— Это ведь Инени, верно? — её глаза сверкнули в гневе, — Этот наглый чиновник переходит все границы! Он убил сотни рабочих, чуть не убил тебя, Неф и жрицу, разрушил храм и пошатнул веру в наши имена, Сенмут!

— Хатшепсут, успокойся, мы что-нибудь придумаем, — он растерянно пожал плечами, но нахмурился еще больше, когда Хатшепсут вздохнула устало, словно была готова уйти в другое царство или стать мумией заживо.

— Сенмут, пострадал ли ты? — она подошла к нему и осторожно заглянула в глаза.

— Отвечай честно.

Архитектор ласково улыбнулся.

— Мы успели, все в порядке. Но, Хат, нам нужно доверить её Яхмес. Она права.

Побледнев, фараон выплюнула:

— Ни за что! Она же чокнутая, Сен! Ты думаешь, что это благосклонно повлияет на мою дочь?

Сенмут в кой-то веке перестал давить из себя милую улыбку и прищурился.

— А ты хочешь её погубить? Тебе известно о болезни. Еще давно мы должны были показать её жрецам.

Негодование Хатшепсут задребезжало, что не могло не сказаться на ее сухом тоне.

— Нет уж, она никогда не станет жрицей. Разговор окончен.

— Нет, не окончен! — повысил голос мужчина, — Она ею станет. Сама Гермиона заявила, что она волшебница, что в переводе на наш язык означает «жрица».

— Ты очень часто говоришь о Гермионе. Не кажется ли тебе это странным?

На мгновение советник осекся.

— Она жрица, и Неферуре с таким же даром!

— И что же тогда в твоей спальне делала её вещица? Или ты скажешь, что злым роком её прибило к тебе в кровать? — Хатшепсут подошла к своему трону и взяла накладную и ею ненавидимую треклятую бороду, намереваясь уйти.

— Ты спятила! Я забочусь о ней по просьбе Сэ-Осириса! Девушка невинна.

— Я нисколько её и не виню. Я задаюсь вопросом, почему ты ей так озабочен?

— Я не ведаю даже что это за вещь, — могильно произнес он, наблюдая стеклянными глазами за возлюбленной. Еще чуть-чуть и он, видят боги, возненавидит её за дочь.

— И тем не менее, эта вещь лишний раз доказывает, что Гермиона истинная жрица и что ей можно верить, а посему…

Хатшепсут строго перебила:

— Ты несешь чушь. Никогда дочери фараона не быть жрицей.

— Как и тебе не любить простолюдина, — разочарованно сказал Сенмут, — Мне важна Неферуре, и, Хатшепсут, хочешь ты или нет, мы её отдадим в жрицы. Я сам слышал, как в ней говорил другой голос. Это была богиня.

Хатшепсут и слышать ничего не желала.

— Сенмут, нет!

— Да.

— Только попробуй.

— И что тогда? Вздернешь меня на главной площади? Интересно за что? — его лицо пунцовело от гнева.

В надменных глазах Хатшепсут отразилось презрение. Она развернулась и ушла.

***

Когда Северус пошел на разведку, он думал о том, что за всё время знакомства с этим семейством ссорились Хатшепсут и Сенмут дважды. Один раз по поводу воспитания Неферуре, когда той не было и восьми, второй раз про храм одному из божеств. Хатшепсут не одобряла ни то, чтобы её дочь показали жрицам, ни то, чтобы строить храм Сету*. Она отрицала, что её дочь сумасшедшая, а поклоняться такому «темному» богу и вовсе считала грехом.

Северус никогда не лез к ним.

Ему хватало ума не изменять историю.

В этот раз, как и другие, он слышал всё. И услышанное ему, ох как, не нравилось.

Комментарий к Свидание

Сет* — Бог хаоса и разрушений.

========== Свадьба (первая часть) ==========

Утешать — непростое ремесло. Страдая, изливаешь душу, и слова сами собой рвутся наружу, стоит лишь довериться близкому человеку. Но вот что говорить, когда утешаешь ты, совершенно не ясно. В теории все было просто — ласковый тон да слова поддержки. А на деле выходило кое-как: мысли превращались в испуганную стайку мальков, которые хаотично расплывались, стоило лишь попытаться выдавить из себя слово.

— Родители, я понимаю тебя, Неф, они очень важны… Мы их так любим… Ты знаешь, я скучаю по своим. Очень, — эту фразу Гермиона сочиняла полчаса, сидя у подруги на кровати и укачивая её.

