразмышляйте над этим».

Она вдохнула поглубже, чтобы успокоиться. Ей было необходимо переварить гнусное письмо, прежде чем дать ответ. Спустя несколько минут Живоглот хрустел кормом, а в янтарных глазах кипели мысли, когда Гермиона перечитывала корявые строчки.

«Мисс Грейнджер, у меня есть предложение, от которого вам не следует отказываться. Да вы и не откажетесь, милая.

Вряд ли вам захочется, чтобы профессор Снейп узнал о вашей тайне. И эта тайна не касается ваших чувств.

А остальное, так, бонусом.

Любезный аноним».

Что подразумевалось под «Бонусом», она так и не поняла.

Стоит отдать должное, помимо отрицательных эмоций, письмо отвлекало. Оно, подобно жуткому монстру на морском дне, как вздымало волны воспоминаний о Рождестве, так и поднимало в Гермионе Грейнджер гнев, а следовательно, и силы бороться. Она нервно зашагала по комнате, позабыв о ревностных переживаниях. Теперь возникла угроза куда опаснее. Со всей праздничной кутерьмой страхи и опасения вылетели из головы.

Опыты профессора Снейпа до сих пор не находили оправдания. Даже болезнь не позволяет человеку глумиться над организмом другого живого существа! Если тайна, знакомая шантажисту, не связана с её влюблённостью (которая, между прочим, уже и не секрет), то непременно скрывает собой витражи! По спине пробежался холодок, когда взгляд натолкнулся на белоснежный квадратик на полу. Гермиона остановилась, дрожащей рукой потянулась и взяла карточку, оказавшейся фотографией, на которой запечатлён бал. Она, укутанная в мантию профессора, с красными щеками прикрывала глаза, в то время как Снейп целовал её. Поцелуй! На фотографии это выглядело именно так!

Но где же остальные фотокарточки? Гермиона осмотрела конверт. Ничего. Значит, у шантажиста имелись и другие фото. Но какие?

***

Из-за прибывших гостей Выручай-комнату пришлось делить. До ужина на сцене властвовал Чармшир, после — Хогвартс. Несмотря на то, что соперников не пускали на репетиции, стоял галдеж. Многим не верилось, что уже через два месяца финальная точка — спектакль. Нервничали. Хорошо было тем, кто участия не принимал. Для них время представлялось сладким периодом, когда до подготовки к экзаменам целых девяносто дней, в которые можно совершенно не беспокоиться ни об успехе на фестивале, ни об учебе. Самое страшное, что могло произойти, — внезапные проверочные работы. А они уже случились. Джинни Уизли им поспособствовала. Теперь бояться нечего. И, несмотря на это, Злопамятные студенты до сих пор поддерживали слухи о глупой девчонке, заставившей в один день страдать весь Хогвартс. Мисс Уизли обсуждали и осуждали. Мисс Уизли недолюбливали.

Однако даже в этом слухи о Грейнджер и Снейпе обходили завистливую рыжую макушку. Даже здесь всё внимание забирала Гермиона. Танец многих поверг в шок. Свидетелей поцелуя нашлось немало. А о ссоре, которая случилась после, разве что Шарль, Макгонагалл да Трелони смолчали.

К последней, кстати, Гермиона Грейнджер проявляла особый интерес. Бывало, на репетициях Сивилла сбивалась в речи, ловя на себе внимательный карий взгляд. Из-за зимних ночей к ней привязался насморк и мёрзли ладони, что не могло не сказываться на образе египтянки. Но кого волновала свихнувшаяся прорицательница за исключением Гермионы? Возможно, Шарля.

Беспокойство одолевало его, как и всякую творческую душу. Чем ближе подступал финал, тем больше он гонял актёров и беспричинно рычал, как паранойный пёс.

Именно в одну из таких холодных репетиций произошло то, что Хогвартс не забудет долгие годы.

На сцене, когда Шарлю опять не понравилась игра семикурсника, слуги Антония, разносилась не самая конструктивная критика. Квентин не жалел грубостей. По этой причине, не желая слушать негатив, Гермиона, находясь за кулисами, уносилась в мысленные дебри и думала над личностью анонима. Вариантов последнего было немного. Только она взялась предполагать, её отвлёк любезный шёпот.

— Я о твоём геройстве великой чаровнице расскажу… але, ты готовишься? — Джинни улыбнулась, да до того наигранно, что ставился под сомнения её актёрский талант. Неужели они уже начали играть? Гермиона чертыхнулась про себя. Всякий раз, когда Джинневра оказывала услугу, хотелось шикнуть ей, как навязчивой плешивой кошке. Они играли последнюю битву у Александрии. Подходили к кульминации Шекспировской трагедии. Гермиона знала сценарий! Она готова и без всяких суфлёров!

Снейп сидел со свитой и с бесстрастием смотрел на партнёршу, продолжая зачитывать строки. Стоило Гермиона зашагать, как Шарль сердито хлопнул в ладоши.

— Заново! Северус, в чём дело? Где Антоний? А страсть? Сначала сцену! Грейнджер, за кулисы!

Девушки вернулись за занавес. Их проводил нечитаемый взор, от которого обычно возникает дурное предчувствие. Профессор Снейп перевёл взгляд на стоящего рядом студента и сказал:

— Мы их отбросили назад, в их лагерь. —

Эй, кто-нибудь, — оповестить царицу.

Ещё и солнце завтра не успеет

На нас взглянуть, а мы из жил врага

Уж выпустим оставшуюся кровь. —

Благодарю. Все бились так отважно,

Как если бы не долг свой выполняли,

Не за меня дрались, но за себя.

Вы Гекторы. Теперь ступайте в город, —

Обняв друзей и жён, им расскажите

О подвигах своих. Пусть смоют с вас

Счастливыми слезами кровь и пот

И поцелуями залечат раны…

Могущество скользило в небрежной манере Снейпа говорить. Профессор вёл себя так, словно абсолютно всё принадлежит ему. Стул под ним казался величественным троном. Повседневный сюртук воображался лорикой* триумвира. Властным взглядом он осматривал не зрительный зал, а свои владения, но стоило Гермионе выйти в свет софитов, как этот взгляд загорался желанием, в нём вспыхивал необузданный, животный огонь. Целомудренный вырез на калазирисе** царицы привлекал внимание — Минерва постаралась. Увы, костюм для Антония все еще разрабатывался, однако каждый, кто видел Гермиону, согласился бы не торопить мастера трансфигурации, ибо затраченное время того стоило. Легкая ткань, пропитанная магией, мерцала. Костюм выделял достоинства юного тела, но лишал образ вульгарности. Виднелись лишь ключицы, и именно от них Снейп не отводил глаз. Он продолжил, а партнёршу поманил к себе: