— Это не важно. С новой силой я заполучила и знания. Наверное, я смогла бы преодолеть многое. Даже страшно подумать, что можно было тогда натворить. Но я нуждалась лишь в защите, и такой способ нашелся.

— Убийство?

— Терпение. В моих помыслах не было убийства! — вспылила она, но тут же взяла себя в руки и продолжила: — Да и глупо все это. Тутмоса окружали сильные приверженцы, а с приходом Хатшепсут они лишились бы власти. Видно, ты одарена высшими силами, раз не мыслишь так жестоко. При таком убийстве нужна страховка. Да и вряд ли я смогла бы пойти на такое. Но в одну ночь дочь пришла ко мне избитой, прижимая малютку к груди. И тогда я предложила ей этот способ. Мы сговорились, и другим ритуалом я отняла магию у спящего Тутмоса и переместила её в Неф, потому что этот черный сгусток мог убить кого-то неподготовленного.

— Вы что-то сделали с Неф?

Женщина не ответила, но кивнула, а затем продолжила:

— Тутмос так и не проснулся. Как я понимаю, он обладал даром с рождения, и его организм не смог жить без него. Впрочем, в людском обустройстве я тоже не особо сильна. Что же касается Хатшепсут, то убийство её потрясло. Мы ведь не желали его смерти. Она все равно любила его как брата, и, наверно, совесть до сих пор не дает ей покоя.

Гермиона сидела молча. Всё вставало на свои места. И необъяснимый магический потенциал Неферуре, и странность местных магических законов, и скорбь Яхмес, и обвинения Инени в убийстве мужа. Неферуре наградили такой защитой, какой мог позавидовать сам Гарри. Нет, естественно, до силы материнской любви здесь далеко. Защита заключалась в магии, которая текла в её жилах. Все темные маги, поклоняющиеся Сету, нуждались в этой силе. Непонятно, для чего, но берегли они дитя с самых пеленок. И, конечно, равно также оберегали и её мать, полагающие, что убийца как раз она.

Способ был сверх гениальный и столь же ужасающий. Но страшила куда более мысль о том, что эти самые «защитники» рано или поздно потребуют своё. Ведь не просто так они «хранят» своё добро в «царском сейфе». Скорее всего, они берегут его для своего божества.

— Но я очень слаба, чтобы утихомирить силу, живущую в Неферуре. Теперь ты понимаешь, как нужна ты ей?

Гермиона смиренно кивнула, а затем не своим хриплым голосом проговорила:

— А что, если я предложу вам другую идею?

***

Несколькими часами ранее, когда ссора между Гермионой и Северусом еще не началась, а в округе стояли темные сумерки, Тутмос прогуливался по рынку. Лавочки только открывались, скот выводили в загон для просмотра, а сонные торгаши выставляли товар на прилавок. С тайной радостью юноша наблюдал за кипящей жизнью. Серая ряса удобно скрывала его внешность да и согревала к тому же. Едва ли сейчас какой-нибудь соня смог бы узнать его. Да и как такое возможно: чтобы будущий фараон гулял в городе, где властвовала грязь, челядь и разные мерзкие болезни?

Тутмос фыркнул.

По совету мачехи Хатшепсут он устраивал себе такие прогулки не первый год. Почти до детского восторга его изумлял египетский народ. Он гордился ими, а порой сострадал и всячески пытался помочь, рассказывая правительнице о том или другом горе. Однако сейчас был иной случай.

После разговора с Хатшепсут парень выкупил хороших лошадей, и, похоже, от удачной сделки торговец обезумел. Чудак, каких немало на местном рынке! Для него день начинался с денег, и довольный мужчина всячески пытался удержаться на гребне волны под названием «удача». Он водил монетами по брюху старых коров, чесал ими уши мулам и путал золотые в гриве лошадей — в общем совершал все купеческие ритуалы для привлечения мистической прибыли.

Тутмос бы поторопил. Он как обычно в сердцах извинился бы за просьбу и поскорее бы умчал в безопасное место, оставив за спиной лишь свист ветра. Но его скромность не позволяла нарушить столь важный ритуал. Уважение превыше всего.

Решив, что стоит расщедриться и подарить несколько минут счастья горожанину, будущий фараон стал бродить взглядом по домам. В них уже кипели жизни его подданных, слышались голоса, детский плач и смех. Он наслаждался этим, пока не увидел знакомую фигуру. Узкие плечи, высокий рост и неповторимые в своем роде исполосованные щеки виднелись издалека.

Что здесь делал Сенмут в такую рань — оставалось загадкой. Тутмос не подозревал, что воспитатель Неферуре тоже является любителем утренних прогулок. Такое развитие событий в корне не устраивало парня. Его покупки, его пребывание здесь, на местном рынке, вдали от Дворца, должно быть тайной…

Со скоростью ястреба Тутмос скрылся за телегой. Место было настолько удачным, что и торгаш не нашел бы. Вдохнув запах свежего сена и ветхого дерева, он принялся выжидать.

Уж слишком важен был их с Хатшепсут план, и что-то подсказывало будущему фараону, что над ними нависла угроза. А вернее над ним и Неферуре. Впервые за долгие годы войны, страшных битв и запаха преследующей смерти его сердце забилось быстрее, чем когда-либо.

Но убежать теперь он не мог.

Тем временем недовольство Сенмута переливалось за чашу терпения, несмотря на то, что внешне он был крайне спокоен и уверен в себе. Его коронная улыбка пряталась за маской холодности.

— Вы опоздали, — презрительно проговорил он и резко обернулся.

— Не думаю, что в таких делах можно спешить, уважаемый Сенмут, — тихо и не менее уверенно проговорил подошедший собеседник. Глаза архитектора гневно сверкнули.

Тутмос навострил уши и прищурился, разглядывая второго мужчину. Тот возник будто из ниоткуда — настолько тихо подошёл — и его широкая спина загородила Сенмута. Впрочем, и это была с детства знакомая фигура.

— Нам всего лишь обговорить детали, да и все. Моё время очень ценно, господин чиновник.

— Спешка вас погубит, Сенмут. Вы же великий архитектор! — выплюнул Инени, кривясь в презрении. — Или вы и с чертежами работаете также быстро и аляписто? Если мы хотим сделку, нам следует, — мужчина безбрежно махнул рукой, — подружиться. Откроете свои карты?

Инени резко развернулся и мазнул пристальным взглядом по пустынной улице. Тутмос похолодел, когда понял, что его дорогой наставник смотрит прямо на телегу с сеном.

— А ты, Инени, готов открыть свои? — прищурился Сенмут

Стоит отдать должное чиновнику, тот излучал уверенность, будто победа уже лежала у него в кармане. Он повернулся. В его голосе скользила насмешка, граничащая с невинностью.

— Я желаю сделать Тутмоса фараоном. И сделаю.

Он шагнул в сторону телеги. Сенмут хмыкнул:

— И только? Как мало ты хочешь. А как же моя стройка?

Инени присел на сено, и телега с тягучим, щекочущим нервы скрипом накренилась. Тутмос замер. Теперь его желание оставаться незамеченным усилилось вдвойне. Туника Инени находилась всего в паре локтей от его вздернутого носа.

— Твоя стройка? Я потерял к ней интерес, архитектор.

— Действительно, когда она на грани разрушения, интерес угасает, — Сенмут скривил губы.

— Зато, уважаемый Сенмут, вам очень понравится результат, если вы в день восстания приведете своих эфиопцев.

У Сенмута совсем по-другому засияли глаза, будто он ждал этой фразы не один год. Словно то подкрепление, в каком он нуждался, нашлось, пускай в лице и давнего недруга. Мужчина оглядел безлюдную улицу, высматривая лишние уши. Тех не нашлось, и он продолжил шепотом:

— Ворота будут открыты, мы будем вас ждать. Осталось обговорить последнее.

Пребывая в смешанных чувствах, Тутмос обдумывал услышанное. К большой досаде, на улицу вышел довольный торгаш, который выводил двух гнедых коней. Разговор между заговорщиками прервался.

— О, чиновник! — махнул купец, продолжая озираться по сторонам. — Вы не видели здесь юношу?

Инени спрыгнул с телеги, которая опять же с неприятным звуком встала на место.

— Юношу? — медленно протянул Инени, переглядываясь с Сенмутом. Счастливый продавец закивал.

— Такой загадочный и щедрый. Совсем доходяга.

— В такую рань? — удивился Сенмут и улыбнулся. Теперь его ямочки на щечках казались не более, чем фальшивкой.