И как назло, усердие не принесло пользы! Юная египтянка уснула, а рядом с ней клубочком свернулись котята египетского Мау и их толстая пятнистая мать-кошка. Гермиона давно привыкла, что к живности во дворце относились дружелюбно и даже с почетом. Олицетворявшие богиню любви, луны, плодородия и домашнего очага — Бастет, они нежились в ласках и довольстве. Культ их нисколько не смущал. Мурчали да балдели целыми днями. Девушка почесала им за ушком и вздохнула.

— Эх, Неф, вот заснула ты, а я ведь так старалась, сочиняла, — ласково заговорила Гермиона, поглаживая по щеке трогательную и от того казавшуюся маленькой Неферуре. Её и саму утомил день, и она не заметила, как медленно погрузилась в сон.

Северус практически беззвучно вошел в спальню будущей царицы. Лишь складки его черной туники иногда шуршали. Впрочем, этому звуку не удалось разбудить двух утомившихся особ. Ему стало предельно ясно, что сегодня поговорить не получится. Его Гермиона трогательно спала, свернувшись в клубочек, как котята рядом. Мужчина усмехнулся и осторожно взял её на руки. Она прильнула к его груди и что-то неразборчиво пробормотала, из-за чего Северус поморщился. Даже во сне её не покидали мысли о тигренке Гарри. Да уж, мелкий полосатый ревнивец может быть довольным — хозяйка не забывает о нём даже во сне. Хотя, не такой уже и мелкий. Питомец уже был ростом с добрую овчарку, и всячески демонстрировал свой характер и свою ревность. Пока что он вёл себя приемлемо, без агрессии, но фыркал так, как не фыркала Минерва, когда Северус с садистским удовольствием снимал баллы с гриффиндорцев.

Так, за мыслями о хищнике он дошагал до спальни Гермионы, миновал опасное для них место — кровать, и вместе с девушкой уселся в кресло, так уютно прописавшееся в её покоях. Амортенция и вес женского тела притягивали и последними ударами атаковали мужскую сдержанность. Осталось несколько дней. Совсем скоро она будет его.

Северус, зарывшись носом в ее волосы, прикрыл глаза и попытался вызвать патронуса вновь.

С конца палочки заструился волшебный свет, заставлявший всё в округе замереть. Голубое существо красноречиво свидетельствовало, что-либо им удалось «накачать магический мускул», либо Северус ограбил поцелуями Гермиону. Именно та вынужденная сделка на крови позволяла ему брать если не ее магию, то уж точно нечто такое, что придавало ему сил для борьбы с Осирисом.

Патронус пробежался меж колонн, прошелся вдоль статуэток кошек и ваз, стоящих у их основания, и убежал в сад. Мрачность нашла на Снейпа. Конечно, он не питал сомнений, что защитник от дементоров окажется уже не ланью. Но вот то, что это — не выдра, стало полной неожиданностью.

***

В Египте, как и везде, утром дрогнешь от жестокой ранней пташки — прохлады. Неферуре уже не спала. Тихие крадущиеся шаги разбудили ее окончательно. Солнце еще не вошло в свои права, и поэтому в комнате стоял полумрак. Горизонт окутывала сиреневая полоса. Шорох приближался и становился почти холодным и осязаемым. Сквозь пушистые ресницы египтянка увидела смазанный силуэт, переходящий от одного её сундука, к другому. От страха она зажмурилась. Звенели её драгоценности, диадемы, парики. Всё указывало на грабеж. Но зачем все это её отцу?

— Сенмут? — сонно пробормотала девушка замершему создателю страшной тишины. Он вытащил из сундука глубокую глиняную чашу, выпрямился и, взяв кувшин, подошел к ней.

— Неф, — ласково обратился мужчина, — я так волновался за твой сон, особенно после обвала. Я принес тебе молока…

Он по-доброму улыбнулся и налил молоко из кувшина. Утренний дой — теплое.

— Как ты?

Личико юной египтянки расцвело под наплывом невыразимой радости. Напиток она выпила залпом и заключила отца в объятия. И слов не нужно для этого.

— Знаешь, — после некоторой паузы проговорил Сенмут, — дорогая, а ведь Гермиона права. Ты будешь великой жрицей, подобно богине в царстве мертвых. Скоро я отведу тебя к жрецам, которые обучат.

— Ну, а Сэ-Осирис и Гермиона?